Не говори Пустоте Да - Небоходов Алексей - Страница 12

Но теперь это не имело значения. Если всё пойдёт по плану, директор "Росморали" покинет Стрептопенинск не просто государственным служащим, а владелицей состояния в сотни миллионов долларов. И это даст уровень власти и независимости, о котором даже не мечтала.

Алевтина подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на отражение. Несмотря на поздний час и насыщенный день, выглядела безупречно – ни следа усталости, ни тени сомнения. Только холодная решимость в глазах, та самая, что привела из провинции в высшие эшелоны власти.

– Вдова Длиннопёрова, – произнесла вслух, словно примеряя новый титул.

Звучало странно, почти комично. И всё же за этими словами стояло большее – новые возможности, новая жизнь. С таким состоянием могла бы сама стать покровительницей, а не подопечной. Могла бы диктовать условия таким, как Ордынцев, а не подчиняться их правилам.

Образ Георгия всплыл в сознании – его предупреждение о традициях и мёртвых с длинной памятью. Что он имел в виду? Неужели верил в эти провинциальные суеверия, или просто пытался напугать, удержать в своей орбите?

Вне зависимости от ответа, Алевтина не собиралась отступать. Страх был роскошью, которую не могла себе позволить, когда покидала Стрептопенинск пятнадцать лет назад. И сейчас, возвращаясь туда, тоже не позволит ему взять верх.

Будущая наследница вернулась к чемодану и продолжила сборы. Каждая вещь занимала строго определённое место, создавая идеальную композицию из тканей, цветов и текстур. Она всегда уделяла особое внимание деталям – эта привычка, привитая матерью с детства, не раз помогала в жизни.

Закончив с вещами, закрыла чемодан и поставила его у двери спальни. Затем достала небольшую дорожную сумку для ручной клади и начала складывать туда необходимое для полёта – документы, телефоны, зарядные устройства, книгу, небольшую косметичку с самым необходимым.

Закончив приготовления, Алевтина сняла одежду, аккуратно повесила на специальную вешалку и надела шёлковую пижаму. Ночной ритуал ухода за кожей занял привычные пятнадцать минут – очищение, тонизация, увлажнение. Каждое движение отточено годами практики, каждое средство подобрано с учётом типа кожи и возраста.

Наконец, выключила свет в ванной и вернулась в спальню. Но вместо того, чтобы лечь в постель, подошла к окну и отдёрнула штору. Ночная Москва раскинулась перед глазами – огромная, яркая, полная жизни даже в поздний час. Город, покорённый силой воли и холодным расчётом.

Скоро к империи в столице добавится состояние из провинции. Странный симбиоз прошлого и настоящего, которого никогда не планировала, но который теперь казался почти неизбежным.

Алевтина представила себя хозяйкой особняка на холме – того самого, который в детстве казался чем-то вроде замка из сказки. Недоступный, таинственный, окружённый слухами и легендами. А теперь он станет собственностью. Как и завод "Стрептопенинское", и дом в Лондоне, и шато во Франции, и всё остальное, что входило в наследство Длиннопёрова.

Пятьсот миллионов долларов. Сумма, которая даже для госслужащей, привыкшей к большим цифрам в отчётах и бюджетах, казалась почти нереальной. И всё это за какой-то нелепый ритуал, за согласие стать вдовой мертвеца.

В памяти снова всплыло лицо Антона Длиннопёрова – полное, с маленькими глазками и вечно влажными ладонями. Человек, всегда смотревший на неё с каким-то странным, оценивающим интересом. Теперь она понимала этот взгляд иначе – возможно, он уже тогда видел в ней потенциальную невесту, ту, что должна будет проводить его в последний путь.

Мысль об этом должна была вызывать отвращение, но вместо этого Алевтина ощутила лишь холодное любопытство. Что за странные обычаи сохранились в их роду? Почему именно она должна стать этой посмертной невестой?

Впрочем, ответы на эти вопросы уже не имели значения. Важен был только результат – состояние, которое позволит подняться на новый уровень власти и влияния.

Она отвернулась от окна и направилась к постели. Простыни были прохладными и гладкими, подушка – в меру мягкой. Алевтина закрыла глаза, погружаясь в полудрёму. Перед внутренним взором проплывали образы – особняк на холме, тёмные коридоры, высокие потолки, старинная мебель. И она сама – хозяйка всего этого, дающая распоряжения, принимающая решения, управляющая новой империей.

С лёгкой улыбкой на губах Алевтина Каглицкая заснула, не подозревая о тёмной природе предстоящего "брака", о цене, которую предстоит заплатить за наследство, и о том, как изменится жизнь после визита в Стрептопенинск.

Глава 3. Еду я на Родину

Аэропорт Новосибирска встретил Алевтину Каглицкую привычным шумом. В строгом костюме цвета слоновой кости, с идеальной осанкой и пепельно-русыми волосами в пучке женщина выделялась среди толпы. Наследница окинула взглядом встречающих – искала табличку «Каглицкая» и человека из мэрии, который отвезёт её в прошлое, стертое пятнадцать лет назад.

Взгляд сразу выхватил щуплого мужчину в мешковатом костюме и металлических очках. Незнакомец нервно держал табличку.

– Алевтина Брониславовна?

– Да, – сухо ответила наследница.

– Максим Игоревич Кислов, помощник мэра Стрептопенинска. Соболезнования в связи с утратой, – проглотил чиновник.

Алевтина лишь кивнула. Бизнес-леди волновал не покойник, а наследство, о котором узнала утром из отчёта помощника: пивоваренный завод «Стрептопенинское» стоимостью сто миллионов, недвижимость в Лондоне и Бордо, намёки на швейцарские счета и московское завещание, составленное влиятельным нотариусом.

– Вертолёт готов?

– Да-да. Позвольте взять багаж…

– Не нужно, – покачала головой визитёрша, и Максим Игоревич с благоговением отступил.

Транспортом до площадки оказалась потрёпанная «Волга». Алевтина устроилась на заднем сиденье, отвечая односложно на отчёты провинциала о «перспективах развития региона». Мысли крутились только вокруг наследства и странного ритуала посмертной свадьбы, к которому столичная дама без эмоций готовилась ради денег и власти.

На площадке ждал вертолёт и пилот Егор Павлович – высокий, с обветренным лицом. Мужчина молча помог с багажом.

– Хорошего полёта, – пробормотал Максим Игоревич. – В Стрептопенинске всё по плану.

– Я знаю, чего ждать, – отрезала Алевтина, не глядя на чиновника, и поднялась в кабину.

Новосибирск превратился в миниатюрную модель под винтами. Пилот дал наушники и объявил: полёт займёт полтора часа, возможна турбулентность над тайгой. За окнами раскинулась бескрайняя зелень, прерываемая редкими деревушками. Чем дальше, тем тише становились дороги и реже – дома.

– Мы над Еловским районом, – сообщил авиатор. – Дальше горная гряда, потом долина Стрептицы, и Стрептопенинск.

Название реки разбудило в Алевтине детское воспоминание о купании и смехе сестёр, но столичная дама подавила эмоцию. Сентиментальности в планах не было. Наследница откинулась на кресло, готовая написать свой финал в этой истории.

Вертолёт дрогнул в воздушной яме, и в тот же момент пилот включил радио. Из динамиков полился хриплый голос Шевчука, поющего "Еду я на родину". Алевтина поджала губы, словно песня была личным оскорблением. Авиатор явно испытывал удовольствие: начал покачивать головой в такт, а на лице, до этого каменном, проступила легкая полуулыбка. Возможно, для пилота эта песня была защитой – последним бастионом против реальности, где приходилось каждый день возить таких, как Каглицкая, к полуразложившимся корням. Или просто не знал другого способа обозначить: "Мы приближаемся к месту, где всё настоящее, а не выдуманное тобой".

Из динамиков хрипло лилась песня: "Еду я на Родину, пусть кричат уродина, к сволочи доверчива, ну а к нам… аха-ха-а-хаха." Слова – нарочито грубые и насмешливые – цепляли бизнес-леди сильнее любых объявлений пилота. Алевтина не выносила русского рока, но сейчас каждая строчка резала по нервам, будто пела лично про неё.