Дело о дневнике загорающей - Гарднер Эрл Стенли - Страница 47

• Предыдущая
• 47/50
• Следующая

Решающее слово судьи Коуди оказалось в пользу окружного прокурора:

– Возражение принято. Если вы хотите использовать его лишь для определения почерка автора записок, то защите будет дана возможность ознакомиться с ним позднее и во всех деталях.

Самолюбие Гамильтона Бергера было удовлетворено, он не скрывал чувства триумфа.

Так же неохотно, как и доктор Кандлер, Мейсон вернул дневник окружному прокурору, который сразу же закончил опрос свидетеля.

– Больше, доктор, я вас спрашивать ни о чем не буду. Я приглашу вас снова чуть позже, а теперь мне бы хотелось высказать еще одно соображение по поводу необходимости и ценности данного дневника для слушаемого дела.

– Одну минуту, мистер Бергер, – заговорил Мейсон, когда доктор Кандлер уже повернулся, чтобы покинуть место свидетеля, – я хочу провести перекрестный допрос.

– Но свидетель не сказал ничего, что могло бы дать пищу для перекрестного допроса. Он еще будет мною вызван для дачи показаний, когда я посчитаю нужным представить этот дневник в качестве вещественного доказательства.

– Но свидетель показал, что дневник написан почерком моей подзащитной.

– Что касается почерка, то о нем вопрос уже не стоит – дело решенное. Почерк принадлежит Арлен Дюваль.

– Не будьте так уверены, господин окружной прокурор.

Мейсон встал и подошел к свидетелю. Доктор Кандлер стоял неестественно прямо, на побелевшем лице его напрягся каждый мускул.

– Скажите мне, доктор, – заговорил Мейсон, – вам знаком почерк подзащитной?

– Да, мистер Мейсон.

– Сейчас я хочу вам показать фотографию одного документа и спросить: написан ли и он рукой Арлен Дюваль?

С этими словами Мейсон вытащил из внутреннего кармана увеличенный снимок листка с цифрами, который ему удалось хитростью выманить и сфотографировать на пляже при встрече с Томасом Сэккитом.

Доктор Кандлер взглянул на цифры на листке и отрицательно покачал головой. Лицо его, а Мейсон внимательно следил за ним, не выражало абсолютно никаких эмоций.

– Минуточку, – послышалось возражение Гамильтона Бергера, – я хочу заявить, что сейчас уже я имею право взглянуть на документ, который представляет противоположная сторона. Если, конечно, уважаемый суд позволит…

– Не имею ничего против. – Мейсон протянул фотографию Бергеру. – Пожалуйста, взгляните.

Гамильтон Бергер посмотрел на фотографию, и глаза его от удивления широко раскрылись. Он повернулся, быстро прошел к своему месту у стола истца. Порывшись в бумагах на столе, он взял оттуда какую-то тетрадку и стал сравнивать номера из нее с номерами на фотографии.

Мейсон в это время, тихо пройдя за ним следом, понаблюдал какое-то время, как Бергер смотрит то в тетрадку, то на фотографию, а потом, улучив момент, когда окружной прокурор отвернулся к своим записям, спокойно взял фотокарточку, так что Бергер ничего и не успел заметить. Мейсон уже почти вернулся на место, когда услышал сзади возмущенный возглас:

– Эй, погодите-ка! Верните ее, я хочу посмотреть!..

В ответ Мейсон только улыбнулся.

– Но, ваша честь, – закричал Гамильтон Бергер, – это же новый важный поворот в деле! Этот документ находится на руках у защитника незаконно. Я… я хочу с ним ознакомиться!

– У вас было достаточно времени, чтобы убедиться, каким почерком он написан, – невозмутимо ответил Мейсон, – подзащитной или же другим человеком.

– Но я требую, чтобы мне дали возможность его изучить! Я настаиваю…

Мейсон, однако, уже обращался к слегка озадаченному судье Коуди:

– Ваша честь, я предъявил этот документ и хочу, чтобы вы это учли, единственно с целью идентифицировать его автора. Следовательно, по предложенному самим же обвинителем порядку, на данном этапе слушания дела он не имеет права читать документ. Он взглянул на него, и этого вполне достаточно.

– Но, ваша честь, – умолял Гамильтон Бергер, – этот документ носит настолько секретный характер, что… то, что там написано, охранялось самым строгим образом. В разбираемом нами деле нет ничего более секретного, чем этот документ, и я требую, чтобы он был представлен.

– Он и был представлен, – рассудил судья.

– Но я требую, чтобы он был представлен в качестве вещественного доказательства.

– Разве это входит в компетенцию обвинения? – Судью Коуди это явно забавляло.

– Но его, возможно, собираются использовать как отвлекающий маневр, чтобы направить суд по ложному следу, чтобы запутать…

– Остановимся на этом, – произнес судья. – Значит, вы хотели бы видеть данный документ в качестве вещественного доказательства?

– Я… я бы хотел этого, и мне придется… Ваша честь, в этом документе приводится список номеров тех банкнотов, что были похищены. Точнее, тех из них, что были в числе пяти тысяч, приготовленных для вымогателя.

Мейсон поспешил успокоить рассерженного окружного прокурора:

– Чуть позже, когда я представлю этот документ в качестве вещественного доказательства, вы, мистер Бергер, непременно получите возможность изучить его досконально. А теперь, извините, вы сами предложили такой порядок. Вы хотели на него взглянуть, и вы это сделали.

– Но, ваша честь, – продолжал протестовать Гамильтон Бергер, – номера, приведенные в документе, настолько секретны, что даже я не смог получить полный их список. А у защиты они есть – по отношению к обвинению это несправедливо.

Как ни в чем не бывало Мейсон снова обратился к свидетелю:

– Извините, доктор, но я бы хотел задать вам несколько технических вопросов.

– К вашим услугам, сэр.

– У вас в офисе есть рентгеновский аппарат?

– Да, сэр.

– Простите, но перед этим я забыл спросить вас: вы ведь врач и вы – хирург, верно?

– Верно, сэр.

– А теперь, доктор, я бы попросил вас подойти к доске и начертить план вашего офиса. Я хочу знать, где находится рентгеновский аппарат, в какой комнате.

– Какое отношение это имеет к делу, ваша честь? – возмутился со своего места Гамильтон Бергер. – План офиса… Кому здесь нужен план его помещения?

– Простите, господин прокурор, ваш свидетель показал, что он – врач и хирург по специальности. Он показал это, отвечая на ваши вопросы. Вы также спрашивали его, и он ответил, что имеет практику в Санта-Ане. И я, – заключил Мейсон, – имею право это проверить.

Судья Коуди недоуменно нахмурился:

– Скажите, защитник, могу я получить ваше заверение, что вышеуказанные вопросы непосредственно относятся к делу и имеют какое-то значение?

– Я заверяю вас, ваша честь. И я думаю, что они могут вскрыть едва ли не наиболее значимые факторы в слушаемом деле.

– Хорошо. Не возражаю.

Доктор Кандлер подошел к доске и начертил схему помещения.

Мейсон посмотрел на нее и спросил:

– Ответьте мне, доктор, если бы двое людей сидели вот здесь – на стульях рядом с перегородкой между этими двумя комнатами, а в комнате за ней, как я сейчас вижу, стоит рентгеновский аппарат, то могло бы так случиться, что при соответствующем положении аппарата, если, разумеется, он включен, оказались бы засвеченными любые фотопленки в любом фотоаппарате, положенном вон там – у маленького столика в углу комнаты, как раз у той стены, за которой рентгеновский аппарат и расположен?

Доктор Кандлер в замешательстве смотрел на чертеж.

– Я… я не знаю. Впрочем, обождите, мне кажется – да. Лучи от рентгеновского аппарата, конечно, пробили бы эту стенку. Я так полагаю, что фотокамера, которую вы имеете в виду, не защищена никаким свинцовым экраном или чем другим и собрана из алюминиевых и пластмассовых частей, как самая обычная.

– Вы меня поняли правильно, доктор Кандлер.

– В таком случае – однозначно да. Пленка засветится.

– Вся пленка целиком?

– Конечно. Здесь же нет никакой преграды от рентгеновских лучей. Они проникают и сквозь металл, если металл не экранирован свинцом, не говоря уж о человеческом теле и костях.

– То есть если бы кто-то у вас в офисе подумал, будто у меня с собой фотокамера, а в ней – пленка, на которую заснято что-то ценное, что может быть использовано как доказательство, то этот кто-то мог бы, используя рентгеновский аппарат, мою пленку испортить?

• Предыдущая
• 47/50
• Следующая