Толстый – повелитель огня - Некрасова Мария Евгеньевна - Страница 33
- Предыдущая
- 33/41
- Следующая
В общем, Сашкиных копаний в помойке никто не заметил, кроме верного крыса. Увидев, что хозяин тырит бумажки без него, Толстый ужасно оскорбился. Он съехал с плеча на лапах прямо в мусорную корзину и начал методично перетаскивать ее содержимое Сашке в карман.
– Вот, уже лучше, – бабушка отошла от Васнецова, чтобы как следует полюбоваться своей работой.
Вид у солдата был жалкий. В бабушке погиб великий абстракционист – она перемазала йодом всю физиономию Васнецова: и где была ссадина, и где ее не было.
– Примочку держи! – предупредила бабушка, убрала йод и стала разворачивать пирожки.
– Валентина Ивановна, зачем вы это?!
Толстый между тем разграблял помойку. Крысе трудно объяснить, что нужны-то конкретные фотки конкретных людей, поэтому Тонкий и не пытался. Верный крыс тащил из помойки все, что находил, и клал Сашке в карман. Тонкий стоял, прикидываясь ветошью, только бы Васнецов не обернулся на него. Краем глаза смотрел, что там тырит верный крыс. Окурок, огрызок, кусок фотографии. Сломанная скрепка, смятая бумажка, кусок фотографии.
Карманы его уже подозрительно раздулись, Тонкий бы сам себя заподозрил в преступном разграблении помойки. Счастье, что отвлекающий объект «Бабушка-1» работал превосходно.
– Молчи, Толик, не нервничай. Кушай вот. Надо ж, гады какие!
– Да ничего не…
– Т-с-с! – бабуля сунула Васнецову пирожок и крышку от термоса с горячим чаем.
Солдат покосился на Тонкого. Сашка успел прикрыть руками набитые карманы и принять невинное выражение лица: «Я что, я ничего. Я очень сочувствую тебе, Толик»… Васнецов покорно надкусил пирожок.
«Побьет, – решил Тонкий. – Хоть и рохля сам, а побьет. Я бы точно побил. А если еще сослуживцы увидят!..»
Толстый старательно запихивал Сашке в карман пустую банку из-под сгущенки. Хватит! А то их и правда могут заметить, и тогда неизвестно, у кого будет больше неприятностей: у Васнецова, за то, что притащил в будку гостей (Тонкий не был уверен, что это разрешено), или у него, Сашки, за то, что он опозорил Васнецова перед сослуживцами.
Тонкий отобрал у верного крыса банку, цапнул из мусорной корзины еще пару обрывков и бочком-бочком стал протискиваться к выходу.
– Пойдем, ба. Царапины обработали, за термосом я зайду.
– Куда ж я уйду от него теперь! – возмутилась бабушка. – Парень на дежурстве, а его бьют! Нехорошо бросать…
– Ба, если нас тут увидят, у него могут быть неприятности, – уговаривал Тонкий, уже стоя в дверях.
Полуоткрытой дверью он старательно прикрывал разбухший карман, а свободной рукой удерживал Толстого. Верный крыс решительно не понимал, с чего это хозяин бросил на середине такое интересное занятие, и всей душой рвался и дальше опустошать мусорную корзину.
– Какие еще неприятности?! Я что, уже студента своего проведать не могу?
– Я на дежурстве, – робко напомнил Васнецов и умоляюще глянул на Тонкого.
«Не побьет», – успокоился Сашка.
– Пошли, ба!
Ворча и обещая вернуться и приезжать каждый день, бабушка все-таки позволила себя увести. Тонкий шел на шаг впереди нее, прикрывая разбухшие карманы. Краем глаза он видел, как облегченно вздыхает Васнецов, оставшийся без бабушкиной заботы.
– Надо же, какое безобразие! – не унималась бабушка. – Солдата, средь бела дня…
– Служба такая, – механически ответил Тонкий.
– Хороша служба!..
В мыслях Сашка был уже в доме и склеивал фотографии. Что за типы там были, знакомые до боли? Все они в форме одинаковые, так сразу и не разберешь. С кем связался трусоватый безобидный Васнецов? Тонкий украдкой доставал из кармана обрывки фоток и потихоньку разглядывал: кусок березки, кусок чьей-то кепки, кусок васнецовского лица, кусок еще чьего-то лица. Бумажка чистая, не фотка, окурок, грязный платок, салфетка, канцелярская кнопка (Толстый – барахольщик!)…
Витек, все еще перепачканный сажей, лихорадочно собирал яблоки в саду.
– Все нормально? – хохотнул он, увидев Сашку с бабушкой. – Оказали первую помощь пострадавшему?
– Не смешно, Витя, – назидательно произнесла бабушка. – У человека несчастье, а ты…
– Не смешно, – серьезно согласился Витек и виновато кивнул на сумку с яблоками: – Мать уже собирается. Говорит, вечером в электричке не протолкнешься, лучше ехать сейчас.
Бабушка солидно кивнула:
– Говорит – поедем. Я уже собралась, только переобуюсь. Пойдем, Саша.
Тонкий проскользнул раньше бабушки в свою комнату, прикрыл дверь и первым делом вывалил из карманов весь мусор. Знакомое лицо есть на фотках как минимум одно, не считая Васнецова! И сейчас…
Витин письменный стол, чистый и ровный, как футбольное поле, моментально превратился в помойную яму. Тонкий взял корзину для мусора и начал перебирать похищенный хлам. Огрызок, огрызок, бумажка ненужная, бумажка от фотки…
– Сань! – некстати вошел Витек.
Тонкий аж вздрогнул, но через секунду сообразил, что, вообще-то, он не делает ничего криминального.
– Толстый любит мусор всякий собирать, – он кивнул на кучу бумажек, тряпочек и огрызков, бессовестно вываленную на Витин письменный стол. – Собирает и складывает мне в карман. Разбирай их потом…
– Ха! Барахольщик! – Витек пощекотал Толстого по загривку, с сожалением покосился на чистый когда-то стол, и… – Ой, а я думал, он сгорел! – Витек выкопал из кучи бумажек хлястик от шинели. Ту самую непонятную тряпку, которую Толстый стибрил в воинской части. – Вот здорово!
Витек любовался хлястиком, как сумасшедший коллекционер – сушеным тарантулом, которого долго искал и вот, наконец… Какая великолепная, бесценная гадость!
– Хочешь сказать, это – твой? – уточнил Тонкий.
– Ну да! – расцвел Витек, любовно поглаживая видавший виды хлястик. – Это мой, дембельский. Здесь вся рота расписалась. А кому места не хватило, тот…
Заявление было сильное, особенно если учесть, где именно Толстый нашел этот хлястик.
– Подожди! Эту штуку Толстый своровал в воинской части. Я к Васнецову пришел, а крыс мой навстречу бежит с хлястиком в зубах! Вернуть, наверное, теперь надо…
– Да что ж я свой хлястик не узнаю?! – возразил Витек. – Он триста лет на складе лежал, в шкафу… Который сгорел, – добавил он убитым голосом.
Смотреть на него было жалко – похоже, дембельский хлястик был дорог парню, как память. Но все-таки, он что-то путает.
– Наверное, у половины роты были такие же, – осторожно возразил Тонкий. – Ну, хлястики, где все расписывались.
– Да что же я, свой не узнаю? – повторил Витек. Судя по голосу, Витек уже смирился с утратой. – Хотя, может, ты и прав… Но смотри, тут написано: «Дембель 2005»… Нет, мой же, я тебе говорю!
Тонкий задумчиво перебирал бумажки на столе. В кармане была еще целая куча мусора, но Сашка почему-то стеснялся вываливать ее при Витьке. Странно вообще с этим хлястиком…
– Твой так твой, – пожал плечами Тонкий. – В части, я так понимаю, он не сильно нужен?
– Я тебе говорю…
– Витя! Саша! – позвала из коридора тетя Лена. – Мы поехали. Нас проводят?
– Идем! – Витек положил хлястик в карман. – Скорее всего, твой крыс утащил его из пекарни и носился с ним все двое суток. Ты увидел его у воинской части и отобрал.
Тонкий закивал и поплелся провожать бабушку. На пороге он с сожалением обернулся на кучу разноцветных бумажек. Ничего, вокзал близко, он скоро вернется.
Всю дорогу проклятый хлястик не шел из головы. Может, конечно, он и правда принадлежит Витьку? Тонкий не видел, как верный крыс убегал из дома – с хлястиком или без. Вероятно, Витек прав: Толстый носился с этим хлястиком двое суток. Взял в шкафу еще до пожара и пошел себе гулять в воинскую часть… Нешуточное, вообще-то, расстояние для крысы. Хотя Толстый еще и не так убегал, но все же, все же…
Жизнь совместно с крысой заставляет человека быть внимательным. Ты только что собрал рюкзак для школы, а у тебя уже стырили дневник. При этом Толстый спокойно сидит на столе и умывается, всем своим видом показывая, что он здесь ни при чем. Где дневник? Нет, не в клетке: там дверца узкая, не протащишь. Ящик стола – уже ближе к истине, но все ящики закрыты, и отпереть их Толстому не под силу. Третий склад у верного крыса – под кроватью. Места хватает, и открывать ничего не надо, дневник вполне может оказаться там. Но бабушка убиралась минуту назад и наверняка заметила бы…
- Предыдущая
- 33/41
- Следующая
