Кошка понарошку - Абалова Татьяна - Страница 2

Правда, я едва не описалась от страха, когда увидела висящее под потолком привидение в сером саване. Его концы шевелились. Лишь приглядевшись, поняла, что это люстра, которую кто–то заботливый укутал в просторное полотно. Удивительно, что она не рухнула. Еще одно свидетельство того, что дом, несмотря на поверхностные разрушения, оставался все еще крепким.

– Кис–кис–кис! – позвала я. Пискнули в ответ где–то на вершине лестницы, плавным изгибом устремляющейся ко второму этажу.

Я шла осторожно, опасаясь дотрагиваться до перил. Деревянная балюстрада местами рассыпалась, обнажив металлические прутья. Под ногами скрипели мелкие камешки и осколки пыльного стекла. Хрустели листья, заброшенные непогодой еще осенью. Огромное витражное окно, некогда украшенное цветной мозаикой, без преград впускало в помещение яркий дневной свет и вольный ветер. Он и шевелил «саван» на люстре.

– Кис–кис–кис! – позвала я, прислушиваясь к звукам.

На втором этаже лестница раздваивалась и вела еще выше. Сейчас она уже не выглядела такой основательной. Полностью деревянная, она пугала отсутствующими ступенями. И, конечно же, котенок заплакал именно оттуда.

– Мамочки! – произнесла я, когда определяла, какой из путей вверх более надежный, и шагнула на первую ступень. Старалась идти ближе к стене, где лестницу поддерживал каменный обод.

То ли котенок, заслышав меня, убежал, то ли он изначально сидел в самом дальнем помещении, а эхо искажало звук, делая его обманчивым, но его «мяу» никак не становилось ближе. Я шла по коридору, заглядывая в каждую комнату, где до сих пор сохранились мебель и крупные детали интерьера – гобелены, ковры, лампы с огромными абажурами.

Красиво, печально и жутковато от вида заброшенности.

Странно, что особняк за годы его существования не разграбили или хотя бы не изъяли предметы старины для хранения в музейных запасниках. То ли дурная слава о нем внушала страх, то ли о доме не знали те, кто осмелился бы поживиться его раритетами. Все стояло на местах и в относительном порядке. Возможно, причина крылась в том, что здание не было видно с дороги, а на нашей улице редко появлялись чужаки.

– Мяу! – раздалось совсем рядом, что означало конец пути и страхов, вызывающих нервную дрожь.

Я шире распахнула дверь и оказалась в просторном салоне, хорошо освещенном солнечными лучами. На возвышении стоял огромный белый рояль. Вокруг пугали пыльными покрывалами ряды кресел. По их числу я поняла, что хозяин особняка был богат и мог пригласить на музыкальный вечер едва ли не полгорода. Я будто наяву видела обмахивающихся веерами дам и джентльменов с моноклями, слушающих прекрасную игру и не менее прекрасное пение.

Я вздрогнула, когда из рояля полились расстроенные звуки. По клавишам бежал котенок, понявший, что его спасительница, наконец, явилась. Спрыгнув, он понесся между рядами кресел. Только когда он подбежал, я поняла, что зверек лишь отдаленно напоминает кошку. И вовсе не голубой цвет шерстки был тому виной. Сейчас многие хозяева окрашивают животных в яркие цвета.

Я перестала дышать, когда поняла, что на голове котенка растут рожки, а на спине крылышки, как у стрекозы. Они переливались всеми цветами радуги, когда неизвестное науке животное попыталось взлететь. Я присела на корточки. Я все еще верила, что найду ремешки, прячущиеся среди густой шерсти. Знавала я золотистого ретривера, которому хозяйка на прогулке пристегивала крылышки бабочки, а в зубы давала маленькую дамскую сумочку.

Стоило мне протянуть руку и дотронуться до мягкой спинки, как мир потемнел и перевернулся. Я утратила способность слышать, видеть и двигаться. Мое тело онемело, к горлу подкатила тошнота, словно я летела в неизвестном направлении. Вскоре я почувствовала удар спиной о воду и поняла, что утону, если не заставлю свое тело двигаться. Я набрала полную грудь воздуха, прежде чем погрузилась в черную пучину.

Я страстно хотела жить. Выйдя из оцепенения, я что есть сил заработала руками. Они плохо слушались. Имея первый разряд по плаванию, я гребла по–собачьи, ведь на большее я почему–то не была способна. Только почувствовав твердую почву под ногами, я выбралась на берег и рухнула.

Легкие раздирало от боли, голова гудела колоколом. Я потянулась за сумкой, чтобы достать телефон и посветить, чтобы понять, куда я провалилась, но обнаружила, что не могу сделать привычное движение – завести руку за спину.

Первой мыслью было: меня частично парализовало. Но когда нащупала, что на мне вместо ветровки и джинсов шуба из кроличьего меха – так во всяком случае показалось в полной темноте, я закричала. И не узнала свой голос. Я издала какой–то нечленораздельный ор.

Поднеся пальцы ко рту, их я тоже не обнаружила. Это было что–то вроде когтистой лапки! Я взревела и понеслась куда глаза глядят. На всех четырех конечностях! Так оказалось гораздо удобнее. А страх лишь придавал сил.

Меня хлестали мокрые ветви, я проваливалась в наполненные грязью ямы, но упорно выкарабкивалась, чтобы вновь нестись по черному лесу. Сколько раз я стукалась головой о стволы деревьев или ухала в глубокую лужу – не сосчитать.

Я шарахалась от хруста ветвей, издаваемого вовсе не моим изменившимся телом, а кем–то невидимым в темноте. Я взвизгивала, когда вдруг встречалась взглядом с горящими огнем глазами, плакала, когда очередной колючий куст оставлял на моем измученном теле царапины или я на нем клочки шерсти.

Не знаю, то ли я бежала всю ночь, то ли густые кроны были до того плотно переплетены, что не пропускали солнечного света, но неожиданно я вывалилась на поросшую травой дорогу, идущую меж стоящими стеной деревьями–великанами. Прямо под копыта лошади, на которой восседал мужчина в черной шляпе. Это было последнее, что я видела, покатившись кубарем.

Очнулась я верхом на коне. Нет, я не сидела впереди всадника и уж тем более не тряслась на лошадином крупе за его спиной. Я ехала в дорожной сумке, укутанная во что–то мягкое, похожее на рубашку и пахнущее здоровым молодым телом.

Я девушка сообразительная и не лишена фантазии, поэтому отмела такие причины моего погружения в нереальность, как кома и шизофрения. Куда приятнее думать, что я переместилась в другой мир, попав в тело кошки. На этом я решила остановиться и не терзать мозг догадками и паническими атаками. Иначе на самом деле сойду с ума.

– М, пришла в себя, киса? – всадник в черной шляпе покосился на меня. – Сейчас доберемся до ближайшего трактира, и я сдам тебя в более надежные руки. Прости, но возиться с кошками у меня нет ни времени, ни желания. Я на службе у короля и редко бываю дома. Сдохнешь, ожидая, когда я налью тебе молока.

Я смотрела на мужчину во все глаза и боялась открыть рот. Мало ли какие звуки оттуда польются? Пусть лучше думает, что я самая настоящая кошка, чем ведьма, умеющая превращаться в мелких животных. Такой, испугавшись, и утопить может.

По одежде и по способу передвижения было понятно, что образчик мужской красоты не является представителем современного мира. И чем дальше вглубь веков, тем больше вероятность, что меня, приняв за ведьму, сожгут на костре. Пока понятно было одно: мой новый знакомый не является злодеем, иначе не подобрал бы мокрую и грязную животину и не завернул бы в собственную рубаху.

Я хотела оглядеть себя, чтобы понять, на что похожа, но меня укутали по самую шею, и все, что мне дано было увидеть, так это то, что я стала обладательницей шикарных усов. Славненько. Но в моем превращении обнаружилось и одно полезное свойство. Став кошкой, я обрела тонкий нюх.

Я чувствовала не только, как пахну сама – влажной шерстью, болотной тиной и дорожной пылью, но и запахи, идущие от мужчины. Дым костра и конского пота – скорее всего всадник давно не покидал седло. А еще застарелый запах крови и вонь какой–то лекарственной мази. Судя по всему, его путешествие не было безопасным.

Я находилась еще не в том состоянии, чтобы осмыслить, где я и что со мной произошло, а также, чего мне следует бояться, поэтому я сочла более полезным задремать. Мужчина, переложив плетку в другую руку, почесал меня между ушками. И я замурлыкала. Как оказалось, я умела издавать приятные звуки, ведь мой ночной ор напугал даже меня саму.