Золотая девочка - Лубенец Светлана - Страница 11
- Предыдущая
- 11/23
- Следующая
Только тогда возможен доступ к чужим рюкзакам.
В день дежурства у Люськи никак не получалось претворить задуманное в жизнь. Пока они переходили из кабинета в кабинет, Киркор со своим рюкзаком не расставался. Только в конце дня в перерыве между сдвоенной математикой Люське наконец представился удобный случай. Правда, вытолкать Филю из кабинета ей удалось с большим трудом.
– У тебя, Караваева, с головой все в порядке? Чего это тебя вдруг разобрало? – кивал он на швабру, которой размахивала Люська.
– Того! Здесь же невозможно дышать от пыли. Выходи быстрей, а я быстренько подмету и окно открою! – Люська шлепнула по полу шваброй и выразительно закашлялась.
Киркор не менее выразительно покрутил пальцем у виска, но из кабинета все-таки вышел. Люська тут же поставила в угол швабру и бросилась к рюкзаку Лаевского. Вместо кипы газет и журналов она положила общую тетрадь, на которой синим маркером вывела: «Алгебра». После этого она повозила шваброй по полу класса и особенно тщательно вымела мусор из-под парты Киркора. И даже успела вымыть доску, после чего распахнула окно, так как обещала Филе свежий воздух.
Когда прозвенел звонок на урок, Люська поняла, что не продумала один момент. Если Лаевский обнаружит пропажу до того, как в класс войдет Нелли Игнатьевна, то поведение его предсказать трудно. Надо как-то задержать его на подходе к парте. Караваева самоотверженно бросилась к дверям, абсолютно не представляя, что будет делать, но ей повезло. Филя вошел в класс после всех, вместе с учительницей, дожевывая на ходу сладкую булочку из школьного буфета. Люська порадовалась тому, что Киркор с пользой провел время перемены. Ему, без сомнения, понадобятся силы, чтобы пережить отсутствие кроссвордов.
Когда Лаевский вытащил из рюкзака тетрадь с надписью «Алгебра», его лицо по силе проступивших на нем чувств было достойно кисти какого-нибудь знаменитого художника. Люська художником не была, поэтому здорово испугалась. Она поняла, что ей не поможет ни чистый воздух в классе, ни отсутствие мусора под киркоровской партой. Урок алгебры превратился для нее в подобие мучительной ночи перед казнью. И все-таки того, что произошло после урока, Люська не ожидала.
Пока все потихоньку выходили из класса, Караваева боялась даже повернуть голову к киркоровской парте. Когда она все же заставила себя обернуться, то увидела Лену и Филю, находящихся, как ей показалось, в состоянии полнейшего столбняка. Лицо старосты сливалось по цвету с ее алым свитерком, а выражение лица Лаевского для Люськи было абсолютно новым, а потому непонятным. Она даже подумала, что выбранное ею средство оказалось чересчур радикальным.
– Та-ак! Куда это все побежали? – раздался голос Нелли Игнатьевны. – А кто класс убирать будет?
– Я! – очнулась Караваева и ткнула в бок копошащегося рядом Изотова. – Мы с Ромой сегодня дежурные.
– Да? – изумился Изотов, а Нелли Игнатьевна удовлетворенно кивнула и вышла из класса.
– Да! – громко рявкнула Люська. – Но ты можешь идти домой. Я и без тебя справлюсь.
– Нет… почему же… я помогу… – Ромка снял с плеча сумку.
– Я сказала – иди! Понятно? – Люська соорудила на лице такое зверское выражение, что Изотов второй раз за непродолжительный период времени очень изумился, промямлил «ну… я тогда пошел» и действительно пошел вон из класса.
– Караваева, ты тоже иди, – донесся с последней парты подозрительно тихий и спокойный голос Лаевского. Он, этот голос, Люське почему-то не понравился, и она возразила:
– Никуда я не пойду, я дежурная.
– Хорош уже дежурить! – голос Фили набирал силу. – Гляди, переломишься! Всю перемену мела тут!
– Правильно, мела… а теперь… мыть буду… – И Люська с грохотом открыла шкаф, чтобы взять оттуда тряпку и ведро.
– Впрочем, – зловеще провозгласил Киркор, – вы, наверное, заодно? Одна отсела, другая подсела! – И неожиданно громко крикнул: – Я вас спрашиваю?
Люська уронила ведро. Оно с диким грохотом покатилось по проходу между партами. Лаевский чертыхнулся и обратился к Прокопчиной:
– Отвечай, староста, зачем ты это сделала?
– Я ничего не делала, – тихо, но твердо ответила Лена.
– Ну конечно, не делала! Скажешь, не твой почерк?
– Не мой…
Караваева повернулась к последней парте и увидела, что Киркор сует Лене в лицо тетрадь, на которой Люська собственноручно вывела слово «Алгебра».
– Слушай, Киркор! – вмешалась Караваева. – Чего ты к ней пристал? Это не она!
Лаевский зловеще расхохотался:
– Помолчи, Люсьена! Я догадался! – Филя презрительно скривился, повернувшись к Лене. – Эта… этот борец… эта… борчиха за успеваемость тебя использовала, чтобы быть поближе к моим кроссвордам. Подучила про зрение наврать! Не могла ничего получше придумать? Никто, кроме Нелли, не купился!
Люська хотела оборвать обличительный монолог Киркора, но не тут-то было. Он, выпятив грудь, тараном шел в наступление на Лену:
– Староста! Общественница! Гордость школы! Мешаю я тебе коллектив на первое место вывести! Как же! «Позор класса»! Так ты меня называешь? – он настолько приблизил к Лене свое лицо, что та вздрогнула и отпрянула.
– Что, не нравлюсь? Не нравлюсь? – разъяренный Лаевский поднялся со стула.
– Почему же? – Лена тоже встала в полный рост против Фили. – Наоборот… Нравишься… Очень… – И она закрыла лицо руками.
Растерянный Киркор посмотрел на Люську:
– Чего это она?
– Дурак ты, Филька! Кроссворды твои… их вовсе не она… а я… – наконец смогла признаться Караваева.
– Ты? Зачем?
– Ну я же говорю, что ты полный идиот. На Лену посмотри! – Люська взялась за лямки своего рюкзачка. – Знаете, я, пожалуй, пойду… Не буду класс мыть. А с кроссвордами после разберемся.
Киркор, совершенно ошалевший от избытка впечатлений, переводил глаза с Лены на Люську и обратно. Караваева вздохнула, покачала головой и пошла к выходу из класса. У дверей она не выдержала и обернулась. Лена и Филя смотрели друг на друга с таким выражением лиц, что Люське стало завидно. Вот бы так смотрел на нее Артем Каретников.
От своих неприятностей Люська более или менее отошла примерно через неделю. Отец поставил на дверь два новых замка и ни в какие командировки в ближайшее время уезжать не собирался. Люська бояться перестала, потому что рядом с отцом она никогда ничего и никого не боялась. Она еле дождалась его из командировки еще и потому, что очень хотела выслушать его вариант рассказа о том, как они познакомились с мамой.
Когда отец после душа и сытного обеда уселся на диван расслабиться и отдохнуть, Люська подлезла под его руку, как под крыло, и невинно промурлыкала:
– Пап, а ты помнишь, как познакомился с мамой?
Отец заглянул ей в лицо, хмыкнул каким-то своим мыслям и сказал:
– Надо ж, Люська, вот ты и выросла… Как быстро время летит… Да-а-а… – он потер ладонью лоб и поморщился. – Так ты спрашиваешь, как я с мамой познакомился… На грядке, знаешь ли… да-да, на совхозной грядке. Я тогда в десятом классе учился. Нас отправили на картошку в совхоз… Как же он назывался? Не помню. Ну, неважно. Важно, что твоя мама вместе с подружкой были очень слабенькими девочками и со своей нормой никак не могли справиться. Идем мы с Сашкой Вересовым, ну… с дядей Сашей, ты его знаешь, по полю, глядим, две восьмиклашки прямо умирают на грядке. Сашка мне и говорит… или нет… я Сашке говорю, давай, мол, поможем девахам, а то в обморок завалятся.
В дверном проеме показалась мама, привалилась к косяку, сложила руки на груди, улыбнулась Люське и приложила палец к губам: не выдавай, дескать, слушай дальше. Папа между тем продолжал рассказ, погрузившись в воспоминания. Он мысленно находился в прошлом, на совхозном поле рядом с двумя девочками-восьмиклассницами.
– И вот представь, Люська, подходим мы к девчонкам, а они абсолютно одинаковые: грязные, замурзанные, лица в черных точках от мокрой земли. Даже не поймешь, хорошенькие или страшненькие. Ну… мы, конечно, им помогли, но они так отстали, что мы все равно самыми последними закончили. Мы с Сашкой уже хотели к своему классу в автобус бежать, а тут мама твоя платочек сдернула, и ее волосы по плечам рассыпались. Мне показалось, будто пасмурный осенний день солнцем осветился. А потом она в ручейке умылась, лицо ко мне повернула, и я окончательно понял: «Она!»
- Предыдущая
- 11/23
- Следующая
