Нежданное счастье майора Громова (СИ) - Каневская Татьяна - Страница 10

Вот и заебись. В этом вопросе можно выдохнуть. Дальше звоню Михалычу. Предупреждаю заранее, что со мной в отделе будет мелкая моя тусить. Начальник даёт добро. Тоже говорит о том, что няньку у нас легко будет найти в случае необходимости.

И только я присаживаюсь на диван в гостиной с чашкой кофе, как телефон начинает звонить. На экране номер Вики. Если она звонит, а не пишет, то её знатно что-то выбесило. Смотрю на дату и усмехаюсь.

Коттедж. Я отменил бронь, а она, сто процентов, рванула туда с подружками. Ну или со спонсором.

Обломись, детка…

— Громов, скотина такая! — визжит в трубку Вика, как только я нажимаю кнопку приёма звонка. — Ты совсем страх потерял?

— Вика, у тебя там ПМС? Что за смена настроения? То я у тебя самый лучший теперь, то угрожаешь, теперь «скотина». Ты уж определись, — говорю с усмешкой и прямо чувствую, как там закипает от злости бывшая.

— В сложившейся ситуации ты — скотина и жмот, Громов, — заявляет Вика уже более тише. — Как у тебя совести хватило отменить бронь на коттедж?

— Я его арендовал для нашего совместного отдыха. С отпуском у меня не сложилось, так зачем мне коттедж?

— Тебе незачем, а я приехала отдохнуть, набраться положительных эмоций. А мне хозяин сообщает, что ты отменил бронь и аванс он тебе вернул. Это как называется? — продолжает возмущаться.

— А что не так? Ты хочешь отдохнуть, так пусть твой отдых оплачивает твой спонсор. Я при чём?

— Мог бы как нормальный мужчина сделать мне прощальный подарок!

— Прощальный? Ты же не хочешь со мной расставаться.

— Тогда тем более!

— Всё-таки ПМС. Ты уж определись, Виктория. Или твой спонсор не в состоянии оплатить тебе отдых?

— Мой спонсор в состоянии тебя по стенке размазать, — цедит сквозь зубы.

Я тихо смеюсь на этот детский выпад. Чую, она просто боится своему спонсору звонить, чтобы её не послали куда подальше.

— Ну-ну. Пускай приходит. Пообщаемся.

— Он слишком занят, чтобы на тебя время тратить. Он, в отличие от тебя, деньги зарабатывает.

Серьёзно? Она думает меня зацепить этим? Я своей жизнью доволен, и в чужой карман не смотрю.

— Вик, заканчиваем. Этот разговор ни к чему не приведёт, — говорю спокойно, не собираюсь я вестись на её дешёвые провокации. — Звони своему спонсору, а мой номер удали.

Завершаю вызов и откидываю телефон в сторону. После разговора с Викой даже голова разболелась. Нужно подпитаться положительными эмоциями. А что для этого нужно? Правильно, посмотреть на мирный сон Кати и Вероники.

Я захожу в их комнату, и на губах тут же появляется улыбка. Такие они красивые. Рыженькие мои. Подхожу ближе и присаживаюсь рядом с кроватью. Осторожно убираю локон волос, упавший Веронике на лицо. Она смешно при этом морщит носик, но не просыпается.

Я перевожу взгляд на Катю. Она такая умиротворённая во сне. Но эти синяки под глазами… И такая горечь на душе появляется. Если бы в своё время я не ушёл в работу с головой, то увидел бы рождение дочки, я бы видел её первую улыбку, первые шаги, отводил бы её детский сад, с гордостью смотрел бы на неё на первом звонке.

Столько всего упущено из-за одного неправильного решения — поставить работу на первое место.

Я считаю, Катя должна была сказать мне о беременности, когда уходила. Но стану ли я когда-либо её этим упрекать? Вряд ли смогу. Если вспомнить, она ведь до последнего боролась за нашу семью.

Звонила мне первая, когда я был на работе, готовила тормозки, ухаживала за мной, когда болел, приходила в отдел, когда я не возвращался домой после задержания очередного преступника, чтобы просто увидеть, обнять и убедиться, что со мной всё в порядке.

Я тогда на адреналине жил, кайфовал от работы, от постоянного движения. А другая жизнь проходила мимо меня.

Катя боролась до последнего. И в один день просто сдалась. Могу ли я упрекать её в этом. Нет. Не имею никакого права. Она сделала всё, что смогла. Она уже не верила, что я смогу измениться. Поэтому и ушла. Не решилась ставить меня перед выбором — семья или работа. Она выбрала себя. Имела право.

— Громов… — тихо зовёт меня Катя.

В своих размышлениях я даже и не заметил, что она открыла глаза.

Интересно, долго за мной наблюдает? Катя мягко улыбается и кивает головой себе за спину.

— Там есть место. Приляжешь?

Второй раз меня просить не нужно. Я тут же поднимаюсь и осторожно укладываюсь за её спиной. Места для меня как раз.

Я обнимаю своих девочек и на душе так хорошо становится. Как будто сейчас всё на своём месте. Катя осторожно двигается, устраиваясь удобнее. А я чуть склоняю голову и вдыхаю её запах. Её кожи касается моё горячее дыхание, и я вижу мурашки. Улыбаюсь довольно и целую её в оголённое плечо.

— Громов, ты офанарел? — пыхтит Катя. — Ребёнок рядом!

— То есть ты бы не возмущалась, если бы мы были одни? — тут же спрашиваю я и получаю локтем по печени.

Ну, не виноват я, что нижняя часть моего тела не подчиняется мозгу. Стоило Кате поёрзать, в паху стало тяжело, а в упругую попку бывшей жены упёрся каменный стояк.

— Надо подумать о чём-то отвратительном, — подсказывает Катя.

— К примеру?

— О тараканах.

— Не сработало, Кать. Лучше о маме твоей.

— Почему о ней?

— Потому что она столько раз нам секс обламывала, что и не сосчитать.

Катя тихо смеётся, ну а мой способ срабатывает.

— Замри, Громова, — рычу ей на ухо. — Эммм, или ты сменила фамилию?

— Нет, не сменила. Громова я.

В объятиях Саши, как и восемь лет назад, тепло, уютно, безопасно. Он крепко и в то же время очень бережно прижимает меня к своей груди. И поэтому я прекрасно слышу, как грохочет его сердце. Моё бьётся так же быстро, и так же громко.

Конечно, его близость меня волнует. И, конечно, как женщине мне было приятно, что его организм отреагировал на меня. Была ли это намеренная провокация? Конечно. Я хотела убедиться, что между нами всё так же искрит. Убедиться, чтобы дать себе шанс помечтать.

Только об этом я Саше, конечно, не скажу. Моя пламенная речь о том, что я не думаю о будущем, потому что на первом месте моё здоровье — ложь. От начала до конца. Я мечтаю. Боюсь мечтать, но мечтаю. А как ещё укреплять в себе веру, что операция пройдёт успешно.

Именно мечты о том, что я вернусь домой, и мы с Сашей попробуем открыть новую главу нашей истории помогают мне держаться и не впадать в истерику.

Я очень боюсь операции. Точнее её исходов. Доктора заверяют, что всё будет хорошо, но…

Вот это ужасное «но», из-за которого я иногда просыпаюсь в слезах

Я могу ослепнуть.

Я могу лишиться подвижности.

Я могу замолчать.

Я могу забыть своих родных и близких.

И последнее. То, о чём думать страшно. Мысль, которую я отталкиваю подальше, чтобы не дать ей развития.

Моя дочь не останется сиротой.

Я поправлюсь. Ради неё. Ради её счастливого детства.

Моя малышка такая смелая, такая сильная.

Я с ужасом вспоминаю, как учила её, что нужно делать, если я потеряю сознание. Как помочь мне прийти в себя, куда звонить, какой диагноз называть.

Надеюсь, страшные дни, когда Веронике приходилось применять эти знания на практике, она вскоре забудет.

Я сделаю всё возможное, чтобы искоренить из её памяти эти тяжёлые воспоминания. И я очень надеюсь, что Саша мне поможет в этом.

Конечно, мне было страшно ехать к нему. Страшно было говорить о том, что я столько лет скрывала от него дочь.

Я ожидала более резкую реакцию. Готовилась к крику, но Саша отреагировал, на удивление, спокойно. Наверное, понимал, что мне и так тяжело сейчас. И мне явно не до разборок.

Но я уверена, что однажды он спросит. Спросит, почему я не сообщила о беременности, почему ушла, почему так рано вышла замуж за другого, когда ему клялась в вечной любви.

А всё банально просто.