Пляска смерти - Гамильтон Лорел Кей - Страница 132

• Предыдущая
• 132/139
• Следующая

Он пил из моей шеи, и оргазм за оргазмом накатывали на меня. Для меня, для него, для нас обоих. Вот почему он был так опасен: на пике этого наслаждения можно было забыть — забыть, что сегодня я даю кровь уже четвертый раз. Забыть, что не следует ему открывать рот и выпускать кровь по моему телу, потому что он уже напился так, что больше не принимает. Забыть, что нам еще надо было сохранить силы, выйти наружу и общаться с народом. Забыть все, кроме ощущения его во мне, забыть, что моя кровь течет по шее, пропитывая платье и заливая бриллианты. Забыть, пока чьи-то руки не растащили нас, и Ашер не обернулся, рыча.

Я не рычала — я свалилась на диван, потому что ничего больше сделать не могла. И лежала сломанной куклой, и даже мысли кружились медленно, белые и пушистые, будто мир покрылся ватой.

Кто-то меня перевернул, возникло мозаичное лицо Римуса, его заволакивало темнеющей дымкой.

— Анита, Анита, ты меня слышишь?

Я хотела сказать, что слышу, но мир стал черным, и я поплыла, и ничего уже никому не могла сказать.

Я очнулась в больнице — не в человеческой больнице, а ликантропской. В здании, которое местные оборотни держат именно вот на такой чрезвычайный случай: если бы меня доставили в человеческую больницу, это могло бы закончиться для Ашера ордером на ликвидацию. Но в попадании в больницу для ликантропов был тот недостаток, что переливаемая кровь у них не человеческая. Если группы крови совпадают, то людям можно переливать кровь ликантропов, а ликантропам — кровь людей, но у ликантропов могут быть проблемы с переливанием крови между ликантропами различных типов. У меня три типа ликантропии, поэтому я представляла собой проблему, а так как группа у меня «О» и резус отрицательный, то особого выбора не было. Группа не самая распространенная, тем более в маленькой больничке вроде вот этой.

Доктор Лилиан мне не сказала, какой штамм ликантропии она решила добавить к моему коктейлю, и не выбрала ли она один из тех, что у меня уже были. Она решила, что если я буду об этом знать, это может сказаться на исходе — какой зверь победит. Чушь какая-то — ведь мои мыслительные процессы никак с этим не могут быть связаны, но она все равно не говорит. Ладно, в ближайшее полнолуние мы увидим, появился ли победитель в моей корзине мехов.

Я просыпалась и снова засыпала, а когда проснулась очередной раз, возле моей постели сидел Ашер, и я дернулась и даже ойкнула.

Он отвернулся, полностью закрыв лицо волосами, — не стал кокетничать идеальным профилем, просто прятался.

— Ты теперь меня боишься.

В голосе его звучало сожаление, похожее на слабый моросящий дождик, о котором знаешь, что он будет идти весь день.

Я стала было опровергать и остановилась. Боюсь ли я его? Да. Да, боюсь. Но не потому, о чем он думает.

Я потрогала повязку на шее, и осязание мне подсказало, что этот укус — не две вежливые точечки. Его занесло и на моей шее, как и повсюду. Конечно, это не было как шрам у меня на ключице или даже на локтевом сгибе, но все равно не такой укус, какой обычно оставляют старые вампиры. Под повязкой он ощупывался как ошибка новичка.

Он встал, и было видно, что он устал, измотался.

— Я понимаю, Анита. Я тебя не виню.

Мое внимание привлекло движение у дверей. Там стояли охранники, которых не было, когда ко мне приходили другие посетители. Одним из них был Римус — его лицо я видела, когда отключалась.

Ашер направился к двери.

— Не уходи, — сказала я хрипло.

Он не обернулся, не посмотрел на меня — просто остановился. И стоял неподвижно, ждал.

— Останься, — сказала я.

Он рискнул бросить на меня взгляд из-под завесы волос. Волосы не были искусно растрепаны, они просто перепутались и упали на лицо, будто ему было не до них.

Я смотрела на него, на его высокий силуэт. Обычно у него бывала идеальная осанка, но сегодня широкие плечи согнулись, сгорбились под тяжестью поражения. Будто он сутулится от холода. Я знала, что это не так: мертвые к холоду не очень чувствительны.

— Я знаю, что ты не сможешь меня простить, но я должен был тебя увидеть. Должен был…

Слова изменили ему. Он протянул изящные руки, сегодня казавшиеся неуклюжими от его горя.

Я хотела потянуться к нему, протянуть руку, но боялась того, что может быть, если он меня коснется. Не того боялась, что он превратится в разъяренное чудовище, — я боялась, что будет со мной. Я чуть не погибла, но сейчас, глядя на него, я думала только: «Как он красив, как он печален». Я хотела успокоить его, обнять. Он сказал, что я не прощу его никогда, — он ошибся. Я его простила, но это было на уровне сознания. А глядя на него, просто невозможно было на него сердиться. И это было плохо. Вампирские ментальные штучки.

— Зачем здесь охрана? — спросила я наконец, не зная, что бы такое сказать вслух.

Он заморгал, глядя сквозь золотистые пряди.

— Я не доверяю себе наедине с тобой. Жан-Клод со мной согласен.

Я поглядела на охранников:

— А, Римус, Иксион! Привет!

Они переглянулись и тоже сказали «Привет».

— Последним до того, как я здесь очнулась, я видела лицо Римуса.

— Он пришел по моему зову, — ответил Ашер с несчастным лицом.

— Твоему зову? У тебя же не было подвластного зверя, идущего на зов.

— Теперь есть, — ответил Римус. Он замялся, потом шагнул в комнату от двери, Иксион остался на месте. — Он нас позвал, пока… гм… был с тобой. Позвал… и нам пришлось ответить. Бросить обязанности охранников и прийти к нему. — Он взглянул на Ашера, который и его взгляда тоже избегал. — Это оказалось к лучшему, но Жан-Клод считает, что дело зашло так далеко потому, что проявилась новая сила Ашера.

— Ты не обязан подыскивать мне оправдания, — сказал Ашер.

— Я и не собирался.

Римус посмотрел на него взглядом, значение которого я не поняла, и занял свое место у двери.

— Значит, теперь у тебя есть подвластный зверь? — спросила я.

— Да. — Он не стал ни капли счастливее. — Я знаю, что ты не можешь меня простить, и не жду этого. Я никогда больше до тебя не дотронусь, Анита, и даю тебе в том свое слово.

Я не сразу поняла, что он сказал.

— Ты говоришь, что никогда больше меня не тронешь? В смысле секса?

Он кивнул с серьезным лицом.

Мысль о том, что он больше не тронет меня, вспыхнула паническим страхом, резко зачастил пульс, я с трудом сдержалась, чтобы не заорать на Ашера. Как он может меня отвергать? Мне пришлось взять себя в руки, чтобы голос звучал спокойно:

— Ашер, сядь, пожалуйста.

Он поколебался, но все-таки сел.

— Я тебе предложил единственную меру безопасности, которая в моей власти. Я даю тебе слово, что больше к тебе не притронусь.

Я едва сумела сохранить ровный голос:

— Я не хочу такого.

Наконец-то он посмотрел мне в глаза:

— Что?

— Я не хочу, чтобы ты меня больше никогда не трогал.

— Анита, ты меня выбросила из своей постели за гораздо меньшее. А теперь я чуть тебя не убил. Ты не можешь меня простить. Ты ничего не прощаешь.

Это он, увы, точно подметил.

— Я стараюсь исправиться в этом смысле.

Он шевельнул губами — как будто старался подавить улыбку.

— Ты знаешь, почему я не протянула руку, не взяла тебя за руку?

— Ты боишься меня трогать.

Его голос плеснул у меня по коже отчаянием, как смех Жан-Клода мог бы плеснуть наслаждением.

— Да, но не в том смысле, что ты думаешь.

Он покачал головой, сгорбившись над собственными сцепленными руками.

— Я не хочу, чтобы ты меня боялась, Анита, ни в каком смысле. Но не могу тебя за это винить.

— Я боюсь тебя трогать, потому что боюсь, что сразу же попрошу поцелуя.

Он кивнул:

— И боишься того, к чему этот поцелуй может привести.

— Ашер, — сказала я уже тверже, больше в своей обычной манере, хотя голос явно просил воды. — Ашер, посмотри на меня.

Он только качал головой.

• Предыдущая
• 132/139
• Следующая