Вторая семья. Неверный (СИ) - Манаева Ирина - Страница 19

— Ему нельзя волноваться, — дают инструкции перед тем, как пустить.

Нормально устроился. Ему нельзя волноваться. А другим можно? Жить столько лет во лжи и проснуться в один чудесный день с осознанием, что устоявшегося мира нет. Что нет любви, взаимопонимания и верности. А вместо этого долги и любовницы. И надо быть сильной, чтобы двигаться дальше.

— Что с памятью Максима? — поправляю сумку на плече. Убеждаю себя, что здесь именно из-за его "недуга". Кир тоже со мной, потому что волнуется за отца. Кажется, до конца не верит в то, что говорят остальные, и намерен задать вопрос Максу. И я не уверена, что Рубцов найдет в себе силы сказать правду. Опять.

— Так случается, — подготавливает меня врач к неизбежному, — что пациент не в силах вспомнить, что произошло. Он забывает людей, события, имя.

— Это вы о гипотетических людях сейчас мне говорите или конкретно о Максе?

— Пока судить рано, мы наблюдаем, делаем тесты, берём анализы, но, придя в себя, он не вспомнил даже своего имени.

— Как удобно, — хмыкаю, смотря на стену позади визави. На белом фоне очень симпатичное граффити: молодой врач, спасающий жизнь человеку. — Удобно всё забыть, не находите?

Врач держит руки в карманах, смотря на меня убийственным взглядом.

— Понимаю, что положение у вас сейчас незавидное, слышал о проблемах, но придется принять озвученный факт, потому что других новостей у меня нет.

— Что с остальным?

— Почку пришлось удалить, вам до этого должны были сказать. И...

— Почку? — переспрашиваю, округляя глаза.

— Вам не говорили?

Качаю головой, потому что в тот момент, когда я приехала узнать о состоянии мужа, узнала совершенно другое. Упомянули лишь об окончании операции и критическом состоянии. Ну и новости от Инги тут же подъехали.

— Да, был повреждён мочеточник, нам не удалось спасти почку. Многие живут и с одной, но всегда есть вариант пересадки органов.

Чувствую, что от его слов меня мутит. Никогда не любила разговоры о подобном, да и вида крови боюсь. А когда говорят о том, кого знаю, вовсе не по себе.

— Извините, мне пора. Операция.

Благодарю и киваю на прощание, смотря как он уверенной походкой чеканит шаг по коридору.

— Значит, папа и меня не помнит? — подаёт голос Кир.

— Сейчас узнаем.

Первое, что хочется: врезать Рубцову. Но, во-первых, он не в том положении, потому что шутить о почках не станет никто, во-вторых, я никогда не дралась. Только сейчас желание крепко засело в голову и крутится на повторе.

— Пап, — зовёт его Кир, стоя со мной на безопасном расстоянии. Нам выдали стерильные халаты, шапочки, маски. В таком виде кого угодно сложно узнать, только по глазам. И Кир тянет вниз маску, показывая лицо.

Рубцов выглядит так, будто я не видела его года два, и за это время он стал совершенно другим. Дело в его помятом виде и глазах без блеска или же в новых фактах, после которых он стал мне чужим? Не знаю, но его вид, мягко говоря, не очень.

— Пап, — снова зовёт Кир, привлекая к себе внимание, и Макс хмурится, будто пытается припомнить что-то.

Внимательно наблюдаю за мимикой, вспоминая, как он прекрасно умеет лгать на публику. Взять хотя бы его рассказ о названии фирмы. Никто не усомнился в честности слов, а я была шокирована и тем, что он лжёт, и тем, как он делает это настолько искусно.

— Ну что, Рубцов, как сам? — понимаю, что Кир так и не получит никакого ответа. Скольжу взглядом ниже его груди. Туда, где теперь нет почки. Конечно, увидеть шрам сейчас не выйдет, но ненависть поутихла.

— Мы знакомы? — отвечает вопросом на вопрос.

Нет, конечно! Разве одиннадцать лет совместной жизни что-то значат? Пустой звук. И тут же себя корю. Вдруг, он не притворяется?

— Не знакомы, — решаю поддержать его легенду. Внимательно смотрю, потому что я не верю ни единому его слову.

— Мне говорили, что должна прийти жена, но я не помню вообще ничего.

— Поздравляю! — отвечаю на это. — Я бы тоже хотела многое забыть. А самочувствие как?

— Не очень.

Прислушиваюсь к себе: жалко засранца. Вот тут я реально вижу, что говорит правду. Осталось и ему принять факт, что я не купилась.

— Мам, — дёргает за руку Кир, — я в кино видел, как люди память теряли.

— Наверное, вы с папой вместе его смотрели, да? — спешу уколоть, и тут же совесть дёргает за плечо, напоминая, что у Рубцова, оказывается, нет почки. — Ладно, — перебиваю сама себя. — Мы пойдём.

Чего, собственно, приходила? А кто его знает. Накричать, послать, сказать, что ненавижу и презираю. Что подаю на развод, и больше не желаю его видеть. Только смотрю на человека, что ещё вчера был в коме, и понимаю: не могу так. Обстоятельства другие. Да, он самый отвратительный мужчина на свете, мерзавец, каких поискать. Но сейчас, когда лежит под слоем больничных простыней, моё сердце сжимается от жалости. Я не такая, как он, и никогда не стану.

— Постой, — окликает меня, когда бережно выталкиваю Кира из палаты. — Ты же меня знаешь, да?

Он требует ответа, и мне хочется верить человеку, с которым прошла часть жизни. Поддержать, помочь… Чёрт, Карина, уйди отсюда. Он просто тебя разводит!

Да, голос разума. Рада, что вовремя. Пожалуйста, только не уходи, потому что в голове и так раздрай.

— Знаю, — отвечаю спокойно. — Но всё поправимо. Выздоравливай, скоро к тебе пустят твою жену.

Закрываю дверь, чувствуя, как сердце учащённо стучит. Не могу до конца ответить: врёт или действительно его настиг бумеранг? Вспоминаю про почку, но не чувствую удовлетворения. Я не последняя сволочь, чтобы радоваться проблемам Рубцова. Да, он нагадил мне в душу, выставил полной идиоткой, но я за карму другого рода, не физического.

Интересуюсь, где могу найти лечащего врача, но он уже на операции.

— Что вы хотели? — спрашивает миловидная медсестра.

— Если кто-то захочет навестить Рубцова Максима, например, черноволосая девушка, которая будет уверять, что его жена. Пожалуйста, дайте ей возможность.

Медсестра непонимающе хлопает глазами.

— Считаете меня идиоткой? — решаю озвучить вопрос её в голове.

— Ннннееет, — заикается тут же.

— Просто пустите, ладно? Так понимаю, ему нужна поддержка, а от меня он её не получит.

Она неуверенно пожимает плечами, говорит что-то о начальстве, а я в который раз спешу убраться отсюда.

Дано: семь дней.

В общем, неделя, если верить сообщению Логинова, которое пришло на телефон. Мог бы и позвонить. Вместо этого скинул короткое уведомление об отсрочке. И на том спасибо. Только где я найду хоть какую-то сумму за неделю? Учитывая, что у меня сын, сестра, а теперь ещё и свекровь, которая считает, что мы вдруг стали в одной лодке.

Возможно, это снова план Рубцова, в котором я — овца на закланье. Только выставить его мать за дверь уже не могу. Вот не пускала же, а Лизка настояла. Сердобольная душа. И где мы с ней теперь? В опе. В огромной такой, где нет нормального выхода. Правда, поведение у Маргариты Павловны совсем другое. Даже похоже на человеческое.

От клиентов поступило пару заказов с горящими сроками. Надо просто закрыться в кабинете, чтобы поймать нужную волну. А я вместо этого занимаюсь всякой фигнёй, чтоб Рубцову пусто было. Заварил кашу, а мне расхлёбывай. И пока свекровь почти безвылазно сторожит своего сына, уж не знаю, куда делась Инга, которая грудью стояла за звание жены, я пытаюсь понять, за что взяться.

Спасибо Лизе, которая занялась Киром. Уже пару дней как он в школе, и она жёстко поговорила с директором по поводу будущих возможных выходок учеников. Конечно, никто гарантий не даст, но я уже настроилась, что нам придётся уйти оттуда. Потому что оплату мы внесли только за полгода.

Не буду думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра.

Телефон на беззвучном, но вижу, как загорается экран, и смотрю на незнакомый номер. Очередная реклама? Кажется, сотовые операторы намерены свести абонентов с ума, подсовывая бесконечный спам. А потом предлагают блокировать подобные звонки. Конечно, если им заплатить за услугу. Не хочу платить тем, кто меня же и подставил. И снова вспоминаю Макса, пока телефон настойчиво горит экраном.