Трудная наука побеждать - Бирюков Николай Иванович - Страница 46

Контрнаступление противника могло начаться со дня на день, и штаб корпуса отдал распоряжение, чтобы в канун нового года две трети всего личного состава бодрствовали, усилив охранение и разведку.

Вечером 31 декабря к нам приехал командующий армией.

— Что нового? — был первый его вопрос, едва он вошел в мою комнату на командном пункте в Замоле.

— Противник продолжает сосредоточивать танки, артиллерию и мотопехоту в своем тылу.

— Сколько же всего танков?

— По данным нашей разведки — не менее трехсот.

— А что происходит перед фронтом корпуса?

— «Нада партикулар».

— То есть?

— В переводе с испанского: ничего особенного. Активности противник не проявляет.

— Имейте в виду, что очень крупные его силы сосредоточены севернее вас, в районе Комарно, Комаром, против 31-го корпуса.

— Где-то там встала в оборону и наша 80-я дивизия, — сказал я.

— Жалеете, что взяли ее у вас?

— Жалею, товарищ командующий. Ведь я командовал ею перед Курской битвой.

— Вон оно что! Не знал о ваших к ней родственных чувствах. Я говорю серьезно и при первом же случае верну ее в корпус.

Не думали мы тогда, что на долю этой дивизии в ближайшие дни выпадут самые тяжкие испытания.

Я доложил генералу Захарову, что в полосе корпуса мы уже создали четыре противотанковых района, а также о других оборонительных приготовлениях. Когда деловой разговор был закончен, я предложил ему встретить вместе с нами Новый год.

— Времени мало у меня, — сказал он. — Ладно, соблюдем традицию хоть наполовину — проводим старый год. Тем более, что нам есть за что помянуть его добрым словом. Если товарищи не возражают, давайте соберемся накоротке.

Так мы и сделали.

— За то, чтобы сорок пятый год все вы, товарищи, провожали уже дома, с женами и детьми, — оглядев нас, сказал командующий. — Чтобы вернулись домой живыми и здоровыми!..

1945 год начался жестокими оборонительными боями. Они продолжались два с половиной месяца. За это время противник, бросая в бой крупные танковые группировки, трижды пытался прорваться к Будапешту. Первую попытку он произвел на крайнем правом фланге нашей армии.

— Неприятные известия из штаба армии, — встретил меня на командном пункте Забелин. — 80-я дивизия Чижова попала под внезапный удар танковой группировки эсэсовцев. Сейчас она отрезана от основных сил 31-го корпуса, части разобщены и дерутся в окружении. Противник развивает свой успех, продвигаясь к Бичке, а севернее — к Эстергому. Командующий армией выдвигает туда резервы, в частности 41-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерала Цветкова и артиллерийские средства.

Как я уже писал, наше командование знало, что гитлеровцы сосредоточили в районе Комарно, Комаром большие силы. Ясно было также, что со дня на день эта группировка вступит в дело. Однако установить, хотя бы примерно, участок контрудара разведка не сумела. Это и предопределило начальный успех врага. Пять танковых и три пехотные дивизии бросил он, стремясь сокрушить правый фланг нашей армии. На фронте прорыва, то есть против 80-й гвардейской стрелковой дивизии, его превосходство в пехоте было 9-кратным, в танках — 17-кратным, в орудиях и минометах — 11-кратным.

В ночь на 2 января после мощного артиллерийского налета, в котором участвовало свыше 50 артиллерийских и минометных батарей, противник перешел в наступление. Более 340 танков и самоходок атаковали нашу оборону, прорвали боевые порядки 80-й дивизии и двинулись вдоль правого берега Дуная, перенося по мере продвижения тяжесть удара с восточного направления на юго-восточное.

Поскольку сражение это разыгралось на правом фланге 4-й гвардейской армии, а наш корпус стоял в центре и непосредственного участия в нем не принимал, подробности описывать не буду. Отмечу лишь, что в результате принятых мер на шестые сутки наступление выдохлось, так и не принеся противнику оперативного успеха. Его танковые и пехотные дивизии потеряли до 70 процентов личного состава и до 80 процентов боевой техники. Среднесуточный темп продвижения составлял около пяти километров.

Цифры эти говорят сами за себя. Если же учесть, что в пользу наступавших были сперва такие факторы, как внезапность удара, колоссальное превосходство в живой силе, танках и артиллерии, неподготовленность нашей обороны, то вывод напрашивается такой: наши воины, от солдата до генерала, доказали еще раз, что они стоят на голову выше противника.

Неудавшийся удар на нашем правом фланге был только частью оперативного замысла гитлеровского командования — окружить и уничтожить 4-ю гвардейскую армию и открыть дорогу на Будапешт. Второй танковый кулак нацеливался на центр армейской полосы, на наш корпус.

Конечно, никто из нас не знал тогда этого, но сосредоточение танковых соединений противника перед нашей обороной свидетельствовало о его намерениях попытаться и здесь прорваться на Будапешт. Это подтверждалось контратаками пехоты с танками, которые он предпринял против 40-й гвардейской стрелковой дивизии, атаковавшей станцию Мор.

Мы готовились встретить натиск танковой группировки с фронта и одновременно должны были подумать, как обеспечить свой правый фланг, особенно тыл, на случай прорыва противника, уже наступавшего с севера.

«Стык — первое дело!» — любил говаривать начальник нашего штаба Забелин. И действительно: что ищет наступающий, прощупывая оборону противника? Стык! Что первым делом укрепляет обороняющийся? Свой стык с соседней частью или соединением.

Вот почему сейчас, едва мы заняли оборону, штаб сразу же взялся за стыки дивизий. Каковы и где расположены резервы живой силы, способные восстановить положение в случае прорыва противника? Как наилучшим образом обеспечить стыки артиллерийской поддержкой — маневром огнем или колесами? Достаточно ли плотны здесь минные поля и прочие инженерные заграждения? Обеспечена ли связь между соседями?

Штаб не оставлял в покое командиров дивизий до тех пор, пока все эти пунктуально разработанные положения не были воплощены в жизнь.

В тылу корпуса, в селе Патка, работники штаба развернули запасной командный пункт и серию наблюдательных пунктов. Оттуда была подведена телефонная связь в дивизии, там сидела наготове группа офицеров-операторов. Все делалось так, чтобы на случай прорыва сохранялось непрерывное управление войсками. Ведь это вопрос вопросов и в наступательном бою, а уж в оборонительном — особенно. Когда я оглядываюсь в прошлое, ища причину той или иной неудачной операции, как правило, она в потере управления. Опыт показывает, что в самой тяжелой обстановке командир может надеяться на успех до тех пор, пока он сохраняет контакт и связь со своими войсками. Даже при тяжелом отступлении.

Думаю, ни для кого не прозвучит парадоксально фраза, что уметь отступать — это тоже искусство. Пожалуй, самое трудное искусство. В связи с этим мне вспоминается один афоризм. Крупного военачальника, выигравшего много сражений, льстецы сравнили с Наполеоном. «Нет, — ответил он, сравнение неудачное. Мне ни разу не пришлось руководить отступлением».

Создать необходимую глубину в обороне мы не могли из-за неукомплектованности частей и соединений. Например, 16-й полк 5-й дивизии имел всего 530 активных штыков, 25 пулеметов (ручных и станковых), столько же противотанковых ружей, 20 минометов и 10 пушек, считая и «сорокапятки».

Не лучше обстояли дела с боевым составом и в других полках этой дивизии — 1-м и 11-м. Именно поэтому, чтобы занять отведенный корпусу участок, мы вынуждены были вытянуть боевые порядки 5-й и 7-й дивизий в линию. Глубина обороны кончалась в полковом масштабе — батальоном, поставленным во второй эшелон.

К началу января наши воины отрыли до тысячи погонных метров траншей полного профиля, около семисот метров — неполного, сотни стрелковых ячеек, десятки пулеметных и петеэровских окопов, поставили около трех тысяч метров проволочных заграждений, до восьмисот мин.

Все это плюс тщательно разработанная штабом артиллерии корпуса система огня значительно усилило нашу оборону.