Перевёрнутый мир - Сазанович Елена Ивановна - Страница 1

Я никогда не верил, что человек может быть одинок в большом городе. Наверное, потому что никогда в таком городе не жил. Издалека мне казалось, что сбежать от одиночества можно. И бежать от одиночества нужно именно в столицу. Стоит только окунуться в толпу, услышать постоянный визг машин, ослепнуть от мигающих неоновых огней супермаркетов. И спрятаться наконец-то от одиночества.

Я и понятия не имел, что здесь, в огромном городе, одиночество еще более страшное и еще более безнадежное. Вырваться из него гораздо труднее. Потому что им заражены все. Эта болезнь точит людей изнутри, хотя в этом никто не признается – даже самому себе. Все суетятся, мечутся, нагружают себя искусственными заботами, проблемами и делами, боятся свободных минут, потому что не хотят оставаться с собою наедине. И признаться себе в одиночестве. Именно в этом шумном многомиллионном муравейнике я понял, что город – сам по себе одиночка. И каждый человек в нем также одинок.

Если бы меня раньше спросили совета – где можно по-настоящему побыть одному, я бы наверняка без раздумий ответил: на природе. Сегодня я без всяких сомнений посоветовал бы снять квартирку в столице, желательно на каком-нибудь многолюдном проспекте или с видом на шоссе. И пожить там пару-тройку дней… И все. Больше бы у меня совета не спрашивали.

Ведь только теперь я понимаю, что на природе один не бываешь. Потому что природа не оставляет человека одного. Природа умеет задавать вопросы и отвечать на них, она умеет слушать и умеет понимать. В лесу обязательно встретишь какого-нибудь заблудившегося грибника. И он непременно посидит с тобой у костра, выпьет «по пятьдесят» и послушает твою историю об удачной (или не очень удачной) жизни. Или расскажет свою. Толпа не слушает историй и не рассказывает их. Толпа людей мало отличается от механического стада машин. Те же дороги, те же светофоры, та же сумасшедшая спешка…

Такие мрачные мысли нагнала на меня весна. Ее приход в городе я воспринимал болезненно. Да и вообще – разве это весна?

Я сидел у окна и пустыми глазами смотрел на проспект, который утюжили грязные машины. По месиву из почерневшего снега и вчерашнего мусора бодро шагали грязные ботинки и сапоги. На прохожих с крыш домов постоянно лились мутные струйки талой воды. Облезлая ворона уселась на подоконнике и вызывающе каркнула. Ее нервный крик стал последней каплей моего отчаяния, и я, схватив кепку, выскочил на улицу и слился с толпой, думая, что так мне станет легче. Легче не стало. Разве что отвел душу, поругавшись с каким-то длинноносым мужиком, грубо столкнувшим меня в лужу. Он напоминал ворону, и мне захотелось выстрелить в него из рогатки, хотя рогатку я не держал в руках даже в раннем детстве.

И в который раз я почувствовал себя киплинговским Маугли, попавшим в чуждый и враждебный мир, который все больше и больше ненавидел… Что ж, я сам заслужил то, о чем так долго мечтал в своей лесной сторожке, сидя у раскаленной печки и прислушиваясь к щебету птиц и шуму многовековых сосен. Я получил то, о чем знал лишь понаслышке – из газетных статей, болтовни своего маленького черно-белого телевизора и по рассказам случайных приезжих.

Я брел, понурив голову, под моросящим дождем и думал, что там, в оставленном, теперь таком далеком, моем мире даже весна другая. И встречал я ее по-другому.

Она приходила почему-то в один день. Я распахивал настежь двери сторожки, и мы с моим верным другом, совсем уже старым псом Чижиком выбегали на крыльцо. И солнце, совсем еще робкое, освещало кроны деревьев, и воздух, свежий, пахнущий сосновой смолой и пробивающимися почками, сбивал с ног.

– Ну что, Чи-и-жик! – кричал я.

А эхо мне отвечало:

– Жик, Жик…

– Ну что, мой старый дружище! Пальнем!

И я делал три выстрела в воздух из начищенного до блеска охотничьего ружья. Чижик радостно лаял. А птицы шумно взлетали с веток, напоминая маленькие бумажные самолетики.

– Ну вот и все, дружище. Наконец-то пришла весна. Ты ее слышишь?

Чижик принюхивался, щурил свои узкие глазки и лаял еще громче. Он ее слышал.

В то время рыжий пес Чижик был единственным моим собеседником. То ли к старости у него стала расти борода, то ли он просто хотел подражать мне во всем. И я стал этим тяготиться. И все чаще жаловался ему на одиночество, на жизненное однообразие и пустоту. Чижик смотрел на меня умным взглядом, чуть прищурившись и склонив голову, а я все разглагольствовал: как это мало, когда в жизни единственный близкий друг – это приблудный рыжий пес… Только сейчас я понял – как это много.

Чижика я потерял тоже весной. Он ушел однажды утром и не вернулся. Его уход стал последней точкой в моем решении. Решении уехать. Наверно, Чижик понимал это, потому и решил дать мне этот шанс.

Впрочем, мысль об отъезде зародилась у меня гораздо раньше той весны. Возможно, даже несколько лет назад, когда я сидел у костра, палкой перекатывая картошку в потухающих углях. Чижик нетерпеливо бегал вокруг костра и облизывался.

– Ну-ну, потерпи, дружище. Сейчас мы с тобой классно отужинаем.

Я вытащил из рюкзака спелые сочные помидоры, зеленый лук и стал нарезать меленькими ровными кусочками свежее розовое сало, ароматно пахнущее кориандром.

Чижик громко и зло залаял.

– Ты обнаглел, друг, я, между прочим, голоден не меньше тебя.

Но Чижик не успокаивался. Его лай становился все громче и злее.

Я наконец-то оторвался от своего кулинарного занятия, подняв голову. И от неожиданности вздрогнул. Передо мной стоял незнакомец в кепке, зеленой ветровке и рваных джинсах. Я машинально схватился за ствол охотничьего ружья.

В вечерней лесной тишине раздался звонкий девичий смех. Незнакомец, вернее, незнакомка сняла кепку и встряхнула длинными пышными волосами.

– Как страшно, – вызывающе сказала она. – А что, вы бы и впрямь выстрелили?

– Только в крайнем случае, – от неловкости зло огрызнулся я.

– Неужели так легко пальнуть в человека? – продолжала дразнить меня девушка.

– Нет, это нелегко, – серьезно ответил я.

– А вы охотник, да?

Я на минуту задумался.

– Пожалуй.

– И много вы убили медведей и волков? – Девушка присела на корточки возле костра.

– Ни одного, – отрезал я. – Ни одного живого существа я не убил, слава богу.

– Значит, вы очень плохой охотник, – продолжала издеваться она.

– Я охотник на людей. На тех, кто может причинить зло всему этому. – Я обвел рукой вокруг себя. – К тому же я очень даже хороший охотник, и потому мне не пришлось стрелять даже в людей.

– Странный вы какой-то. И слишком серьезный, – вздохнула девушка.

Она присела на пенек, слегка покрытый мхом. Чижик по-прежнему тихо рычал на нее и суетливо бегал вокруг. Но незнакомка не обращала на пса никакого внимания. Это еще больше злило Чижика, ведь его не боялись.

– Ну-ну, успокойся, дружище. – Я схватил его за ошейник и силой усадил возле себя. – Вот так, сидеть и молчать. Здесь все свои.

Чижик мгновенно успокоился, хотя по-прежнему недоверчиво поглядывал на незнакомку. Он не считал ее своей.

– Вас все так легко понимают – с первого слова?

– Здесь – все. Чей лес – того и пень.

Девушка встала, внимательно осмотрела пенек и, рассмеявшись, вновь уселась на него, вызывающе забросив ногу за ногу.

– И люди тоже?

– Люди… Пожалуй, нет… Хотя я мало знаю людей.

Я осторожно принялся доставать из золы печеную картошку. Чижик радостно завилял пушистым хвостом, принюхиваясь к горьковатому запаху и облизываясь.

– Нет, Чижик, первое угощение – гостю. Так положено. Будете? – Я поднял голову и стал откровенно рассматривать девушку.

Вообще-то я не мог не признать, что она была красива. Но красива какой-то запрограммированной, положенной, правильной, что ли, красотой. Словно кто-то заложил все данные новомодных журналов в компьютер, который в итоге и выдал «на-гора» нынешний стандарт красоты. Большие пухлые губы, раскосые светлые глаза, вздернутый носик, длинные ноги и тоненькая фигура.