Не гламур. Страсти по Маргарите - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 26
- Предыдущая
- 26/68
- Следующая
– Иди, а то опоздаешь к своим «Лапушкам», – раздался за моей спиной голос матери. – Нечего тут стоять, разбудишь еще, ребенок и так ночь не спал.
Часы показывали половину девятого. Мать была права. Она всегда оказывалась правой, и это было самым ужасным.
Мне было десять лет, когда отец ушел из семьи. Я отчетливо помню тот зимний день, который мы провели с отцом в ЦПКиО в компании его друзей, где было так весело, и короткое слово «предатель», которым встретила отца мать. Ночью они долго выясняли отношения. Через закрытую дверь до меня долетали обрывки злых фраз. Я пыталась прислушиваться и даже прикладывала ухо к сквозной электрической розетке, но так и уснула, успокаивая себя тем, что родители обязательно помирятся. Утром мама сказала мне, что отец будет жить отдельно от нас. С тех пор привычный мир рухнул. Мать бесцельно бродила по квартире, плакала, беспрестанно курила и раскладывала на кухне бесконечные пасьянсы. Отец приходил редко, чаще звонил. Если трубку снимала мать, то уже по выражению ее лица я понимала, что звонит он.
– Здравствуй, заюшка! – приветствовал меня отец. – Что нового в школе?
– Все нормально, – отвечала я. – А когда ты приедешь?
– Понимаешь, заюшка, – говорил он, – у меня много дел.
Но я не понимала. Сначала мне казалось, что он вернется. Мы встречались на улице, ходили в музеи, театры или сидели в кафе-мороженое. Отец покупал мне игрушки, говорил, что любит меня, а я все время спрашивала: «Почему ты ушел?» Он говорил: «Видишь ли, заинька…» Но я не видела. Мне было плохо без него. Каждый раз, возвращаясь домой и встречая отстраненное лицо матери, я не знала, что делать, я не могла разорваться между родителями, которых любила одинаково сильно. По совету отца я начала вести дневник, который стал для меня спасением. Я веду его до сих пор и уже исписала пять толстых тетрадок. Потом я выросла, и мне многое стало понятно. «Выше любви ничего нет, – сказал отец, когда я провожала его в Вильнюс, где он теперь жил со своей новой семьей. – Твоя мама очень хорошая, только она никак не может спуститься на землю». С тех пор я не люблю аэропорт. И Литву, в которой прежде часто бывала летом с родителями, тоже не люблю.
Наверное, я была папиной дочкой, потому что мне всегда было трудно с матерью. С тех пор как ушел отец, в доме никогда не появлялись другие мужчины. Мы всегда были вдвоем: она и я. Это был выбор матери.
Она провожала меня в школу, неизменно кормила завтраком, обсуждала со мной школьных подруг и помогала писать школьные сочинения. Она таскала меня в Эрмитаж, покупала абонементы в филармонию, приносила книги из своей библиотеки и заставляла читать то, что нравится ей. Я была поздним ребенком, и мать родила меня в тридцать пять. Возможно, поэтому мне не всегда удавалось понять ее. Она казалась мне не то, чтобы старой, но живущей по каким-то иным стандартам, предписывавшим любить «Доктора Живаго» и «Мартовские иды», читать Кафку и постоянно высоко поднимать планку. Этой своей планкой мать неизменно доводила меня до истерики. Я кричала, что сама знаю, как жить, и что если бы не ее дурацкая планка, отец остался бы с нами. Мы отчаянно ругались и так же бурно мирились. Приохотить меня к своим любимым авторам мать так и не сумела. Я приняла только Довлатова, которого могла перечитывать до бесконечности. Зато бессмертный роман всех времен и народов «Три мушкетера» оставил меня совершенно равнодушной, и мне никогда не удавалось продвинуться дальше главы «Три дара г-на Д'Артаньяна».
Наверное, я была неправильным ребенком. Недаром мать до сих пор хранит мое детское стихотворение: «Я смотрю на мир зелеными глазами. Зелеными, как у деревьев лист. Я не умею видеть мир, как все вы сами: пока я только эгоист». Мне было девять лет, когда я сочинила этот шедевр. Мои глаза так и остались зелеными, характер тоже не изменился. После школы я наотрез отказалась поступать в институт и подала документы в медицинское училище, благо, благодаря хорошему аттестату, туда не требовалось сдавать экзамены. В училище было два отделения: сестринское дело и акушерство. Мать сказала: «Помогать увидеть мир новому человеку – это прекрасно». Эти слова показались мне чересчур высокопарными, поэтому я решила стать медсестрой.
Между тем джип выехал на Московский проспект и направился в сторону Средней Рогатки. Катя больше не плакала и, судя по выражению лица, была готова к решительным действиям.
– Немедленно остановите машину, или у вас будут крупные неприятности, – не очень уверенно, но достаточно громко произнесла она.
– Ух, какие мы грозные! – похохатывая, сказал сидевший рядом с нами охранник. – Прикинь, шеф, как мы с тобой попали! Наскочили прямо на элитное подразделение спецназа – группу захвата, составленную из специально обученных журналисток. Хотя какие они на фиг журналистки – небось, сочинения в школе и то с ошибками писали.
– Ну, зачем ты девушек обижаешь, – примирительно откликнулся Марат. – Я уверен, что в школе учились они очень хорошо. А та мышка, которая сейчас так грозно пискнула, наверняка занималась еще и общественной работой. Была активисткой, выступала на собраниях, может быть, даже вела какой-нибудь кружок. Что же касается второй, той, которая у нас несовершеннолетняя, то у нее ведь еще есть время, чтобы подтянуться и выбиться в отличницы. Думаю, что завтра утром, когда мы закончим наши дела, она приедет домой и сразу же возьмется за учебник.
– Ага, по технике секса, – снова хохотнул охранник.
– Кончай балагурить, Саня, – приказал шеф. – Лучше за нашими террористками приглядывай, а то неизвестно, что им на ум придет. Не ровен час, еще гранату достанут, они же жуть какие смелые… Кстати, девочки, моего боевого товарища зовут Сашей.
– А нам наплевать, как его зовут, – гордо отозвалась Катя.
– Вот и познакомились, – как ни в чем не бывало отозвался Марат и продолжил: – Ты, кстати, только что угрожала нам неприятностями. Не сочти за труд поделиться – это ж какими такими? Вдруг мы с Саней и правда напугаемся.
– У нашей начальницы большие связи в милиции. Достаточно ей сказать одно только слово, как вас тут же арестуют и посадят в тюрьму, – ответила Катя голосом Зои Космодемьянской. Я никогда не слышала голоса знаменитой партизанки, но почему-то была уверена, что он у нее был именно такой.
– Круто, – присвистнул охранник.
– Да! У нас ментовская крыша, – это уже мне припомнился термин, который когда-то упоминала Лаппа, рассказывая о своей работе.
– Нет, ты только погляди, Саня, какой у нынешних школьниц богатый кругозор. Может, вы, девочки, еще и по фене ботаете? – усмехнулся Марат. За все время нашей малоинтеллектутальной беседы он ни разу даже головы не повернул в нашу сторону.
– Когда надо – ботаем, – с вызовом ответила Катя.
– Я ж говорю – просто круглые отличницы… Что же касается тюрьмы, я с тобой полностью согласен – неприятность, что и говорить, большая. Тут вот прошлой зимой Саня наш как-то попал в «Кресты»…
– Небось тоже за изнасилование? – съязвила я.
– Да нет, просто одному лосю неосторожно башку проломил. Так вот, уже на второй день в камере он пересмотрел все DVD-диски, которые взял с собой, и откровенно заскучал. Вот это действительно была большая неприятность. Хорошо еще, что на третий день уже отпустили.
– А зря, – с неприкрытой ненавистью в голосе отозвалась Катя.
– Почему? Все по закону. Без предъявления обвинения больше трех дней человека под стражей содержать нельзя.
– А почему не предъявили? – зачем-то поинтересовалась я.
– Да, понимаешь, какое совпадение – накануне следователю, который вел это дело, какие-то отморозки тоже проломили голову. Вот ведь как бывает.
– Бандиты, – прошептала я. Однако Марат услышал и, смешно передразнивая голос мультяшного героя, произнес:
– Мы не бандиты – мы благородные пираты.
Я невольно вздрогнула – мультик про «Тайну третьей планеты» мой Егорка просто обожал и мог пересматривать бесконечно. Неужели этот страшный, наглый, уверенный в себе отморозок тоже когда-то смотрел мультфильмы? А может быть, у него самого есть дети? Лучше, чтобы не было – даже страшно подумать, какими могут вырасти дети у таких законченных подонков.
- Предыдущая
- 26/68
- Следующая