Японская война 1905. Книга восьмая (СИ) - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 1

Городской округ Рино, 20 километров от бывшей границы Калифорнии. Октябрь 1905 года

Дорога в Рино с востока заходила в город через долину Траки-Медоуз. Медоуз — это фамилия, а Траки — река, вдоль которой сейчас и подбиралась к границе Новой Конфедерации где-то половина американской армии. Другая шла севернее вдоль железной дороги Централ Пасифик. И обе эти колонны должны были встретиться в центре Рино, где в свою очередь расположились русские и японские полки, уже две недели ожидающие подхода генерала Шафтера.

Вернее, в самом городе располагались только тыловые части и обозы, сами же войска распределились по высотам на юге и севере долины, с которых открывался прямо-таки шикарный обзор. На юге, где я выбрал место для штаба, в районе вершины Па-Рах, нашлись еще и горячие источники. Японцы с первых же дней установили жесткое расписание по их посещению, правда, потом, когда наши распробовали, воякам Иноуэ пришлось подвинуться. Горячая вода, пузырьки, даже несмотря на легкий серный запах, приятно скрашивали военные будни.

А еще постоянные испарения неплохо скрывали наши позиции от любых наблюдателей американцев. Лично я бы в лоб на такие позиции точно не полез, а вот наши гости, похоже, уж слишком верили в количество своих пушек и в храбрость простых солдат. Почти как японцы год назад: положились на лучший и самый современный опыт войн 19 века, который в веке 20-м выглядел просто…

— Смешно, — Лосьев не удержался и поцокал, глядя, как американские колонны только в десяти километрах от нас начинают разбиваться на более мелкие отряды. Причем более мелкие в их случае — это не пятерки, как у нас, а полноценные роты на все две сотни человек. — Неужели они не понимают, что мы уже можем их накрыть? Даже не поротно, а целые полки заставили бы кровью умыться.

— Испанцы же на Кубе не накрыли, — выступил в защиту американцев Брюммер. Несмотря на важную роль артиллерии в будущем сражении, я предпочел оставить его при штабе. На месте и так справятся, а сам Ганс Генрих пусть снова вспоминает, как командовать не отдельными батареями, а артиллерийскими дивизионами, в которые мы собрали все наши орудия.

— Испанцы проигрывали в дальности, не сумели собрать свои пушки в кулак, потеряли большую часть орудий в бесполезных перестрелках, — напомнил Лосьев.

— Да уж, мы такими глупостями точно заниматься не будем, — кивнул Брюммер и бросил на меня быстрый взгляд.

— Пока огонь не открывать, — я покачал головой.

Наша цель сейчас — не попить американцам крови, даже не заставить их отступить. А то этот обмен укусами мог бы продолжаться месяцами, а мне нужно время и люди, чтобы закрепиться на взятых территориях. Поэтому я привел сюда большую часть наших сил, чтобы показательно, быстро и без лишних потерь разбить тех, кого притащил с собой Шафтер. И для этого нужно было дать им подтянуться как можно ближе к нашим позициям.

— А они открыли… — прокомментировал первый грохот орудий Брюммер и улыбнулся.

Да, американцы подтянули свои орудия сначала на севере, рядом с железной дорогой, потом уже на нашем фланге и принялись закидывать снарядами первые линии наших полевых позиций. Естественно, там сейчас пусто — для этого боя люди на передовой нам просто не понадобятся. А пушки под красно-бело-синими флагами тем временем продолжали грохотать, перекапывая пустые укрепления. Все больше и больше, по мере того как американские тылы подбирались все ближе, подвозя новые орудия и припасы.

— Ждем? — спросил Брюммер еще раз в обед.

— Ждем.

— Ждем? — повторил он уже под вечер.

— Ждем, — снова ответил я.

По предварительным подсчетам, за этот день наши враги выпустили около 20 тысяч снарядов. Стреляли из всего, что могло стрелять, и так быстро, как только могли себе позволить. Учитывая, что контрбатарейной борьбы мы не вели, расход шел очень и очень бодро, даже с учетом того, что часть орудий, прибывших самыми последними, в итоге могли сделать всего по паре выстрелов.

— Кто первым подсчитает, сколько денег американцы угрохали на этот фейерверк, получит возможность выбрать чай на сегодняшний вечер, — предложил я.

Вообще, расслабляться на войне дело не очень хорошее. Но мы же все равно будем подбивать итоги дня, все равно будет уже привычный по Маньчжурии самовар с чаем. Так почему бы не добавить немного живости, а то зажатые и перенервничавшие офицеры — это другая сторона той же самой медали «За грядущие проблемы». Во всем нужно держать баланс…

— Две трети выстрелов из 3-дюймовок, — тут же затараторил Огинский.

— Треть из тяжелых пушек, — Брюммер. — Шесть, восемь и даже двенадцать дюймов.

— Для первых снаряды до нашего вторжения шли по 2–4 доллара, сейчас уже по 6, — прикинул Лосьев.

— Считаем по ценам, которые им придется потратить для восполнения, — подсказал я.

— Тяжелые снаряды в среднем шли по 10–15 долларов.

— Сейчас по двадцать два!

— Двести тридцать две тысячи долларов! — первым правильный ответ выпалил Чернов, который не тратил время на разговоры, а сразу же принялся черкать расчеты на лежащем перед ним черновике последнего доклада.

— А в рублях это сколько? — заинтересовался Брюммер. — Какой сейчас курс?

— И рубль, и доллар привязаны к золоту, — ответил я сам. — Рубль — 0,77 грамма, доллар — 1,5 грамма. Так что в среднем всегда можно считать, что 2 рубля — это доллар, по крайней мере пока кое-кто не решит отказаться от золотого стандарта.

— Значит, сегодня американцы потратили почти полмиллиона рублей? — присвистнул Брюммер. — И это не считая затрат на дорогу, обмундирование, питание, жалованье, в конце концов.

— Ага, а еще обычных пуль и выбывших пушек, — добавил Огинский. — Четыре — это только те, что громко взорвались. А сколько еще тихо приказали долго жить? Ганс, вы вот сколько раз регламенты переписывали — когда и каким образом нужно обслуживать пушки с учетом нового темпа использования?

— Да после каждого боя и переписывали почти, — пожал плечами Брюммер, потом попытался вспомнить, что у них было в самом начале, и невольно присвистнул. — Знаете, а мне кажется, что всего четыре взрыва — это американцы еще легко отделались.

С той стороны, видимо, тоже умели считать и делать какие-то выводы, поэтому на следующее утро приняли самое простое и самое неправильное — для них — решение. Принялись меньше стрелять и отправили вперед пехоту. Уже в районе семи утра первые роты в новенькой зелено-оливковой форме двинулись вперед. Сначала шагом, потом перебежками они начали накапливать силы примерно в двух километрах от первой линии наших укреплений.

— И мы когда-то так же воевали? — тихо спросил Лосьев, наблюдая за происходящим с новой наблюдательной позиции. Нас никто не заметил вчера, но штабу не положено стоять на одном месте. Точно не так близко к врагу, насколько бы сильнее его ты себя ни считал.

— Тоже, — кивнул я. — И мы, и японцы. Видел это на Ялу, под Дашичао и даже у Ляояна. Сначала 2 километра, потом артиллерийская поддержка, новый рывок, накопление сил уже совсем рядом с врагом — обычно на двухстах метрах. А потом — в ближний бой.

— Неужели, — Лосьев сглотнул, — даже на пулеметы, на мины, на колючую проволоку? Если артиллерию еще можно подавить, но вот с ними никогда не угадаешь.

— К счастью, пулеметов тогда было еще мало. Мины тоже почти не использовали. Проволока и вовсе была без колючек, и ее если вешали, то буквально пару сотен метров. Так что смысл в таких рывках на самом деле был. Можно было добежать, можно было сломить врага…

— Можно… было! — повторил за мной Лосьев.

В этот самый момент пушки замолчали, и в резко ударившей по ушам тишине раздались крики суровых американских сержантов.

— Чардж! Чардж! Чардж!

Да, время более привычного и простого «Ху-а!» еще не пришло, так что солдат гнали долгим и гораздо менее бодрящим «в атаку». Тем не менее, тысячи пехотинцев по всей линии фронта от железной дороги до берегов Траки вскочили на ноги и бросились вперед. На юге в обход наших позиций была также отправлена кавалерия — вышло почти синхронно, и в теории могло бы оказаться даже опасно, не будь мы готовы.