Черная роза - Череш Тибор - Страница 2
- Предыдущая
- 2/58
- Следующая
2
- Завтра… в селе престольный праздник… Ну, я им покажу…
- Давид, там у тебя кто-то, есть?
Мотоциклист прибавляет газу, плавно делает поворот. Но приходится тормозить - за поворотом густеют деревья, почти лес.
Ущербная луна по-прежнему висит над дорогой, как серебристо-желтая дыня, но вот на нее наползает огромная лохматая туча и проглатывает в один присест.
Мотоцикл описывает круг - темно, хоть выколи глаза,- и останавливается.
Водитель выключает мотор. Слева и справа по обеим сторонам дороги за деревьями виднеются какие-то постройки, вероятно крестьянские дома.
Мужчина слезает с седла, поднимает защитные очки на лоб. Отряхнув с себя пыль, знаком показывает девушке отойти к кустам. Отойти или спрятаться?
Перед ним обшарпанная дверь. Похоже на магазин, но вывески нет. Дверь заперта, и мотоциклист барабанит в потрескавшиеся доски. За дверью слышится шорох, но никто не появляется. Тогда он идет вокруг дома.
Девушка стоит, скрытая кустом, совсем близко. Только она видит его маневр.
Сдвинув платок с головы на шею, она наблюдает. Вот приоткрылось окно в доме на противоположной стороне. Но оттуда можно увидеть только одинокий мотоцикл, стоящий посредине дороги.
Окно захлопывается. Девушка за кустом продолжает терпеливо наблюдать. Она ждет.
В доме на кухне, на грубо выструганном столе, мигает подслеповатая лампочка. Вокруг язычка пламени танцуют ночные бабочки. Танцуют и падают либо в огонь, либо в тарелку на столе.
На тарелке ломоть сала, возле него разрезанная пополам луковица.
Давид Шайго по-крестьянски, с ножа, ест сало.
- Завтра, значит… в селе престольный праздник. Ну, я им покажу… Покажу.
Шайго пьян в стельку. У него дрожащие руки, блуждающий взор.
Женский голос, старушечий, жалобный, как у больной, спрашивает:
- Давид, там у тебя кто-то есть?
Мотоциклист, наклонившись, тихо шепчет что-то Давиду на ухо.
- Что? Кто? - переспрашивает тот. Гость все так же тихо повторяет.
- Что ей надо? Завтра я приду сам. Опять шепот мотоциклиста. Но можно расслышать слова:
- Приехала просить, чтобы ты не приходил! Ты должен понять, наконец…
Давид Шайго поднимается со стула - в одной руке у него кусок сала, в другой нож с длинным тонким лезвием и деревянной ручкой - и делает несколько нетвердых шагов, продолжая есть.
Мотоциклист поворачивается, выходит из дома и бросает в сторону кустов:
- Сейчас выйдет! Только ты с ним поспокойнее… Мотоциклист переходит дорогу - на обочине она
густо поросла травой, дальше идет полоса песка, потом гравий - и стучится в окно дома напротив.
Ждать приходится долго. Но вот окно, наконец, открывается, и из него высовывается чья-то голова, похоже, женская. Голос подтверждает это.
- Это вы, Геза? Ну и напугали вы меня.
- Я привез ваши деньги Карою, вашему мужу. Не желаю перед ним краснеть.
- Право, не стоило… Ночью, да и Кароя нет дома.
- А я как будто видел его вечером в селе, на главной площади.
- Право же, не стоило себя утруждать из-за этих денег, Геза.
- Чепуха. Тем более мне по дороге. А кроме того, я хочу доказать вашему дорогому Карою, что его жена не зря трудится в кооперативе. Наш трудодень-это верный заработок.
- Все равно он не поверит. Чихать он хотел на мои трудодни, вы же знаете.
- Вы сами виноваты, Бёжике! Почему вы не получили в кассе за август? Или вы думаете, вашему председателю больше делать нечего, как только самолично доставлять
членам кооператива заработанные ими денежки?
Они посмеялись.
- Скажите, Геза, ведь вы знали, что моего мужа сегодня не Судет дома?
Для Бёжике - чего греха таить - приятно произнести эти слова.
- Гм, гм…
- Знали? Точно знали!
Оба помолчали. Тишину разорвала грубая брань - ругался Шайго.
- Геза, вы были там, напротив?
- Был. Он опять пьян.
- К вечеру всегда. Значит, вы пришли от него сюда. Это плохо.
- Почему?
- Карой очень ревнив.
- Он ему скажет?
- Пьяница на все способен.
С той стороны дороги донеслись приглушенные звуки. Там, понизив голос, разговаривали двое.
- Вы приехали не один?
- Да.
Из наступившего молчания можно было понять, что Бёжике разочарована. Даже несмотря на свою непоколебимую верность мужу.
- Бёжике, вы замолчали, будто я вас чем-то обидел.
- Пустяки. Я слушаю, что там делят между собой эти двое.
В самом деле, голоса на другой стороне дороги звучали громче, похоже, началась перебранка. Затем все стихло.
- Геза, послушайте! Там что-то случилось! Несколько мгновений оба прислушивались. Однако какое им дело? Геза решительно прервал это занятие.
- Вы помните, Бёжике?..
- А что я должна помнить, Геза? Я рада, что мне ни о чем не нужно помнить. Карой так ревнив! Я не смею даже вспоминать о чем-то, что было до замужества.
- Такой уж он деспот, ваш Карой?
- Именно. Но и вы тоже… хороши.
- Выходит, я тоже деспот?
- Нет. Только вы почему-то вспомнили меня после того, как от нас ушла жена.
- Гм. Ладно, Бёжике, на днях я загляну сюда, чтобы ни одна душа об этом не знала. Ну, будьте здоровы, спокойной ночи. Запритесь на все замки. Удивляюсь, как это вы не боитесь, Бёжике, одна-одинешенька, на краю света. Запритесь. покрепче,
Геза выжидает, пока запирается окно. Смотрит, не загорится ли свет в комнате у Бёжике. Нет, темно. И тогда только он уходит.
Гона наугад переходит дорогу и направляется к дому, полагая, что найдет собеседников на кухне. Где же еще? Однако кухня пуста. Фитиль в керосиновой лампе прикручен до отказа и чуть теплится, но ночные крылатые твари по-прежнему пикируют на слабый огонек. Нет, это уже больше не веселые бабочки, а червяки с опаленными крыльями, печальные души умерших, кружащиеся около огня.
Геза Гудулич смотрит на беспорядок, царящий на грязном, грубо выструганном столе, едва освещенном керосиновой лампой, и колеблется, заглянуть ли ему в комнату. Дверь в нее из кухни открыта, и чувствуется спертый воздух, идущий оттуда. Надо все же пожелать хозяину дома спокойной ночи.
Тень Гезы, опередив его, легла было к двери - и замерла. Из глубины комнаты прозвучал тихий, похожий на вздох голос женщины, словно пробудившейся от дурного сна:
- Предыдущая
- 2/58
- Следующая