Отряд обреченных - Гарднер Джеймс Алан - Страница 2

• Предыдущая
• 2/73
• Следующая

Слушая отчет кого-то, знакомого по Академии, я иногда спрашивала себя, окончится ли он упоминанием дерьма. Далекий голос говорил и говорил в тишине моей каюты, и каждое слово могло оказаться последним. Иногда по полчаса я слушала лишь пустую тишину, не желая верить, что это все.

Адмиралтейство никогда не применяло к разведчикам термин «погибшие». Нас относили к числу потерь — словно старые туфли, которые можно неожиданно найти во время весенней уборки дома. Между собой разведчики использовали другое выражение, говоря о своих друзьях: «Ушедшие в „Ох, дерьмо“.

На борту нашего корабля я держалась от других обособленно и надеялась, что они рады этому. Я-то точно была рада.

Иногда я обедала в общем кафетерии, чтобы продемонстрировать, что ничего не боюсь. Стоило мне с подносом войти в зал, как разговоры стихали и все провожали меня взглядами, когда я направлялась к какому-нибудь столику. Случалось, что я так и оставалась в одиночестве. Бывали дни, когда меня приглашали за тот столик или за этот. Время от времени я сознательно подсаживались к тем, кому хотела испортить аппетит; однако спустя несколько месяцев службы мне надоела эта «забава».

Чтобы разобраться в сути тех, кто был вроде бы ко мне расположен, времени понадобилось больше. В отношении некоторых, впрочем, все было ясно с самого начала; я имею в виду тех, кто так и светится религиозным сочувствием. По какой-то причине улыбчивых новообращенных тянуло ко мне, как жуков к падали. Может, они считали, что, желая разделить с кем-нибудь свое отчаяние, я приму все, что угодно, и завербовать меня ничего не стоит. Не исключено также, что эти одержимые верующие думали, будто общение с парией просветляет их души… нечто вроде самобичевания. Как бы то ни было, во время обеда мне не раз жужжали в уши, обещая духовное совершенство — если только я буду регулярно посещать собрания Братства.

Некоторые заговаривали со мной с целью переспать. В конце концов, такая женщина, как я, должна быть легкой сексуальной добычей: тут же повалюсь, задрав лапы, словно пес, которого приласкали. И разве в темноте мое лицо будет помехой?

Черт меня дернул пустить к себе в постель кое-кого из этих расчетливых соблазнителей! Мне казалось, будто я использую их. Со временем, однако, все чаще возникал вопрос: а кто, собственно, кого обманывает? В итоге я пришла к выводу, что воздержание проще и лучше.

Некоторые искали моей дружбы в надежде, что это поможет их карьере; в конце концов, я была разведчиком I класса и в звании уступала только капитану. Напрасный труд — мне никогда не доверили бы командовать космическим кораблем, да я и понятия не имела, что заставляет его двигаться вперед. Личное выживание — вот в чем я была экспертом.

Хотя бы раз меня пригласил пообедать человек без скрытых мотивов, тот, которого бы интересовала я лично — не мое тело, не то, что, как он думал, я могу для него сделать, но я сама? Нет. Никогда. Никто не знал и не понимал меня.

Спустя несколько месяцев я оставила попытки вступить хотя бы в подобие контакта с другими членами экипажа и с тех пор обедала — и завтракала, и ужинала — в одиночестве, в своей каюте. Что ни говори, высокое звание имеет свои преимущества.

Я проводила в своей каюте большую часть времени. Необходимость покидать ее возникала редко, да и чувствовала я себя здесь спокойнее всего.

В традиционном понимании моя каюта была лишена всякого убранства. Когда я получила назначение на этот корабль и квартирмейстер предложил мне стандартные портьеры — «чтобы было уютнее», — я отказалась. Так же категорично я приняла предложение о стеклянных статуэтках, которые с помощью магнита можно прикрепить к любой плоской поверхности. Это были либо абстракции, лишенные для меня всякого смысла, либо — что еще хуже — кошечки, мышки и дети с большими глазами.

Итак, в моей каюте были: практичный письменный стол, практичный картографический стол, три относительно практичных кресла и абсолютно непрактичная кровать — двуспальная, с множеством движущихся частей, под игривым названием «Услада». Я выбрала ее в минуту помутнения рассудка, почему-то решив, что, если найду подходящего мужчину, это ложе придаст мне уверенности.

Позволит чувствовать себя более подготовленной.

Ощущать, что я могу вести себя как…

Нет, не могу найти нужных слов. Я испытываю чувство унижения, когда думаю об этом.

В моей каюте не было украшений, зато в запирающемся металлическом ящике я хранила свою коллекцию. У большинства разведчиков есть коллекции. Платят нам хорошо, а пороков, требующих больших денег, у нас сравнительно немного.

Я коллекционировала яйца. Многим это казалось смешным: надо же, Фестина Рамос коллекционирует яйца! Наверняка их воображению представлялась каюта, набитая белыми куриными яйцами — целые полки яиц, корзины яиц, загромождающие все свободное пространство! Никто никогда не видел моей коллекции. Они смеялись за моей спиной над тем, чего не могли даже рассчитывать когда-нибудь увидеть.

В самом начале пребывания на этом корабле я, опрометчиво забыв об осторожности, рассказала о своей коллекции во время общей трапезы, упустив из вида, какой эффект мой рассказ может произвести. Мне так хотелось поболтать о чем-то помимо профессиональных дел!..

Конечно, все начали смеяться, и, желая, чтобы они поняли, я попыталась объяснить, какие красивые бывают яйца. Всех цветов радуги, бледно-голубые, нежно-оранжевые, золотисто-желтые… Всех размеров, самой разной формы. У некоторых скорлупа тонкая, как папиросная бумага, а у других настолько твердая, что ее не разбить, как ни старайся. Яйца насекомых, маленькие и черные, похожи на перец. Яйца земноводных, точно цепочки студенистых глаз, висящие в воде. Яйца внеземных созданий, каждое из которых уникально, подобно снежинке. Прозрачные, словно стекло, обжигающие при прикосновении…

Никто ничего не понял, а большинство даже и не пытались. Один-два с умным видом закивали:

— Как интересно!

Именно они больше других заставили меня почувствовать себя круглой дурой.

После этого случая я никогда не обсуждала свою коллекцию с другими. Не пыталась описывать ее, понимая, что не сумею. И никому не показывала, зная, что меня лишь разозлит вежливое внимание людей, так ничего и не понявших. К чему мне их притворный интерес?

Яйца представляли собой независимый, замкнутый мирок, совершенный и внутренне самодостаточный. Яйца есть на любой планете, где существует жизнь. Куда ни пойди, рано или поздно непременно наткнешься на яйца. Мои товарищи разведчики обнаруживали их снова и снова. И если из какого-нибудь отчета я узнавала, что на той или иной планете найдены яйца, то обращалась с просьбой достать для меня образец. И почти всегда получала желаемое — у разведчиков принято помогать друг другу.

Заполучив яйцо, я несколько дней решала, какого «обрамления» оно достойно: деревянной подставки, фарфоровой плошки, куска ткани. Получить новое яйцо — это такой праздник! Вынув из упаковочного ящика, я баюкала яйцо в ладонях, восхищалась его хрупкостью, или прочностью, или теплотой. Иногда я не расставалась с яйцом целый час, представляя себе, будто контактирую с отложившей его матерью или зародышем, для которого оно было родным домом.

Однако ни из одного яйца в моей коллекции никто не мог вылупиться — некоторые даже не были оплодотворены. Остальные же были облучены по приказу Адмиралтейства, с целью убить все, что находится внутри; транспортировка чужеземных организмов — вещь опасная.

По ночам, если мной овладевала бессонница, я сидела среди своих яиц и вслушивалась в их молчание.

Тот вечер был похож на все остальные. Тихий вечер, когда я сидела в своей каюте, глядя на список отчетов, которые предстояло изучить. По корабельному времени было уже поздно. Я гордилась тем, что работаю допоздна. Конечно, время в космосе — вещь относительная; и все же мне было приятно думать, что я бодрствую, когда все остальные спят. Внезапно в тишине каюты негромко загудел сигнал вызова. Я нажала кнопку:

• Предыдущая
• 2/73
• Следующая