Не гламур. Страсти по Маргарите - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 47

Предполагалось, что за пять цветных рекламных полос в журнале мы получим пять тысяч долларов. Этих денег нам катастрофически не хватало на авансирование типографии для печати третьего номера. Издательство «Полноцвет», по сути, было монополистом в городе, производящим подобную продукцию, и без предоплаты работать не хотело. А типографию в Финляндии мы еще не могли потянуть.

Как финансиста меня смущало в этом проекте только одно. Заказчик обещал перевести деньги только в пятницу, в день, когда мы отправляли диски в типографию. Я требовала с минского господина авансирования, но он был неумолим. Ритка отмахнулась от моих мрачных сомнений: «Люся, кто не рискует, тот не пьет шампанского».

Я очень люблю пятницу. Уже с утра ты понимаешь, что это – последний рабочий день. Можно слегка расслабиться, подумать над тем, куда пойти вечером, и выстроить планы на субботу и воскресенье.

Однако сегодня с самого утра меня снова терзало смутное предчувствие. Все предвещало, что день пройдет для меня не очень приятно. Для начала утром у меня убежал кофе, залив всю надраенную накануне плиту. На моей любимой фиалковой блузке утюг оставил противный желтый след. И в довершение всего перед самым выходом из дома я зацепилась колготками за Костенькин дипломат. Он открылся, из него посыпались разные предметы, но собирать было уже некогда. Переодевшись, я на полчаса позже, чем предполагалось, вышла из квартиры. Было понятно, что в редакцию я опаздываю. Я решила поймать такси, но ни одной машины в моем поле зрения не наблюдалось. Пришлось ехать на метро и подвергаться прессингу в вагоне. На планерку я опаздывала в итоге уже на час.

…На ступеньках, ведущих к нашему офису, мне попались пятеро незнакомых парней в спортивных костюмах и кроссовках. Они устало спускались вниз, как будто только что затащили на самый верхний этаж тяжелый рояль. Странно, что бы это они у нас в редакции делали? Обычно мужчин в офисе не встретишь – все больше поклонницы дамского журнала шастают.

Я открыла дверь в приемную. Здесь было непривычно тихо. У меня противно засосало под ложечкой. Обычно в день сдачи номера («обычно» – это всего один раз, зато какой памятный!) наш офис превращался в Садом и Гоморру одновременно. А низкий голос Лаппы периодически срывался на фальцет, который отдавался во всех нервных окончаниях головного мозга.

А вдруг… Вся кровь отлила от моих щек. А вдруг это были бандиты, наемники? Влетели в офис, поубивали всех лапушек и спокойненько только что прошли мимо меня…

Тьфу, дура! С чего это вдруг нас убивать? Все-таки нельзя столько сладкого и мучного есть на ночь. Какие только кошмары с утра не примерещатся.

Но почему тогда так тихо?

Я осторожно (каждый шаг отдавался под высокими сводами потолка) пробиралась к дверям Лаппиного кабинета. Хоть бы Ника откуда-нибудь взвизгнула…

Тихонько нажав на ручку двери, я втекла в кабинет подруги.

Я могла мысленно представить любую картину (даже шесть прекрасных обезглавленных трупов), только не эту.

Ритку я сначала не заметила. Впрочем я вообще никого не заметила, хотя все шесть лапушек оказались в кабинете. Да их и невозможно было разглядеть, поскольку повсюду – на столах, на полу и даже на компьютерах – стояли многочисленные картонные коробки. Вид этого склада готовой продукции настолько потряс меня, настолько изменил Ритин кабинет, что я не сразу заметила снующих между коробками подруг, которые приподнимали картонные крышки, ахали, охали, снова закрывали их и бросались к новым бездонным складилищам.

– А, явилась, – зло буркнула Ника, чуть не с головой ныряя в очередную коробку.

– Девочки… а что это вы делаете?

– Мы, Люсечка… плачем, – действительно хлюпнула носом Маша, извлекая из коробки какую-то уродливую тряпку грязно-белого цвета.

Рита прекратила рыться в «своей» коробке и, не мигая, смотрела на меня.

– Да что произошло? – снова спросила я.

– А ничего страшного, по сути, не произошло, – хохотнула Роза. – Вместо твоих пяти тысяч долларов, которые так и не упали сегодня на счет, с нами расплатились бартером. Да еще каким! Глаз не отвести…

Я молча взяла из рук Маши тряпку, не понимая прикладного ее назначения.

– Что это?

Как что, не видишь? Чепчики для сиамских близнецов, – даже Оленька Клюева не казалась доброй и мягкой.

Я пригляделась к тряпке. Действительно, два огромных, грубо сшитых из неправильных сегментов полушария напоминали сшитые вместе чепчики для уже больших, годовалых детей. Тогда для чего эти огромные пуговицы и лямки? Я взяла одно из полушарий и попыталась натянуть на голову; пуговицы сразу больно запутались в кольцах волос.

– А что, для сиамцев шьют специальную детскую одежду? Разве у нас в стране так много рождается уродцев? – я пыталась стянуть «чепчик» с головы.

Девки грохнули во все шесть глоток. Ника свалилась в единственное свободное кресло и задрыгала ногами.

Рита ежесекундно вытирала враз выступившие от смеха слезы. Верхогляд замычала, как молодая стельная Буренка.

Мне же захотелось плакать. От обиды. Первой пришла в себя Лаппа:

– Все. Хватит! – давя в себе последние остатки смеха, сказала она. – Что делать будем?

Из обрывочных фраз девчонок (они все еще периодически взрывались хохотом, который не могли прекратить даже сведенные в одну линию брови Лаппы) я узнала невероятное.

В назначенный час в редакцию явился представитель фирмы из Минска. Только не с копией платежного поручения, а… с дикими извинениями. С его слов получалось, что у них на производстве произошло ЧП: остановилась главная швейная машина, выполняющая операцию оверлок (вроде это такой красивый отделочный шов на тончайших «женских тряпочках»). Пока сделали заказ в Бельгию, пока придут запасные детали… В общем, предприятие временно остановилось, продажи упали, и свободных денег, в том числе на оплату рекламных услуг нашему журналу, у фирмы сейчас нет. Но за имидж свой фирма ручается крепко, «кидать» партнеров не намерена. Как быть? Они там в Минске посоветовались и… вспомнили, что еще с 90-х годов, до того как они объединились с западной швейной компанией, у них на складе лежат тюки с нереализованной советской продукцией – женскими бязевыми лифчиками-грациями. Вот они и решили с нашим журналом рассчитаться по бартеру. Чтоб уж совсем неплатежеспособными не оказаться…

– Так это – бюстгальтеры! – ахнула я, стянув, наконец, «чепчик» с головы.

– Самые что ни на есть женские совдеповские лифчики, – подтвердила Катя.

– И что мы с ними должны делать?

– Представляешь, Милка, этого наглеца? – зло сказала Рита. – Он мне говорит: «Маргарита Альбертовна, здесь, в коробках – семьсот пятьдесят изделий. Если вы реализуете в розничной торговле каждое из них даже по двести рублей, вот вам и будут наши пять тысяч долларов».

– Да кто ж такое купит? – возмутилась Маша. – Да вы мне приплатите, я – не надену. У нас даже бабки в деревнях такое уже не носят…

– А почему они все с такими высокими корсажами и так много пуговиц спереди?

– Может, для кормящих матерей? – осторожно предположила Оля, при этом строго зыркнув на Катю. – Корсажем остатки живота подбираются, а пуговицы – чтоб удобнее грудь для кормления вынимать…

– И где мы найдем семьсот пятьдесят кормящих матерей? – съязвила Роза.

– Никого искать не будем, – вяло сказала я. – Сейчас снимем их рекламные полосы из журнала, а лифчики свои поганые пусть назад забирают.

– А что вместо этих пяти полос прикажешь поставить? Твоей голой попой будем журнальные страницы прикрывать? – обалдела Лаппа.

– Возьмем из запаса.

– Да нет у меня никакого запаса! – заорала Ритка. – С колес работаем!..

За два месяца Лаппа откуда-то нахваталась журналистского сленга и лихо бравировала малопонятными мне терминами.

– Ну, пусть наша «звезда журналистики» возьмет и напишет…

– Что, опять я должна за всех отдуваться? – взвилась Ника. – Ты соображаешь – через три часа диск записывать! Пять полос написать за три часа?.. Ты хоть сама одну заметку в номер написала?..