Не говори Пустоте Да - Небоходов Алексей - Страница 5

– Как прошло сегодня совещание в агентстве? – спросил Георгий, разламывая булочку и нанося масло.

– Пришлось избавиться от одного сотрудника, – сухо ответила она, не отводя глаз. – Ваганова из юридического. Третья ошибка за месяц.

– Третья? – Он приподнял бровь. – Ты слишком мягкая, я бы не потерпел и второй.

Это были их маленькие тесты на жёсткость. Она знала: ему нравится бескомпромиссность.

– Первые две были несущественными, – спокойно объяснила Алевтина. – Я даю людям шанс исправиться. Это держит остальных в тонусе.

– Разумно, – кивнул он, и во взгляде мелькнуло одобрение.

Разговор прервался, когда принесли закуски: икра, тончайшие ломтики сёмги, маринованные белые грибы. Алевтина отметила идеальную сервировку – вилки и ножи располагались с хирургической точностью.

Георгий рассказывал о заседании в администрации президента. Она слушала, запоминала имена, даты, ключевые решения – информацию, конвертируемую во влияние. В полумраке лицо министра казалось высеченным из камня: глубокие морщины, твёрдый подбородок и необычно тёмные глаза, оценивающие чуть ли не хищно.

– Кстати, – понизил голос, – на совещании обсуждалась реорганизация нашего блока.

Алевтина не выдала эмоций, но напряглась. В бюрократических джунглях такие слухи предвещали и опасности, и возможности.

– Есть какие-то предварительные планы? – спросила ровно.

– Укрупнение, – улыбнулся Георгий. – Мы можем получить больше полномочий и бюджет. Твоя работа не осталась незамеченной, Аля. Скоро возможно твоё повышение.

Произнёс это словно о погоде, но Алевтина уловила подтекст: повышение – вопрос почти решённый, и его рука будет решающей.

– Я всегда готова служить государству, Георгий, – отрепетированно улыбнулась. Но глаза искрились азартом.

Он поднял бокал:

– За твоё повышение.

И они чокнулись.

Дальше ужин тек своим чередом: официанты сменяли блюда, вино лилось рекой, а Алевтина почти не замечала вкус еды, погружённая в разговор. Когда принесли десерт, Георгий взглянул на часы – сигнал о смене сцены вечера.

– Может, продолжим у меня? – его голос стал мягче, интимнее.

– Конечно, – кивнула, улыбнувшись легкой загадочной улыбкой.

Расплатился картой без взгляда на счёт – ещё один штрих, которому когда-то удивилась: для таких, как Ордынцев, деньги были лишь цифрами на экране.

Тяжёлая дверь ресторана распахнулась, выпуская прохладный вечерний воздух. У входа ждал чёрный автомобиль с тонированными стёклами. Водитель молча вышел и открыл заднюю дверь.

Георгий предложил пройти первой, и Алевтина устроилась на заднем сиденье: кожа пригрела, как верный старый друг. Министр сел рядом, сохранив небольшой промежуток – приличия ради, но и близость ощущалась.

– Домой, – скомандовал шофёру, и машина тронулась.

В салоне звучала классика – Вивальди, одно из любимых сочинений Георгия. За окном проплывала вечерняя Москва: блики витрин, размазанные фары, неоновая суета. В этой изолированной капсуле не говорили – ритуал тишины перед началом приватного акта.

Квартира Георгия на Патриарших встретила тишиной и полумраком. Алевтина переступила порог с выверенной элегантностью, как актриса, выходящая на знакомую сцену. Ещё в лифте успела освежить помаду и поправить причёску – мелочи, имевшие значение даже сейчас, когда вскоре станут неважными. Георгий щёлкнул выключателем, и приглушённый свет залил просторную гостиную, выхватив из темноты антикварную мебель, картины в тяжёлых рамах и длинные ряды книг в кожаных переплётах. Здесь, как и во всём, окружавшем министра, чувствовалась власть – старая, уверенная в себе, не нуждающаяся в показной роскоши.

– Налить тебе чего-нибудь? – спросил Георгий, снимая пиджак и ослабляя галстук.

– Немного коньяка, – ответила Алевтина, опускаясь в кресло у окна. Сбросила туфли и слегка пошевелила пальцами ног, скрытыми под тонкими чулками. Этот жест не был случайным – за годы отношений точно изучила, какие мелочи возбуждают министра.

Он подошёл с двумя бокалами, протянул один и опустился на подлокотник кресла. Плечо ощутило тепло его бедра. Знакомая близость, отработанная как формула.

– За твои успехи, – поднял бокал. – И за наше сотрудничество.

"Сотрудничество" – именно так всегда называл их связь. Деловой эвфемизм для происходящего между ними. Алевтина чокнулась и сделала глоток. Коньяк обжёг горло – дорогой, из министерских запасов, такой же, каким угощал французскую делегацию в прошлом месяце. Она оценила этот жест.

Георгий провёл пальцами по шее – лёгкое, почти невесомое прикосновение. Его рука была тёплой и сухой, без свойственной возрасту старческой прохлады. В этом была особенность – всегда казался горячее, чем можно было ожидать.

– Ты сегодня напряжена, – заметил, массируя плечи. – Что-то случилось?

– Обычные рабочие моменты, – Алевтина слегка откинулась назад, подставляя шею под прикосновения. – Ничего, что стоило бы твоего внимания.

Он усмехнулся.

– Моего внимания стоит всё, что касается тебя, Аля.

Ложь, облечённая в форму комплимента. Алевтина знала цену таким словам. Внимание Георгия всегда было избирательным и практичным. Но улыбнулась, как от неё ожидалось.

– Тогда считай, что я просто устала и нуждаюсь в расслаблении, – повернула голову и посмотрела снизу вверх, чуть приоткрыв губы.

Георгий наклонился и поцеловал – сначала осторожно, почти официально, затем требовательнее. Его язык скользнул между губ, и Алевтина ответила с отточенной страстью. Знала, как именно нужно целовать министра – не слишком агрессивно, но и без ложной скромности. Он любил чувствовать инициативу, но сохранять контроль.

Отстранился и взял за руку.

– Пойдём, – сказал просто.

Спальня министра всегда впечатляла Алевтину своими размерами. Окна от пола до потолка, тяжёлые шторы, огромная кровать с изголовьем из тёмного дерева. Здесь, как и в гостиной, чувствовался вкус человека, привыкшего к власти. Неброская, но безупречная обстановка, где каждый предмет имел свою историю и цену.

Георгий включил приглушённый свет и подошёл сзади, обнимая за талию. Его дыхание коснулось шеи, и Алевтина почувствовала знакомый запах – дорогой одеколон, коньяк и что-то ещё, присущее только ему. Запах, который научилась ассоциировать с властью.

– Ты всегда так прекрасна, – прошептал он, расстёгивая молнию на платье.

Алевтина закрыла глаза, позволяя Георгию раздевать себя. Платье соскользнуло к ногам, обнажив тонкое бельё. Женщина знала, что выглядит безупречно – утренние упражнения, диеты и косметические процедуры делали своё дело. Тело служило инструментом, оружием, содержалось в идеальном состоянии.

Георгий развернул её к себе и окинул восхищённым взглядом. В этот момент Алевтина ощутила прилив власти – даже здесь, полуобнажённая, контролировала ситуацию. Его желание давало преимущество.

Женщина медленно расстегнула рубашку, пуговица за пуговицей, демонстрируя смесь покорности и инициативы, которая так нравилась Георгию. Под пальцами обнажилась грудь – всё ещё крепкая для его возраста, с лёгкой сединой. Мужчина следил за каждым движением, и Алевтина чувствовала растущее возбуждение.

Когда расстегнула ремень, Георгий резко притянул к себе и поцеловал – властно, требовательно. Руки скользили по телу с уверенностью человека, знающего свою территорию. Алевтина отвечала с выверенной страстью, тихо постанывая там, где необходимо.

Георгий подвёл к кровати и мягко толкнул. Женщина опустилась на шёлковое покрывало, глядя снизу вверх с выражением, отработанным до совершенства – смесь желания и лёгкой уязвимости. Мужчина любил чувствовать превосходство, и Алевтина умела это дать.

Любовник наклонился и провёл языком по шее, спускаясь ниже. Алевтина выгнулась, подставляясь под прикосновения. Тело реагировало автоматически, словно настроенный инструмент. Внешне отдавалась страсти, внутренне оставаясь холодной и расчётливой. Каждый стон, каждое движение рассчитаны с точностью театральной постановки.