Ненужная жена. Хозяйка постоялого двора (СИ) - Князева Алиса - Страница 32

— Лорд Деролон пострадал в битве с тёмными, — медленно начинает он, тщательно подбирая слова. — Но не совсем так, как может показаться. Рана есть, но нанесена она не монстрами.

— Я не понимаю, — мои руки крепче обнимают сына, словно он — единственный якорь в этой реальности.

— Лорд использовал силу, которой не должен был пользоваться в человеческом теле. Силу дракона.

Моё сердце пропускает удар. Холодок пробегает по позвоночнику.

— Это... опасно для него? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

— Очень, — подтверждает лекарь. — Человеческое тело не предназначено для такой мощи. Это всё равно что бросить свечу в полыхающий от пожара дом.

Я чувствую, как земля уходит из-под моих ног. Кселарон, который только-только успокоился, снова начинает хныкать.

— Что... теперь делать? — шепчу я, с трудом удерживая слёзы. — Как помочь ему?

— Нужно время. Тело восстановится, он очень сильный Лариан, — говорит лекарь, глядя мне прямо в глаза. — Но кроме этого ему нужна энергия. Я сделал всё, что мог — остановил кровь, стянул края ран. Но его внутренний огонь почти погас.

— Как его разжечь?

— Вы его жена, — лекарь говорит так, будто это объясняет всё. И когда я продолжаю смотреть на него непонимающе, добавляет. — Связь между вами глубже, чем вы думаете. Ваше присутствие рядом, забота, любовь — всё это может помочь ему бороться.

Последнее слово звучит как вызов. Брак с Кристардом и до моего появления трещал по швам, а теперь и подавно вызывает сомнения. Но сейчас вопреки всему мысли, что могу потерять его, боль разрывает мне грудь.

— Я сделаю всё, что в моих силах, — стараюсь, чтобы голос звучал уверенно.

— Тогда идёмте, — лекарь кивает в сторону двери. — Ему нужен покой и ваша забота.

Мы подходим к комнате, и я замечаю, как солдаты у двери обмениваются взглядами. Недоверие в их глазах ранит меня почти физически. Наверняка у них своё мнение относительно глупого побега Элены в неприветливый зимний лес с младенцем. Может быть, даже верят в сплетни, которые распускает Майгара — что я охочусь за положением и богатством их господина. Таша рассказала, что слышала брюзжание этой скандалистки.

Делаю глубокий вдох и переступаю порог комнаты.

Сначала я вижу только кровь. Она повсюду — на постели, на полу, на брошенных в спешке тряпках и инструментах. Тяжёлый металлический запах заполняет пространство, смешиваясь с ароматами трав и мазей, которые использовал лекарь.

Затем вижу его. Кристард лежит на постели, бледный до синевы и весь в бинтах, как будто его протащили волоком по асфальту, содрав кожу. Повязка на боку, уже пропиталась алым. Грудь едва заметно поднимается и опускается, дыхание слабое, поверхностное. Волосы, обычно аккуратно убранные, разметались по подушке, склеились от пота и крови.

Я подхожу ближе, всё ещё прижимая к себе Кселарона, и опускаюсь на край кровати.

— Кристард, — шепчу я, осторожно касаясь его руки. Она холодная, слишком холодная для человека, способного стать драконом.

— Он вряд ли слышит вас сейчас, — говорит лекарь за моей спиной и делает шаг к двери. — Но чувствует ваше присутствие.

— Пожалуйста, прикажите принести сюда колыбель Кселарона, — прошу его, не оборачиваясь. — Я должна присматривать за ними обоими.

— Конечно, леди. Я распоряжусь.

Когда он уходит, я остаюсь одна с двумя самыми важными мужчинами — один борется за жизнь, второй, наконец, успокоился, убаюканный моим сердцебиением и теплом.

Я осторожно кладу его рядом с Кристардом, поддерживая рукой, чтобы не скатился. Другой я касаюсь лба мужа — горячий, слишком. Его кожа пылает, но сам он бьётся в ознобе.

Колыбель приносят быстро. Двое слуг устанавливают её рядом с кроватью, бросая на меня любопытные взгляды, но не решаясь задать вопросы. Я укладываю в неё сына, накрываю мягким одеялом, и он тут же засыпает, уставший.

Теперь я могу полностью сосредоточиться на муже. В углу комнаты вижу таз с водой, который принёс солдат перед концертом Майгары, и чистые тряпицы — похоже, про них все забыли.

Смачиваю ткань и осторожно обтираю лицо Кристарда, смывая следы крови и грязи. Шея, плечи, руки... Я избегаю повязок, опасаясь потревожить раны.

Пока работаю, в голове всплывают воспоминания из другой жизни, как я ухаживала за Геной, когда тот болел. Если температура поднималась до тридцати семи и трёх, то впору было завещание писать. Требовал к себе постоянного внимания из-за обычного насморка, заставляя меня бегать вокруг него, словно он и правда при смерти, и это хорошо ещё, если свекровь не придёт «помогать».

А теперь я смываю кровь с тела мужчины, который, я уверена, даже будь он в сознании, не издаст ни звука. Невольно сравниваю их — Генку с хлипким телом офисного планктона и Кристарда, каждый мускул которого говорит о годах тренировок и сражений. Вспоминаю капризные интонации бывшего и твёрдый, уверенный голос нынешнего мужа, от которого внутри всё переворачивается.

Контраст настолько разителен, что я почти улыбаюсь, несмотря на всю серьёзность ситуации. Кто бы мог подумать, что я окажусь в другом мире и буду отмывать мужа от настоящей крови после очередного сражения?

На удивление мои нервы расшатались уже настолько сильно, что я даже не трачу силы, чтобы закатить истерику. Кровь же.

Рука замирает на груди Кристарда, где под кожей бьётся сердце — слабо, но упрямо. Я чувствую тепло, исходящее от него. Не жар лихорадки, а что-то другое — словно внутри и правда тлеет огонь, который нельзя допустить потухнуть.

— Не смей умирать, — шепчу я, склоняясь ближе. — Слышишь? Не смей оставлять нас.

Кристард не отвечает, но мне кажется, его дыхание становится чуть более ровным. Может быть, это самовнушение, отчаянное желание увидеть улучшение. А может лекарь ошибся, и Кристард слышит меня.

Я продолжаю обтирать открытые участки его кожи, стараясь быть нежной. Когда касаюсь шрамов на его теле — а их много. Валяться в крови для него явно не в новинку.

Наверняка каждый со своей историей. Интересно, если он дракон, то сколько ему лет? Невольно задумываюсь, сколько боли Кристард вынес за свою жизнь?

В очередной раз окунаю тряпицу в воду, она уже красная от крови. Кселарон спит в своей колыбели, иногда издавая тихие звуки во сне, будто котёночек.

Я устраиваюсь рядом с Кристардом, опершись спиной о стену у изголовья кровати. Придерживаю компресс на его лбу, другой рукой — легко касаюсь его ладони, словно напоминая, что я здесь.

И тут…

— Элена... — моё имя на его губах звучит так мягко, так непривычно нежно. — Не уходи… Прошу… Я не… хочу снова быть один…

Моё сердце пропускает удар.

— Элена... не уходи...

Его слова, хриплые и едва различимые, пронзают меня насквозь. Я замираю, не веря своим ушам. Кристард никогда не произносил моё имя так — с такой мягкостью и... нуждой. Даже в моменты близости между нами всегда оставалась невидимая стена — договор, обязательства, но не это... не эта обнажённая уязвимость.

— Останься со мной... — повторяет он, слабо сжимая мои пальцы, словно пытаясь удержать.

Сердце колотится в груди так сильно, что мне трудно дышать. Наклоняюсь ближе, вглядываясь в его лицо. Глаза закрыты, брови сведены, как будто от боли — физической или душевной, трудно сказать. На лбу выступили капли пота, придавая коже болезненный блеск в тусклом свете свечей.

— Я здесь, — шепчу я, осторожно убирая прядь волос с его лица. — Никуда не ухожу.

Но внутри меня разрастается холодная пустота. Кого он зовёт? Меня или… её? Настоящую Элену, чьё тело я заняла, чью жизнь украла?

Память услужливо подбрасывает то, что я узнала за эти дни — их брак действительно трещал по швам. Кристард не был ласков, играл с ней в странные игры, довёл до побега, в котором она решилась обратиться к женщине, которая помогала исчезать, меняя внешность девушкам. Но стал бы он звать её в бреду вот так, если бы в его сердце не было и капли симпатии? Что если между ними были чувства, о которых никто не знал, которые они скрывали даже от самих себя?