Любовь на Утином острове - Лесли Марианна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/33
• Следующая

– Мне нравится, как ты краснеешь. Тебе идет.

– Не пытайся заговорить мне зубы. – Она рассмеялась и вырвалась из его объятий.

Он обреченно вздохнул, и Дженни стала терпеливо объяснять, что и в какой последовательности нужно делать.

Его большие руки, такие ловкие и умелые, почему-то вдруг стали неуклюжими и неуверенными, когда он попытался, следуя ее указаниям, управиться с удочкой.

– Теперь я понимаю, что означает выражение «руки растут не из того места», – поддразнила она его, когда он неловко попытался закинуть удочку в воду.

– Мне уже начинает казаться, – проворчал Алан, – что легче самому прыгнуть в воду и схватить рыбину руками, чем закинуть эту чертову удочку.

Сжалившись над ним, она решила подбодрить его:

– Для городского парня, никогда не державшего в руках удочки, у тебя в общем-то неплохо получается. Просто тебе не хватает практики. Тут нужна ловкость, а она приходит только с практикой.

– У меня большая практика в выуживании кошелька из сумки или кармана, а также по свинчиванию колес с оставленных на улице машин. Вот в этих делах я напрактиковался дай бог. Но вот в рыбной ловле, увы, нет.

– Я с самого начала заподозрила, что у тебя темное прошлое.

Он рассмеялся.

– Темнее не бывает. Однако твое маленькое сердечко может не трепетать – в более надежных руках ты еще никогда не была.

– В этом я тоже не сомневалась, – убежденно сказала она, затем добавила: – Но ты разжег мое любопытство. Чем ты занимаешься в Чикаго?

Он посерьезнел. В сказку стала проникать реальность.

– Я военный, сержант по званию. Служу в морской пехоте.

– Военный, – задумчиво повторила она, – в общем-то я догадалась об этом, когда ты упомянул про Ирак. Ну да, это многое объясняет.

– Что, например?

– Например, тот ужасный шрам на ноге и твою хромоту. Ты был ранен, да? А сейчас ты в отпуске по ранению, да? – Ее глаза потемнели от тревоги.

Он взглянул на нее, понимая, что ей все можно рассказать, но пока не был готов сделать это.

Должно быть, она почувствовала его колебания, потому что поспешила сменить тему:

– Значит, начинал ты с воровства кошельков и колес, а потом стал сержантом в лучших, элитных родах войск. Разве такое возможно?

– В жизни еще и не такое случается, девочка.

– Ты пошутил, да? Я имею в виду, воровство?

– Даже и не думал. Я и в самом деле занимался этим, да и кое-чем похуже. Ты видишь перед собой человека, на чье воспитание и образование не было потрачено много денег. В юности я был настоящим хулиганом. В девятнадцать лет меня впервые поймали.

– И после этого ты исправился?

– Не совсем. Я отбыл небольшой срок, который получил за мелкое воровство, и сразу же вернулся к прежнему занятию. Тогда мне нравилось то, чем я занимался. В глазах таких же, как я, отщепенцев я выглядел настоящим героем. В той среде другого не знали.

– А твои родители? Или ты сирота? – поинтересовалась она неуверенно, опасаясь проявить чрезмерное любопытство и причинить ему боль.

Лицо его помрачнело, затем он пожал плечами.

– Отца своего я никогда не знал. Мать родила меня в шестнадцать лет. К ее чести, надо сказать, что она никогда не упрекала меня за то, что пожертвовала ради меня своей молодостью, но ее зарплаты прачки едва хватало на скудное пропитание. В конце концов она не выдержала.

– Она ушла?

– Нет, покончила с собой. Наглоталась каких-то таблеток. Бог знает, где она их взяла. Однажды я пришел домой, а она лежит на кровати и не дышит. Ее пытались спасти, но было уже поздно. Эй, Дженни… – Алан протянул руку и стер слезинку, выкатившуюся из уголка ее глаза. – Ну-ну, не надо. – Он крепко, но с нежностью прижал ее к своей груди. Никто никогда не плакал о нем. Из-за него – случалось, а вот о нем – никогда. А эта хрупкая телом, но сильная духом девочка, которая стоически выносила все удары судьбы, не роняя слез, сейчас плачет о нем. – Ох, Дженни, не стоит обо мне плакать. В конце концов мне в жизни ужасно повезло.

Она шмыгнула носом и подняла голову.

– Правда? А как?

– Я встретил Сэма Хопкинса, точнее он поймал меня за руку, когда я пытался вытащить кошелек у него из кармана. Он мог бы отвести меня в участок, но вместо этого, узнав, что у меня нет родителей, привел к себе домой и предложил жить у него, только с одним условием – что я пойду служить в морскую пехоту, где и сам он служил в чине капитана. К тому времени он жил один. Жена его давно умерла, а сын погиб – разбился на машине.

Он очень красочно расписал, что ждет меня, если я не оставлю своего воровского промысла, и сумел убедить, что мне предоставляется прекрасный шанс стать человеком. Я согласился. Вначале служил рядовым, потом Сэм отправил меня на полгода в Нью-Йорк в учебку, из которой я вышел уже сержантом и стал командиром отделения.

Сэм заменил мне отца, которого у меня никогда не было. Он относился ко мне, как к родному сыну. Если бы он не дал мне шанс выйти в люди, я бы уже давно сгнил в тюрьме.

– А где он сейчас? Он… жив? – осторожно спросила Дженни.

Алан улыбнулся.

– О да, жив и здоров. Он в отставке, купил себе небольшой домик в пригороде Чикаго и ведет кружок по стрельбе в местной школе.

Она облегченно вздохнула, помолчала немного, потом задала следующий вопрос:

– Ты служил на Ближнем Востоке, верно? Это там тебя ранили? – Она погладила крепкое бедро, на котором был шрам от недавнего ранения, и подумала еще об одном, старом шраме, который находился в опасной близости от мошонки и с такой готовностью откликался на ее прикосновения.

Он слегка напрягся, и Дженни поспешно проговорила:

– Прости, мне не стоило об этом спрашивать.

Алан был поражен ее чуткостью и уже хотел было сказать, что все в порядке и что он готов рассказать об этом, как тишину нарушило какое-то жужжание и удочка, пристроенная на валуне, дернулась.

– Ой, Алан, клюет! Скорее вытаскивай, пока рыба не утащила удочку под воду.

Алан вовремя успел поймать удочку и залюбовался Дженни, которая, вскочив и возбужденно подпрыгивая, сыпала указаниями, как лучше вытащить рыбу, чтобы она не сорвалась. Ее восторг и возбуждение были заразительными. В конце концов общими усилиями рыба оказалась на берегу.

Это был довольно крупный лещ, и только по счастливой случайности леска не порвалась под его тяжестью.

– Ой, Алан! – кричала Дженни, прыгая вокруг улова. – Какой ты молодец! Поймать такого леща! Он очень вкусный, уверяю тебя!

Его прямо-таки распирало от гордости, которую он пытался спрятать за сдержанной улыбкой, удивляясь, почему такая малость, как пойманная на ужин рыба, переполняет его такой радостью.

– Только ты уж постарайся и не сожги ее, – сказал он, когда они возвращались к хижине.

– Я? Никогда! – Она рассмеялась и обняла его за шею. – Ты ловишь. Ты чистишь. Ты готовишь. Таков закон леса.

– Никогда про такой не слышал, – проворчал Алан. – Надеюсь, к тому времени, когда мы придем, ты передумаешь.

Несколько часов спустя Алан, сытый и довольный, лежал и с мягкой улыбкой смотрел на женщину, которая вытянулась рядом с ним.

– Поверить не могу, что ты уговорила меня сделать это. Вообще-то тут холодновато.

– Потерпи немножко, и ты не пожалеешь, – пообещала она. – Представление вот-вот начнется.

Они лежали под звездным небом, тесно прижавшись друг к другу в спальном мешке.

После того как они съели жареного леща, Дженни прикинула кое-что и поняла, что предстоящая ночь именно та, которой она ждала все лето. Ей удалось убедить Алана, правда не без труда, что не стоит пропускать волшебное зрелище, которое готовит им эта ночь.

Обняв крепче, он погладил Дженни по черным кудрям, прижался подбородком к ее голове и почувствовал, как она улыбнулась.

– Приходилось ли тебе когда-нибудь видеть что-либо подобное? – спросила она чуть погодя, глядя на усыпанное звездами черное небо. – Какая красота!

Ее шепот при этом никак не нарушал царящей вокруг тишины. Казалось, они стали частью звездной ночи. Глядя в небо, Алан неожиданно для себя заговорил:

• Предыдущая
• 26/33
• Следующая