Не говори Пустоте Да - Небоходов Алексей - Страница 2

Нахмурилась, глядя на сообщение. Палец завис над клавиатурой. Тонкий аромат духов "Chanel" коснулся ноздрей – нужно успеть освежиться перед ужином с Ордынцевым в "Пушкине". Министр заказал их любимый столик у окна, а после, если разговор пойдёт правильно, поедут в его квартиру на Патриарших. Стерла набранный ответ и написала: "Не сегодня. Позвоню сама". Отправила, отложила телефон и поправила жемчужную серьгу. Климент подождёт.

Отложив личный телефон, Алевтина взяла государственный. Здесь ждали другие сообщения – сухие уведомления от различных структур, запросы на согласования, приглашения на совещания. Должность директора Росморали – государственного учреждения, отвечающего за соблюдение норм общественной морали, – давала доступ к информации и влияние, о которых невозможно было мечтать в начале пути в Москве.

Она методично просматривала каждое сообщение, сортируя по срочности и важности. Некоторые требовали немедленного ответа – эти обрабатывала сразу, стараясь быть лаконичной, но исчерпывающей. Другие могли подождать до прибытия в офис.

Одно сообщение привлекло особое внимание – короткая информация от помощника губернатора Рымаря о неожиданном визите в Стрептопенинск на следующей неделе. Алевтина нахмурилась. Это было необычно. Губернатор редко посещал такие отдалённые городки без серьёзной причины.

– Интересно, – произнесла она, делая мысленную заметку выяснить подробности через свои каналы.

Стрептопенинск. Одно это название вызывало сложную смесь чувств – презрение к провинциальной жизни, оставленной позади, скрываемую ностальгию по простоте детства и уколы вины перед матерью и сёстрами, оставшимися там. Особенно перед Лидией, взвалившей на себя заботу о стареющих родителях, пока Алевтина строила карьеру в столице.

Она отогнала эти мысли, вернувшись к проверке сообщений. Работа требовала полной концентрации, без отвлечений на сантименты. За годы в Москве научилась отделять личное от профессионального, превратив разум в организованное пространство, где каждая эмоция и каждое воспоминание имели отведённое место.

Закончив с телефонами, вернулась к зеркалу для финального осмотра. Внешний вид был безупречен – каждая деталь на своём месте, ни одной лишней складки, ни одного выбившегося волоса. Алевтина поправила жемчужную серьгу в левом ухе – та снова сместилась на миллиметр вниз. Эта постоянная асимметрия раздражала, но отказаться от серёг было невозможно – слишком много значили, слишком много символизировали.

Сделав глубокий вдох, мысленно перебрала предстоящие задачи дня. Встреча в министерстве, обед с потенциальным инвестором, вечернее совещание с руководителями отделов. И может быть, если всё пойдёт по плану, вечер она всё же проведет с Климентом. Напряжённый день, но не сложнее других в жизни.

Алевтина взяла сумку – кожаную, идеальной формы, без лишних украшений – и проверила содержимое. Два телефона, ключи, ежедневник в тонком кожаном переплёте, футляр с несколькими ручками (предпочитала немецкие, с идеальной толщиной стержня). Всё было на месте, организованно и доступно.

Потом она покинула спальню и прошла через гостиную – просторную, с минималистичным дизайном, где каждый предмет был выбран лично с тем же вниманием к деталям, что и всё в жизни. Взгляд скользнул по книжным полкам – собрание классиков в дорогих кожаных переплётах, несколько современных бестселлеров, альбомы по искусству. Эти книги были частью образа, созданного годами – образованной, культурной женщины с безупречным вкусом.

У входной двери Алевтина остановилась перед небольшим зеркалом в старинной раме – единственной вещью, привезённой из родительского дома. В этом зеркале когда-то отражалось лицо матери, а теперь оно показывало её лицо – уверенное, властное, не похожее на то, с которым покидала Стрептопенинск пятнадцать лет назад.

Последний взгляд в зеркало. Последняя проверка. Последний вдох в тишине квартиры, перед погружением в шумный мир Москвы.

Открыла дверь и вышла из квартиры. Каблуки туфель чётко стучали по паркету, звук эхом отражался от стен пустого коридора. Чёткий, уверенный, решительный ритм – идеальное звуковое сопровождение к образу женщины, знающей, чего хочет, и всегда получающей желаемое.

Закрыв дверь на два оборота ключа, Алевтина направилась к лифту, мысленно уже переключаясь в рабочий режим. Директор Росморали не имел права на слабость, сомнения или неуверенность. За этими дверями оставалась Алевтина Каглицкая с воспоминаниями и уязвимостями. В мир выходила безупречная, непробиваемая, идеальная фигура власти, которой научилась быть.

Лифт бесшумно доставил её на первый этаж, где консьерж почтительно кивнул, открывая дверь. На улице ждал служебный автомобиль – чёрный, с тонированными стёклами, ещё один символ достигнутого статуса. Водитель, увидев начальницу, сразу выпрямился и открыл заднюю дверь.

Алевтина села в машину, и мир за окном начал меняться – знакомые здания проплывали мимо, погружая в привычный ритм московской жизни. Впереди был новый день битв и побед, в которых неизменно выходила триумфатором. И ничто не предвещало, что скоро привычный порядок мира будет нарушен неожиданным образом.

Здание структуры "Росмораль" встретило прохладным мрамором вестибюля и почтительными кивками охранников. Алевтина пересекла просторный холл с выверенной скоростью – не слишком быстро, чтобы не выглядеть спешащей, и не настолько медленно, чтобы казаться неторопливой. Каждый шаг был рассчитан для создания впечатления женщины, владеющей не только собой, но и пространством вокруг. Сотрудники, встречавшиеся по пути к лифту, вытягивались в струнку и провожали взглядами, в которых читалась смесь уважения и плохо скрываемого страха.

Директор поднялась на свой этаж. Кабинет располагался в конце коридора – просторный, залитый утренним светом через панорамные окна, с видом на центр Москвы. Эта высота давала ощущение власти, которое Алевтина особенно ценила. Отсюда, сверху, город казался макетом, готовым к переделке по желанию.

Секретарь, увидев начальницу, вскочила из-за стола.

– Доброе утро, Алевтина Брониславовна. Все материалы для совещания готовы, участники предупреждены, через пятнадцать минут будут в зале. Кофе уже подан.

– Спасибо, Марина, – Алевтина кивнула, отмечая исправность созданного механизма. В ведомстве всё работало как часы, без сбоев и задержек. Именно так должна функционировать система, претендующая на контроль над общественной моралью всей страны.

Зал для совещаний примыкал к кабинету – такой же просторный, но более строгий. В центре располагался массивный стол чёрного дерева, отполированный до блеска. Алевтина провела пальцами по гладкой поверхности, вдыхая едва уловимый запах полироли. Этот запах напоминал школьные годы, когда мать заставляла до блеска натирать деревянные поверхности в их доме. "Дерево должно дышать, Аля, тогда и ты будешь дышать легко", – говорила Надежда Густавовна, управляясь с тряпкой и специальным составом, приготовленным по старинному немецкому рецепту.

Вокруг стола были расставлены чёрные кожаные кресла – ровно столько, сколько нужно для заседания, ни одним больше. Руководитель не терпела пустых мест – они создавали впечатление отсутствия, недоработки, неполноты. В ведомстве не было места для пустот.

Перед каждым местом лежала аккуратная папка с документами – одинаковые чёрные папки с логотипом "Росморали". Внутри каждой – отчёты, сводки, аналитические справки, расписанные по минутам графики встреч. Мир, упакованный в организованные страницы, разложенный на составляющие, готовый к анализу и контролю.

Алевтина села во главе стола, на кресло чуть выше остальных – почти трон, но без излишней театральности. Из динамика на столе раздался негромкий сигнал – начало совещания через пять минут. Открыла папку и достала ручку – чёрную, с платиновым наконечником, на котором было выгравировано имя. Инструмент власти, которым предстояло решать судьбы проектов, бюджетов и людей.