Нокаут - Леонов Николай Иванович - Страница 7
- Предыдущая
- 7/19
- Следующая
Сажин надел «лапу» и работал с рыжеватым курносым пареньком, которого, как скоро выяснилось, звали Шурик. Тот двигался легко, при атаке не раскрывался. Интересно, как он дышит? В одном весе с Тони, дать им спарринг? Петер посмотрел на Тони, тот работал на груше и все время косился в сторону русских, угадывая возможного противника. Торопится, боится опоздать. Куда опоздать? На профессиональный ринг? В подручные к Вальтеру?
Тяжеловес постелил в углу мат и занимался акробатикой. Петер подивился гибкости и координированности боксера. Он легко выполнил сальто, а Петер сам видел, что в мальчике около ста килограммов. Фигура красивая, но не профессиональная – широкие плечи и грудь, мускулатура мягкая, но нет привычной сутулости, и плечи опущены, шея слишком длинная. Вот ноги хороши – длинные и сухие. Интересно его посмотреть в работе, у русских давно не было тяжеловеса экстра-класса. Но этот, видимо, новичок. Опытного боксера всегда угадываешь. Интересно посмотреть на его ладони и пальцы.
Зигмунд надел тренировочные перчатки и подошел к кожаному мешку. Боксер обнял спортивный снаряд, словно к чему-то прислушиваясь, затем чуть отстранился и коротко ударил. Мешок глухо ухнул, и Петер одобрительно улыбнулся. Боксер работал на ближней дистанции, почти касаясь снаряда лбом. Удары были быстрые и жесткие, но недостаточно мощные.
Петер вспомнил Макса Шмеллинга. Когда Макс работал на мешке, то казалось, что стальной трос сейчас лопнет, с треском разорвется блестящая холодная кожа снаряда и из него посыплются опилки. Макс был заряжен ударом, в каждом его кулаке был спрятан нокаут. Петер посмотрел на свои руки, задумчиво потер подбородок. Макс был великим боксером, только черный Джо мог с ним справиться. Возможно, и Петер мог бы, но… для этого одного мастерства было мало. Либо жить за океаном, как «черный бомбардировщик», либо иметь арийское происхождение. Австриец Петер Визе жил в Вене, и это стало началом конца.
Зигмунд дружелюбно похлопал по гладкой коже снаряда. Поблагодарил или попрощался? Парень все больше нравился Петеру, и он не спускал с него внимательного взгляда. Боксер, осматриваясь, прошелся по залу и остановился у подвесной груши. Не пневматической, прикрепленной к параллельной полудоске, а у груши, болтающейся на тонком тросе. Боксер помял ее, примериваясь, оглядел и с силой оттолкнул от себя. Когда инерция движения кончилась, снаряд на мгновение завис и ринулся назад к своему обидчику. Петер увидел, что груша вроде бы и шлепнула парня по лбу, но не остановилась, а пролетела дальше. Казалось, боксер не двинулся, не нырнул и не уклонился, казалось, снаряд сам «облизнул» его голову. Груша, достигнув отпущенного ей тросом предела, бросилась обратно. И снова как бы обтекла голову спортсмена, слегка коснувшись его волос. Вот тут боксер и нанес свой удар. Взорвался ударом!
В зале стало тихо. Все перестали тренироваться и следили за Зигмундом, который, не замечая всеобщего внимания, один стоял в центре зала…
– Достаточно, – сказал Сажин и опустил «лапу», – и все-таки, Шурик, при ударе правой ты чуть больше наклоняешь голову. Если противник это заметит, тебе придется туго.
Шурик потер перчаткой нос, попрыгал, встряхивая отяжелевшие руки, и оглянулся: Зигмунд Калныньш – Советский Союз! Обрабатывает аудиторию.
– А что, красиво работает, паршивец, – Сажин зубами развязал на «лапе» шнурки, сунул ее под мышку и крикнул: – Зигмунд!
Боксер поймал грушу и подбежал к Сажину.
– Развлекаешься?
– Работаю, Михаил Петрович.
– Не надорвался? – Сажин провел рукой по его груди и посмотрел на ладонь.
– Я мало потею, – Зигмунд со скучающим видом смотрел в сторону.
– Поработай с Шуриком, пусть он атакует.
Шурик пожал плечами. Рыжими вихрами он еле доставал до плеча партнера и, насупившись, пошел в атаку. Зигмунд парировал и сказал:
– Только без грубостей, деточка. Без хамства.
Роберт Кудашвили, натянув два шерстяных костюма и свитер, прыгал через скакалку. Пот заливал глаза, стекал по усам, во рту было сухо. Время от времени боксер поглядывал на песочные часы: три минуты сочился песок, затем следовало перевернуть – и опять резиновая скакалка, не касаясь пола, начинала свистеть под ногами.
Сажин подошел, взял часы и сказал:
– Брек, Роберт! Сколько весишь?
– Утром было восемьдесят три, – убыстряя темп, просипел боксер.
– И прекрасно, к двадцатому будешь в весе, – Сажин перехватил скакалку, взял Роберта под руку и пошел с ним по залу. – Понимаешь, Шурик перед атакой наклоняет голову. Как я не замечал?
– А когда финтит? – Роберт говорил медленно, стараясь скрыть, что задыхается.
– Нет, в том-то и дело. У тебя ведь было такое?
– Давно, – Роберт вытер лицо и шею. – Надо подождать, пока противник заметит, затем пару раз врезать из обычной стойки.
– Думаешь?
– Поработать на мешке? – спросил Роберт.
– На сегодня хватит. Иди в душ, – Сажин задумался и склонил голову. – Ты обыкновенный гений, Роберт. Удара, конечно, не получится, но… – он поднял указательный палец.
– Я просто старый боксер, – Роберт снова вытер пот и пошел в раздевалку.
В душевой еще никого не было. Роберт с наслаждением стянул мокрые шерстяные костюмы, сел в шезлонг и вытянул уставшие ноги. Левая ступня побаливала: видимо, перетянул на боксерке шнуровку. Он медленно провел ладонями по груди, животу и бедрам. Где-то здесь спрятались лишние два килограмма. Миша прав, полтора сгорит перед соревнованиями от нервов. Все в норме, нечего волноваться.
Роберт вошел в кабину, пустил воду и, запрокинув голову, подставил острым струйкам лицо. Подумаешь, тридцать четыре! В городе его называют молодой человек, а в горах – мальчик. Только здесь, на ринге, он – старик. Чушь какая-то. Просто надоел он журналистам и болельщикам, сенсации хочется людям, чего-то нового. Займешь первое место, сухо поздравят, отметят долголетие и в твоем присутствии станут решать, кто должен занять место Кудашвили. Еще и не умер, а уже наследство делят. Если первое! А если только призер? Шурика за третье место на руках будут носить.
Роберт пустил только холодную воду и запрыгал под ледяными струйками.
- Предыдущая
- 7/19
- Следующая