Король в изгнании - Гарднер Джеймс Алан - Страница 72

• Предыдущая
• 72/90
• Следующая

Наверху пандуса нас остановила самка средних лет, ругая солдат за то, что они привели грязных хуманов на территорию госпиталя – мол, вы что, хотите заразить тут все инопланетными микробами? Нашему капралу потребовалось секунд тридцать, чтобы прервать ее тираду:

– Извините, доктор… извините, доктор… нам срочно нужно видеть Гашван.

– …

– Но, доктор… но, доктор… но, доктор… Я глубоко вздохнул и шагнул вперед.

– Тишподин ридд ха ваалистин пим, – сказал я, с трудом подавляя смущение от подобного бахвальства. «Я – маленький безгрешный отец». – Гашван химай-джа, шика мо. – «С вашего позволения нам нужно видеть Гашван».

Самка рассерженно повернулась ко мне. Она впервые отчетливо увидела меня – единственным источником света был фонарь капрала, а я до этого стоял в тени. На мгновение мне показалось, что доктор сейчас снова начнет кричать о грязных хуманах – разносчиках заразы, но глаза ее широко раскрылись, и вибриссы вздрогнули.

– Тилу, – прошептала она.

По всему коридору послышались ошеломленные вздохи мандазаров. Я и сам едва не задохнулся от удивления. Одно дело, когда молодежь с Целестии по ошибке называла меня «ваше величество», но этой самке не стоило ошибаться. Я не был королевой, я был принцем-консортом. Называть меня «Тилу» означало примерно то же самое, что падать ниц перед королевским водопроводчиком.

– Прошу вас, – сказал я ей, судорожно пытаясь придумать, как бы сказать ей, что она не права, и при этом не обидеть. Но самка неправильно истолковала мое секундное колебание.

– Да, Тилу, – ответила она, все еще подрагивая вибриссами. – Одну минуту, Тилу. – Она метнулась в соседнюю комнату.

– Гм, – сказал я остальным. – Простите.

– Не извиняйся, Тилу, – прошептала Советница.

– Не стоит в самом деле меня так называть, – сказал я ей. – Так обращаются только к королевам.

– И к тебе, – не раздумывая, ответила она.

– Джуш, – пробормотал один из солдат. Однако голос его не звучал столь же уверенно, как прежде. Возможно, он думал, не грозят ли ему неприятности за подобное обращение с супругом королевы. В каком-то отношении это даже казалось забавным – чер-нопогонники собирались перебить нас всех, а эти ребята боялись, что я могу повысить на них голос.

– Все в порядке, – сказал я им по-мандазарски. – Никто на вас не будет сердиться.

– Йорк! Мне будет куда приятнее, если ты будешь пользоваться понятным мне языком.

Адмирал держала свой станнер нацеленным не совсем на меня, но и не совсем в сторону. (Солдаты не пытались отобрать у нее оружие – к счастью для них.) Но меня обеспокоил не столько станнер, сколько ее голос – жесткий и ледяной. Фестина злилась на меня, причем всерьез. Она видела, как я включил якорь, а потом разбил его, и думала, что я ее предал. Хуже всего, что я мог совершить подобное лишь в том случае, если был в сговоре с Проуп.

Видимо, это и разозлило Фестину больше всего. Она могла простить мне всевозможные недосмотры и глупости, но только не сотрудничество с капитаном «Палисандра».

Гм…

Из лазарета, шаркая ногами, вышла пожилая самка, настолько старая, что ее коричневый панцирь потемнел почти дочерна. Каждый шаг, похоже, давался ей с усилием: она изредка стонала и из ее носа вырывалось тяжелое дыхание.

Конечно, ее нос – я вспомнил! У доктора Гашван вдоль всего носа тянулся страшный шрам, словно кто-то когда-то воткнул ей нож в ноздрю и протащил до самой щеки. Это была старая рана времен ее молодости; но даже сейчас, в тусклом свете фонаря, уродливая отметина бросалась в глаза.

Стоявшая рядом со мной Фестина подняла руку к лицу.

– Гашван.

Флебон поклонился, но старая самка не обратила на него внимания. Она прошла мимо всех и остановилась передо мной.

– Эдвард Йорк, – проворковала она по-английски. – Мой единственный сын.

Наклонившись, она ткнулась носом мне в губы.

Поцелуй был почти в точности таким же, как и поцелуй Советницы тогда на Целестии, – человеческий жест в изображении инопланетянина. От удивления я даже лишился дара речи, но Фестина сама задала вопрос, вертевшийся у меня на языке:

– Сын? Что значит… сын?

– Он – мое дитя. – Глаза Гашван блестели. – Я его сделала.

– Вы? – уточнила Фестина. – Вы были генным инженером?

Гашван подняла морщинистую лапку и мягко погладила меня по щеке. Если бы я не был прикован к месту от ужаса, я бы отпрянул.

Отец никогда не рассказывал, кто создал Сэм и меня, но это имело смысл, только если он прибег к помощи кого-то с Трояна. Тамошние врачи считались лучшими в галактике, и медицинские учреждения мандазаров могли не обращать внимания на законы Технократии, ограничивавшие вмешательство в генетический код.

Много лет спустя, когда Сэм потребовался врач для Невинности и меня, она, вероятно, отнюдь не случайно направилась прямо к Гашван.

– Ты прекрасно получился, – промурлыкала Гашван. Она взяла в лапы мой подбородок и наклонила мою голову из стороны в сторону, любуясь своей работой. – Все до сих пор отлично, верно, малыш?

– Угу, – пробормотал я.

Она улыбнулась.

– Ты такой же, как и твой отец, когда я с ним познакомилась. Такая же внешность. Такая же осанка.

Я быстро посчитал в уме. Моему отцу сейчас был сто двадцать один год, и он до сих пор пребывал в добром здравии благодаря «таблеткам молодости». Когда из пробирки появились Сэм и я, он перешагнул шестидесятилетний рубеж. Впервые он побывал с миссией на Трояне за тридцать лет до этого – видимо, именно тогда и познакомился с Гашван. Мандазарские врачи обожали изучать инопланетян.

– Ну что ж. – Гашван все еще пристально глядела на меня. – Я горжусь тем, каким ты стал. Ты выглядишь весьма представительно… для человека.

– Но вы кое в чем ошиблись, – не выдержал я. – Я дурак. Мой мозг не работает так, как надо.

– Твой мозг работает в полном соответствии со спецификацией, – ответила она. – Согласна, это было не вполне честно, но твой отец обещал, что у тебя будет прекрасная жизнь и тебя воспитают так, что ты никогда не будешь знать, что чем-то отличаешься от других. Это единственная причина, по которой я не стала возражать, когда Александр попросил сделать тебя таким, какой ты есть.

На мгновение у меня перехватило дыхание.

– Отец попросил вас сделать меня… тупым?

– О, Эдвард, думаешь, я случайно подпортила тебе мозги? – проворчала она.

– Но зачем?

– Чтобы ты не мешал сестре, – ответила Гашван. – Если бы тебе хватило ума сообразить, каким образом адмирал хотел тебя использовать… – Она покачала головой. – Из этого не вышло бы ничего хорошего. Но ведь все получилось как надо, верно? Ты здесь, и ты жив и здоров.

– Но… но…

Мне недоставало слов – словно кто-то подчистую вытравил их из моего разума.

Никто не ошибся. Все это было сделано преднамеренно. Обдуманно. Тщательно спланировано. Однако всю мою жизнь отец называл меня «разочарованием» и отвергал меня за то, что я такой, в то время как в этом был виноват он сам.

Я не злился. Мне просто было плохо.

Неожиданно Флебон поднял голову.

– Гашван, ты говоришь об адмирале по имени Александр. Ты имеешь в виду Александра Йорка?

– Да, – ответила Гашван, – Александр Йорк – отец Эдварда, – и добавила с легкой улыбкой: – А я его мать.

– Александр Йорк – тот адмирал, который послал «Иву» сюда, на Троян. Он хотел, нтобы мы забрали королеву и доставили ее на Целестию. Йорк занимался какими-то темными делишками с тамошней группой людей, известной под названием «вербовщики»…

Уф… Мне следовало об этом догадаться – кто же еще? – но я уже начал понимать, что главным умением в моей жизни было противостоять окружавшему меня злу. И мой отец был одним из тех, кто стоял за всем этим – «Ивой», вербовщиками, моей умственной отсталостью…

• Предыдущая
• 72/90
• Следующая