Японская война 1905. Книга восьмая (СИ) - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 36

— Приготовьтесь слушать, приготовьтесь решать! — я на мгновение прикрыл глаза, собираясь с мыслями, и продолжил дальше по памяти. Все-таки у нас было две недели на подготовку к штурму Нового Орлеана, и я занимался отнюдь не только лишь понтонами. — Итак, декрет номер один. Декрет «О земле»…

Услышав заветное слово, тысячи людей на площади замерли, затаив дыхание.

Я зачитывал декреты с трибуны из ящиков. Голос уже привычно по-армейски чеканил слова, а разум словно наблюдал за этим со стороны.

— Декрет о земле. Все плантации, принадлежавшие сбежавшим или убитым янки, объявляются собственностью тех, кто на них работает. Земля делится между семьями по количеству работников. Никаких выкупов и компенсаций не будет! Кто сбежал — тот сам лишил себя всех прав! Однако… Первые три года 70% урожая сахарного тростника будет уходить в доход государства. После — 30%. И это не просто цифры, это цена вашей свободы!

На самом деле в декрете больше пунктов — мы даже начали расписывать подзаконные акты, которые будут определять, как все это будет работать на практике и контролироваться. Тот еще ад! Но здесь и сейчас нужно было, чтобы детали и сложные формулировки не смогли украсть суть! Чтобы люди вдохновились, осознали, что именно дала им эта победа, но в то же время чтобы и цена, которую им придется платить, не стала для них сюрпризом.

— Декрет номер два! Декрет о труде! — отбросив первый лист в сторону, я выхватил второй. — Рабочий день теперь будет равен восьми часам! Минимальная оплата — один доллар пятьдесят центов! Детский труд запрещен! Однако! Все предприятия, которые будут работать по армейским контрактам — а в ближайшее время это все предприятия! — работают в три смены. Пока идет война! Отказавшихся — под трибунал!

Включать деньги в декрет — обычно не самая лучшая идея, но, рассчитав примерные цифры на опыте Сан-Франциско, я был готов рискнуть. Уж очень конкретные доллары и центы приземляли и делали понятными даже самые громкие слова. Ну, а последовательность аргументов помогла продумать и составить Татьяна. Лично мне казалось, что вынесение самых противоречивых пунктов в конец декрета — это ошибка. Горькое послевкусие, которое испортит общее впечатление. Но княжна объяснила, что землю и ограничение рабочего дня такие мелочи никак не смогут сделать хуже, наоборот, с ними люди лишь лучше запомнят, что это не подарок и что за него нужно бороться. Так и вышло!

Я не видел ни одного разочарованного лица. Более того, угрозы про трибунал вызвали довольный гул тех, кто начинал верить, что они и вправду смогут победить. Что это не игры, а честная сделка. Под эту волну я зачитал еще два декрета. Третий — о продовольствии, который гарантировал еду всем, кто будет работать. Четвертый — о здоровье. Мы обещали прививки, врачей и больницы, но требовали работы по осушению болот. Стройка века, которую нужно будет провести фактически в осаде, но без которой Новый Орлеан никогда не сможет стать безопасным городом. Тут еще прямо-таки напрашивалось образование, но с ним можно было разобраться и попозже, а вот что никак нельзя было откладывать…

— И пятый декрет! О защите революции! — мой голос начал набирать силу. — Каждый мужчина от 18 и до 50 лет призывается в ряды милиции, добровольцев, что встанут в одном ряду с армией. Кто-то будет помогать копать укрепления, кто-то сможет заслужить право на винтовку или другое оружие. Мы дадим всё, чтобы вы смогли себя защитить, потому что… Умирать за тех, кто не готов сделать то же самое за свою собственную свободу, мы не будем! Итак, вы готовы бороться? Готовы принять эти пять декретов, которые сломают вашу привычную жизнь до самого основания⁈

Небольшая пауза, чтобы люди осознали, а рядом со мной поднялся и встал Огинский.

— Все, кто за то, чтобы принять декреты полностью и без изменений, поднимите правую руку и крикните «да». Кто против, кричите «нет»… И бог вам судья.

Снова пауза, но на этот раз тяжелая, вязкая.

А потом начали подниматься руки. Сперва десятки, потом сотни и тысячи. А после грянуло такое «да», что задрожали и заходили ходуном витражи на соборе Святого Людовика.

— Принято единогласно, — я подвел итог первого отрытого голосования. — Теперь ваши представители смогут уже отдельно проработать детали, как именно эти декреты будут претворяться в жизнь. А вы… Мы могли бы устроить праздник, но война близко, дорога каждая минута. Поэтому офицеры русской армии сейчас разобьют вас на отряды и отправят на те или иные работы, которые нужны Новому Орлеану, Луизиане, Конфедерации! — на этом можно было заканчивать, чтобы сохранить суровый и строгий настрой, но я не удержался. Выплеснул то, что накопилось на душе. — И от меня лично! Теперь вы не рабы, не бесправные граждане или винтики в механизме чужой вам страны. Вы — дуновение нового мира! Вы — то, чего никогда раньше не было! Вы — солдаты революции! Но революция не прощает слабости. Помните об этом!

Ну вот, хотел напоследок вдохновить людей, а в итоге закончил на той же строгой ноте, что и раньше. Словно почувствовал атмосферу, которую создавал все это время, и не решился ее разрушить… Впрочем, люди и так были воодушевлены, люди пели, люди шли сражаться и работать не ради кого-то, а ради самих себя.

Эрих фон Людендорф вел целую эскадру из двадцати малых речных кораблей вверх по течению Миссисипи.

— Сегодня, кстати, 27 ноября, — неожиданно выдал один из приданных их отряду разведчиков. Рыжеволосый, развязный, но опытный и опасный, он напоминал одновременно всех русских, что когда-либо попадались немцу.

— И почему эта дата важна? — удивился Кригер, не упускавший шанса задеть разведчика.

— Нам на курсах истории, которые ввел генерал для всех офицеров из рядовых, рассказывали о самых важных для армии датах. И 27 ноября 1705 года Петр I выпустил повеление адмиралу Головину о формировании первого полка морских солдат. А мы с вами кто как не та самая пехота на кораблях?

— В Пруссии подобную дату празднуют 30 мая, — вспомнил Людендорф. — В честь 30 мая 1852 года, когда Фридрих Вильгельм IV приказал организовать Королевский Прусский морской батальон.

— Забавно, — неожиданно хмыкнул русский. — У вас батальон — значит, 4 роты. И у нас в свое время тоже было 4 роты. Правда, Петр создавал наших морских солдат для захвата кораблей и защиты русского побережья.

— И зачем же, по-твоему, создавались наши? — подался вперед Кригер.

— Для захвата колоний, — пожал плечами разведчик. — Это же очевидно. Пруссия к тому моменту уже 2 года как победила в войне с Данией, на море ей никто не угрожал, а вот для захвата и контроля земель в Азии и Африке обученные воевать с палубы солдаты очень бы пригодились.

— Не русскому офицеру, который идет в бой в чужой стране, на другом континенте, упрекать нас в желании иметь колонии, — отрезал Людендорф.

— Что правда, то правда, — разведчик неожиданно спокойно кивнул. — Мы приплыли сюда, потому что генерал сказал, что это поможет сохранить мир у нас на Родине. И ради этого мы принесли войну в чужую страну. По-христиански ли это? Я не знаю, но молюсь за всех тех, кто погиб как с нашей, так и с той стороны. Но знаете, что мне помогает крепко спать по ночам?

— Что? — Кригер слушал русского разведчика с непривычно задумчивым лицом.

— То, что мы меняем этот мир. Знаете, иногда бывает война, а потом… Все по-старому. Может, поменяются люди в самых высоких кабинетах, а для простого народа все закончится разве что новой дыркой на ремне. А тут… Я вижу, что люди начинают жить лучше!

— Особенно те, кого повесили в Новом Орлеане… То-то они зажили! — все-таки возразил Кригер.

— Я мог бы предложить подумать о том, как они довели своих же, что до такого дошло, но… Лучше представьте, а кому тогда из местных генерал доверит город?

— Если не будет своих чиновников, промышленников и других достойных людей, поставит кого-то из армейских, — Людендорф пожал плечами. Он не видел в этой ситуации ничего необычного.