Берия, последний рыцарь Сталина - Прудникова Елена Анатольевна - Страница 19

Среди многочисленных стонов о печальной судьбе погубленных Сталиным «старых большевиков» и «верных ленинцев» как-то совсем затерялся один очень маленький вопросик: а что собой представляли тогдашние грузинские власти? Кого Сталин отстранил и заменил Берией?

Давайте разберемся.

В Грузии традиционно были сильны оппозиционные настроения. Но оппозиция того времени была достаточно многолика. Чьим оплотом была Грузия?

И вот тут нам на помощь приходит, как ни странно, Антонов-Овсеенко – единственный случай, когда его цитата печатается без курсива.

«Как раз в то время (1926–1927 годы) партию сотрясала дискуссия, в ходе которой Сталин, признанный мастер политической интриги, надеялся скомпрометировать Троцкого, убрать с дороги самого опасного соперника. В этой борьбе старая гвардия грузинских большевиков не поддержала генсека. Объяснение этому следует искать не в идеологических разногласиях. Старые большевики знали подлинного товарища Кобу, они были убеждены в том, что ему не место в ЦК, что на посту генсека он позорит партию, губит ее…» И далее: «Прошло пять лет. Генсек убедился в непреклонности старых партийцев». И называет несколько имен: Буду Мдивани, Сережа Кавтарадзе, Михаил Окуджава.

Из этой цитаты совершенно ясно и недвусмысленно видно, что Грузия того времени была оплотом троцкистов. Оно бы и ничего, если бы поклонники Льва Давидовича занимались одними лишь «дискуссиями». Но после 1927 года в стране стала оформляться «вторая партия», нелегальная и настроенная на непримиримую борьбу с существующей властью всеми доступными методами. И если бы троцкисты могли предложить хоть что-нибудь конструктивное! Но ведь в их арсенале не было ничего, кроме бесконечной борьбы за чистоту идеи, за «мировую революцию», и постоянного насилия как метода этой борьбы. Ни на что иное эта публика была попросту не способна.

Но это еще не все. Первым секретарем Заккрайкома был в то время Мамия Орахелашвили. И снова слово Антонову-Овсеенко:

«Осуществлению бериевской программы фальсификации истории и возведения генсека в ранг правоверного Вождя мешали ранние выступления таких признанных революционеров, как Филипп Махарадзе, Авель Енукидзе, Мамия Орахелашвили. Последний опубликовал в 1926 году брошюру “Путь грузинской жиронды”, где справедливо называет меньшевиков истинными демократами, а их лидера Ноя Жордания – марксистом». Вообще-то спасибо г-ну Антонову-Овсеенко – не за то, что он говорит, а за то, о чем проговаривается.

Неудивительно, что товарищ Орахелашвили так любил меньшевиков. У него и его единомышленников было с ними много общего. Не только грузинские меньшевики, но и грузинские большевики были националистами – многих из них даже так и называли: «национал-уклонисты». Их снимали с работы, исключали из партии, но менталитет есть менталитет. Национализм, куначество, стремление партийных функционеров считать себя «князьями» были неистребимы (и не истреблены – взгляните, что творится в нынешней независимой Грузии – да то же самое!) О некоторых делах и взглядах «национал-уклонистов» рассказано в многократно шельмуемом и нигде не печатаемом докладе «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье», который был прочитан Берией на собрании республиканского актива Грузии в июне 1935 года – ниже еще пойдет речь об этом докладе. Не зря его нигде не печатают – любопытнейший надо сказать, документ… Ознакомьтесь в Приложении, право слово – занимательнейшее чтение.

И, чем выше поднимался Берия по служебной лестнице, тем острее становился конфликт мировоззрений между ним и тогдашней грузинской верхушкой.

Чем дальше, тем острее Берия ощущал, что работа затягивает его, все больше отдаляя от того, к чему он стремился всеми силами с тех пор, как восьмилетним мальчиком переступил порог реального училища.

Еще в 1923 году он пишет в автобиографии:

«За время своей партийной и советской работы, особенно в органах ЧК, я сильно отстал как в смысле общего развития, так равно не закончив свое специальное образование. Имея к этой области знаний призвание, потратив много времени и сил, просил бы ЦК предоставить мне возможность продолжения этого образования для быстрейшего его завершения. Законченное специальное образование даст мне возможность отдать свой опыт и знания в этой области советскому строительству, а партии – использовать меня так, как она это найдет нужным».

Все же, и во время работы в органах он ухитрялся учиться, совершенно непонятно где изыскивая время и силы. В 1922 году, когда его перевели в Грузию, Берия был студентом третьего курса. Но учебу пришлось прервать. Неизвестно, сколько раз Берия просил отпустить его учиться, но в мае 1930 года эта тема вновь прорывается в отчаянном письме к Орджоникидзе:

«Дорогой Серго, не один раз я ставил перед Вами вопрос о моей учебе. Время проходит, кругом люди растут, развиваются, и те, которые еще вчера были далеко от меня, сегодня ушли вперед. Известно, что безбожно отстаю. Ведь при нашей чекистской работе не успеваем зачастую даже газету прочесть, не то что самообразованием заниматься…

Дорогой Серго! Я знаю, Вы скажете, что теперь не время поднимать вопрос об учебе. Но что же делать. Чувствую, что я больше не могу…»

В одном из интервью сын Лаврентия Берии Серго говорил:

«Вы будете удивлены, когда я скажу вам, что отец все время хотел уйти и из ЧК, и из ЦК. Он мечтал завершить учебу, стать инженером и добиться успехов в этой области. После училища он экстерном сдал экзамены и закончил три курса строительного факультета Бакинского политехнического института…

…Отец был человеком увлекающимся и старался основательно вникнуть в суть того, что делал. Например, когда в Грузии взялись осушать колхидские болота и культивировать там субтропические растения, он специально изучил все, связанное с их взращиванием. В его неудержимом стремлении к самообразованию я сам убедился, когда увидел, какими знаниями он овладел в сфере ракетостроения, производства атомной и водородной бомбы, как он профессионально спорил с крупными учеными, выясняя технические подробности того или иного вопроса. (Будучи сам конструктором ракетной техники, Серго мог судить об этом профессионально. – Е. П.). Отец самостоятельно выучил английский, французский и немецкий языки. На этих языках он мог читать любую литературу. По-русски отец говорил с грузинским акцентом, но писал абсолютно грамотно. Часа два-три с утра он всегда работал, читал различные материалы; но не за письменным столом, а обычным, хотя имел прекрасный кабинет. В общей сложности, за день набегало 300–400 страниц, включая сводки ТАСС, донесения разведки. Читал он, как правило, с карандашом, делая какие-то выписки, заметки…»

Серго нарисовал портрет человека незаурядного интеллекта… Все тот же проницательный читатель презрительно хмыкнет: «Просто сынок обеляет папочку!..» Возражу, забегая немного вперед: невежда с револьвером не смог бы за считанные годы сделать из нищей Грузии одну из самых богатых республик СССР, невежда, пусть даже и с револьвером, ни за что не смог бы поднять атомный проект…

Но вот учиться дальше Лаврентию Берии так и не довелось.

Впрочем, дело было не в одном образовании. В том же письме Орджоникидзе Берия просит вообще перевести его куда-нибудь подальше из Закавказья.

«Я думаю, что мой уход из Заказказья, – продолжает он, – даже послужит к лучшему. Ведь за десять лет работы в органах ГПУ в условиях Закавказья я достаточно намозолил глаза не только всяким антисоветским и контрреволюционным элементам, но и кое-кому из наших товарищей. Сколько людей будут прямо-таки приветствовать мой уход, настолько я им приелся своим постоянным будированием и вскрыванием имеющихся недочетов. Им хотелось, чтобы все было шито-крыто, а тут, извольте радоваться, кругом недочеты и ляпсусы». Тут надо еще учитывать такую вещь, как менталитет. В Грузии всегда были очень сильны пережитки всей истории общественных отношений – от родоплеменных традиций до феодализма. И после революции все очень быстро вернулось на круги своя. Просто князей заменили партийные функционеры, но родственники так и остались родственниками, кунаки кунаками, а отношения регулировались чем угодно – дружбой, родством, групповыми интересами, множеством всех и всяческих связей, и лишь в последнюю очередь – делом. Вспомним эпизод с Квантилиани – как Берия говорил правду тогда, когда, по законам стаи, надо было молчать. И, судя по всему, не молчал он не только в той истории. А как поступали с такими «неудобными» правдоискателями в советское время? Правильно. Точно так же пытались поступить и с Берией.