Великий Дракон Т-34 - Клюев Константин - Страница 14
- Предыдущая
- 14/77
- Следующая
– Чем могу помочь, господин капитан?
– Мне нужен Эрик Гримм, – холодно ответил Виктор. Став офицером, он общался с вот такими шпиками свысока, презирая их всей своей армейской душой.
– По долгу службы или просто так? – Незнакомец не собирался уступать капитану дорогу. Его назойливые вопросы и бесцеремонность начинали раздражать. Короткий разговор начинал напоминать допрос.
– А вам какая разница? – вспылил танкист.
– Есть определенная разница! Господин доктор очень занят. Оч-чень… – Детина издевался уже откровенно. Наконец он вытащил из кармана металлический гестаповский жетон на цепочке и сунул его танкисту под нос. – Надеюсь, вопрос исчерпан, господин капитан?
– Разумеется! – бодро ответил Виктор и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пошел обратно. Оставалось только мысленно чертыхаться, внешне оставаясь невозмутимым и насвистывая марш второго танкового корпуса. Задираться с гестаповцем – себе дороже.
– Вот так, теперь намного лучше, – раздалось за спиной. Гестаповская свинья иронизировала вслух, досадуя, что не удалось поиздеваться над выскочкой – танкистом с Рыцарским крестом.
Больше с университетским другом отца Неринг не встречался. Вероятно, служебные дела позвали старика в дорогу… В Испанию или Африку. Там тоже с ведьмами особенно не церемонились, впрочем, как и везде. Об одном не упоминал добрый наивный Эрик Гримм – об имущественном интересе или неразделенном ложе. Именно эти два мотива и отправляли женщин на костер. Какие там идеи, какая там чистота помыслов, какое колдовство!
Служба шла своим чередом. В один из обычных, неприметных дней Виктор вместе с техником роты отправились на внешнее кольцо охраны встречать горючее. Согласно требованиям безопасности, они должны были встретить цистерну, заправить технику и сопроводить бензовоз обратно, за внешнее кольцо. Из большого мира к карьеру вела проселочная дорога. В самом узком месте между холмами дорога была перегорожена куском железнодорожного рельса с тяжелым противовесом. В полосатой будке возле мощного шлагбаума скучал часовой. Неподалеку, в тени деревьев, расположился десяток автоматчиков. Два мотоцикла с пулеметами, установленными на колясках, были заботливо прикрыты ветками: кому хочется патрулировать опостылевший район верхом на раскаленной сковородке?
В ожидании горючего офицеры стали свидетелями странного разговора. Из соседней деревни, расположенной за границей внешнего оцепления, пришла небольшая делегация во главе со старостой и священником. Деревенский глава для солидности нацепил на шею внушительного вида сверкающую цепь, со звеньями в палец толщиной – символ его положения и власти. По тому, как легко он ее нес, можно было сделать вывод, что она не из золота, а из металла попроще, намного более легкого и дешевого, может быть, даже из крашеного дерева. Немцы – народ бережливый, а символ – он и есть символ.
Часовой наотрез отказался пропустить делегацию в лагерь и вызвал дежурного офицера. К селянам лениво подошел офицер в щегольски изогнутой фуражке. Староста чинно представился и передал слово сельскому священнику.
Священник в черной сутане, перебирая в руках четки, несколько монотонно и пространно, но очень доходчиво изложил цель визита.
Курган в карьере, который раскапывали археологи, местные жители называли Могилой. Обычай требует, чтобы могила была расположена в направлении восток-запад, так чтобы покойник лежал ногами к востоку и головой к западу. Известно, что зов на Страшный суд придет с востока, и для мертвеца будет лучше, если в утро Воскресения он сможет встать на ноги лицом к восходящему солнцу. Старинное немецкое название восточного ветра – «ветер ног покойника». Выкопать могилу в направлении север—юг было очень нехорошо – и означало либо недостаток уважения, либо прямое недоброжелательство по отношению к покойнику, которому предстоит в ней лежать. На некоторых сельских погостах встречаются такие могилы, и там лежат чужаки, самоубийцы, а порой даже еретики, колдуны и ведьмы, якшавшиеся с нечистью. Господину офицеру не стоит над этим смеяться.
Ступать на могилу или ходить по ней, а уж тем более тревожить, как это делают археологи, – плохая примета. Это неуважение не только к тому, кто лежит в ней, но и ко всем лежащим поблизости. Раскапывать могилу всегда считалось плохим предзнаменованием. Ее раскрытая пасть ждет новой пищи, и скоро может приключиться не одна смерть. Разрушать, а тем более грабить могилы было себе дороже. Разбуженные до Страшного суда мертвецы начинают бродить, сея смерть и ужас. Господа офицеры могут смеяться сколько угодно, но с того самого момента, когда в карьере появились люди, в деревне стали происходить очень странные события. Стога опрокидывались и рассыпались по земле веером, снопы переносились с одного поля на другое. Тенор-колокол на церковной колокольне звонил в полночь сам по себе. Животные исчезали из запертых загонов и обнаружены бывали в самых неподходящих местах – на чердаках, в подвалах и даже в местном храме. Коровы начали телиться прежде срока, куры перестали нестись. Случился необъяснимый падеж тридцати овец и двух лошадей в хозяйстве старосты. Напрашивается предположение, что все это было результатом действий некоего злоумышленника, но такового не только не обнаружили, но и никого не заподозрили. Кто в силах забросить быка на чердак, да так, что никто не услышал ни единого звука? Не-е-ет, господа, человеку такое не под силу. Вот потому жители деревни склонны считать источником всех бед раскопки Могилы. Кто или что в Могиле похоронено – они не знают, да лучше и не гадать. Священник со старостой просят господ военных от имени всей общины, чтобы Могила была восстановлена как можно быстрее. Тогда и неприятности прекратятся.
Под конец эсэсовец перестал смеяться и со всей серьезностью ответил, что от имени командования и от себя лично предупреждает: если колокол еще раз зазвонит сам по себе, то падеж скота перекинется на скотов-паникеров из местного населения. И падеж среди паникеров начнется с местного старосты и священника. Если не прекратятся беспочвенные слухи, тенор-колокол уже будет звонить по господину сельскому старосте и остальным суеверным придуркам. Он это торжественно обещает всей сельской общине, и не просто обещает, а торжественно клянется здоровьем всех павших овец старосты и лошадей в придачу.
С этими словами он развернул за плечи спиной к себе старосту и сильным тычком в спину направил в сторону деревни. За старостой двинулись остальные. Последним шел священник, бормоча себе под нос молитву. Офицер же громко предупредил солдат, чтобы местных идиотов не подпускали к объекту на выстрел, и отправился в штабную палатку.
Дождавшись заправщика с топливом, Виктор с техником уехали в расположение танковой роты. Разговор, невольным свидетелем которого он стал, не шел из головы и неприятно тревожил. Неринг вырос среди книг, он прочел все, что было в огромной домашней библиотеке, а также все новое, что попадалось в библиотеках по местам службы и учебы. Теперь в его сознании вихрем проносились отрывки трубадурских бредней, сцены из мрачных баварских сказок, почему-то страшный Вий из русской книжки, зачитанной до дыр в «Каме», норвежский бог Один, суровый небесный викинг, и пылающее готической лентой слово «Грааль». Рассказ старого архивариуса, ныне – ведущего сотрудника отдела тайных наук, обстановка строгой тайны вокруг странного котлована, теперь вот этот староста с сельским капелланом – все это возбудило мозг Неринга до крайности, и он поймал себя на мысли, что в служебное время думает совершенно не о своих должностных обязанностях, причем остановиться не может. Еще несколько недель назад, сражаясь с французами, капитан чувствовал себя уверенно, надежно и на своем месте. Теперь же он был на грани нервного срыва и мог угодить под трибунал, а что еще хуже – под свой собственный суд чести. Нужно было срочно что-то предпринять, и Виктор вспомнил совет Людвига Риттера фон Радльмайера, начальника учебного центра «Кама».
- Предыдущая
- 14/77
- Следующая
