Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы - Гаврилов Дмитрий Анатольевич "Иггельд" - Страница 48

Не долго думая, словен перемахнул через прилавок, растолкал оторопевших подмастерьев, и, выскочив с другой стороны оружейни, растворился средь киевлян.

— Держи! Хватай его! — заорал было какой-то мальчишка, но кузнец отвесил неразумному подзатыльник, и тот умолк.

Правда, стражники были совсем рядом.

— Малец, ты кричал?

— Ну, я? А чего, нельзя?

— Поговори еще! Куда он побежал?

— А вон туда! — кивнул пацан совсем в другую сторону.

— Всыпать бы вралю по первое число, да некогда! — выругался главарь, и махнул рукой — Живо за мной!

— Дорогу! Дорогу!

…Кот живо сообразил, только глянув на волхва, что дела плохи. Наскоро попрощавшись с хозяином корчмы, Ругивлад взлетел в седло. Кот прыгнул следом и вцепился всеми лапами в толстые кожи словенской рубахи.

— Спятил!? — рявкнул человек на зверя.

— Сам такой! — нашелся кот, — Неча по улицам шастать!

Конь рванулся, закусил удила, и ринулся, точно чумной, по быстро пустеющей улице.

— Если не успеть к воротам — ночью перевернут весь город, а княжьего обидчика сыщут! — подумал словен.

На счастье словена, Киев и впрямь был великим городом. Самый проворный посыльный из Золотой палаты, будь у него на ногах даже волшебные сапоги Локи, не опередил бы волхва теперь.

К вечеру селяне стремились под защиту мощных крепостных стен. Преодолевая встречный поток скрипящих телег, тяжело нагруженных повозок и разноцветных кибиток, оставив по боку калик и странников, просителей и торговцев, Ругивлад вскорости очутился у Козарских врат.

Теперь предстояло отвести стражникам глаза, коль станут их пытать — кто да куда выехал. Иметь на хвосте погоню — мало радости! Проход оберегали пятеро. Один — старый, наверное, начальник. Пара приворотников оглядывали вьезжающих. Двое других пристально осматривали тех немногих, кто покидал Киев.

Волхв представил женские руки, гибкие и тонкие, точеные девичьи персты, слегка придерживающие повод. Белая кожа, ни единой родинки. Он вообразил, как русые локоны спадают на плечи, его плечи, и переплетаются, рождая длинную косу. Словен явственно ощутил, что спереди прибавилось — острые груди вызывающе натянули платье. Бедра раздались настолько, что пришлось сесть иначе — свесив стройные ножки, обутые в сафьян.

— Эй, краса-девица? Не боязно ли на ночь в дорогу отправляться? — окликнул Ругивлада усатый стражник.

— Мне тут недалече будет! — проворковал волхв, еще более вживаясь в образ.

— А то, смотри! Смена скоро! Могу и проводить, ежели что? — разохотился мужик, положив горячую ладонь на щиколотку улыбчивой поляницы.

— Отстань, негодный! Я сама от кого хочешь отобъюсь! Но, пошла милая!

— Ну и баба! — расслышал словен уже за спиной, — Правду люди говорят, есть женщины в русских селениях!

— Угу! — ответил другой приворотник, — Я бы, например, на ночь глядя через леса поостерегся…

В горнице царила прохлада. Трое мужчин вели неспешную беседу.

Первым говорил Волах, что день назад получил из рук Станимира венец жупана. Так решил Совет родов, решил назло мстительному Буревиду, который, казалось, помешался после гибели единственного сына.

— Я дал слово чужаку. Как смею нарушить его? Еще пару недель назад ты, волхв, утверждал, что девушке нельзя не то что ходить, но даже сидеть.

— Мне слышен глас Сварожича, Волах. Уж не тебе сомневаться в могуществе Радигоша! Хранитель открыл мне — страшная опасность грозит всем нам. Нет, не одним вятичам! Всем смертным! Ибо, пока по тропам земли идет Ругивлад — это ступает сам Чернобог. С каждым днем мощь Нави растет. Если мы промедлим — страшное рабство у печенегов окажется пустяком в сравнении с тем, что чужак способен натворить. Он не ведает о своей Силе, он слепое орудие! — так убеждал жупана Станимир, и ужас все еще прятался в его глазах.

— Чужеземец немало помог нам. Нельзя отплатить черной неблагодарностью, даже если все сказанное тобой — истина.

— Поверь, Волах, это самое лучшее, что мы сумеем сделать для черного волхва! Ныне он ищет прах Святослава, завтра встретит кровников, а что будет потом? К чему направит он свою неукротимую темную мощь, — возразил жрец.

— А что посоветуешь ты, мудрый Свенельд? — обратился Волах к древнему одноглазому воину, сидящему от него по другую руку.

— Когда я увидел чужака впервые, меня поразила Тьма в его очах. Я старше вас обоих и повидал немало. Отправляя словена за проклятой чашей — у меня не было сомнений, он добудет ее. Так ли важно, что для этого предстоит свершить? Печенеги — мои враги, они и ваши враги. Я остался в Домагоще, чтобы принять из его рук драгоценный прах, как оправдание прожитой жизни. Но сейчас, Волах, даже единственным глазом, я вижу гораздо больше, чем открывает сам Радегаст! Многие весны и лета назад я служил при Великом Храме. Война, поединок, честный бой — другое дело, но Свентовит не выносит кровавых жертв, коими я как-то раз осквернил святилище Арконы. Мне пришлось покинуть остров, породивший и воспитавший меня. Я примкнул к князю Игорю. Хотя даже теперь, и особенно сейчас, уже на закате лет, я слышу глас Свентовита — помощь Тьмы никто не получает даром. Не получит ее и Ругивлад! Навь потребует от служителя новых жертв, с каждым разом все больше и больше. Станимир прав!

— Так, как же вы, опытные, убеленные сединами мужи, советуете мне отдать на заклание любимое чадо Владуха? — изумился глава Домагоща.

В то же миг кружка в его руке просто лопнула, окатив Волаха брызгами сурьи.

— Стоит ли много жизнь девушки пред благом всего племени? — невозмутимо спросил старый волхв. — Да, ты и сам знаешь это! Пока Ольга здесь, киевский князь не оставит попыток натравить на нас Степь. Пока она в пути — соглядатаям труднее и сыскать ее, чтобы погасить неуемное княжье вожделение, — продолжал Станимир. — Да и Ругивлад не вернется, если Ольга найдет его. Она сильна, я чувствую это! Так сказал Радигош, творец и вершитель жизни. И ничто не устоит пред ее силой, разве только сама Навь. Пускай они встретятся еще раз! И я не знаю, кто победит. Она устояла пред Навью дважды.

В это мгновение слово старого волхва звучало столь убедительно, что было похоже на глубокий, всепроникающий глас Хранителя. Волах не решился спорить дальше, но не отказал в удовольствии проворчать:

— Как же тогда Сварожич, столь сильный, могущественный, справедливый не разделается с Ругивладом сам?!

— Никакое волшебство не сравнится с чудесами, что творим мы, смертные! — молвил Свенельд, — Боги рано или поздно уйдут, как удалился на покой даже сам Род, а мы, люди, останемся! И еще. Думаю, зажился я на Белом Свете. Не гоже воину Свентовита умирать в постели. Я поеду с девушкой и разделю ее участь. Я знаю, кто нам поможет или даст совет.

— Добро, Свенельд. Отговаривать бесполезно — ты сам себе хозяин, и у меня нет власти над тобой. Так, не возьмешь ли кого из воинов на подмогу?

— На верную смерть никого не возьму, разве лишь того паренька. Он и так себе места не находит, как отца пленили. А маленький отряд приметить труднее, — отвечал Свенельд, сверкнув единственным глазом.

— Не отдам я Кулиша! Кто, как не он, знает тайны чужеземца.

— Ничего он не ведает. Твой волхв, — Станимир опустил очи, — вона сколько сидел над его берестой — ничего не разобрал. А с метательной машиной Творило и один управится.

— Нет! Из мальца добрый воин выйдет, а так, погибнет парень и пресечется род Манилы, — отпирался Волах.

Станимир согласно кивнул.

— Милая, нельзя к ним! Ну, куда же ты! Волах шибко гневаться будет! — Медведиха загородила дверной проем, расставив руки.

За ее могучей, округлой во многих местах фигурой едва угадывался силуэт Ольги.

— Всё равно пусти!

— Да, что же с тобой поделаешь! Ну, ступай!

Невысокого роста, сложенная, как богиня, прекрасная в гневе, девушка могла бы в этот миг соперничать с самой Зеваной. Заплетенная в косу волна мягких темно-русых волос, спускавшаяся ранее до самой талии, а теперь, собранная в узел, пряталась под легким шеломом. Ольга, одетая словно безусый молодой дружинник, только на ногах у ней были черевья, прошла мимо оторопевшей от такого напора Медведихи и оказалась в горнице. Волах встал, приветствуя ее. Подслеповатый Станимир даже не взглянул в сторону Ольги, точно был виновен в чем-то. Тяжело поднялся и Свенельд, расправляя широкие богатырские плечи.