Слово шамана (Змеи крови) - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 69

— А кто станет командовать походом, досточтимый Касим-паша? — вежливо поинтересовался Девлет.

— Этот священный подвиг великий султан поручил мне, — с достоинством ответил военачальник.

— Но ведь хан же здесь я?.. — вложив в свои слова как можно больше обиды, удивился Девлет-Гирей. — Как я объясню своим воинам, что я должен вести себя как простой десятник? Нет-нет! — тут же вскинул руки он. — Воля султана священна! Я окажу вашему походу любую помощь, и призову всех татар вступить в ряды вашего войска! Но сам я, наверное, с вами, досточтимый Касим-паша, не пойду. Я помогу вам тем, что нападу на южные пределы Московии и отвлеку на себя многие русские силы.

Кароки-паша, услышав ответ своего ставленника, облегченно вздохнул и одобрительно кивнул: да, такой ход действительно удачно решал все сложности. Янычарам не мешать, но самим начать обещанную войну с Москвой. Хотя бы на том уровне, что и раньше.

— Сто пушек! Шайтан! Семнадцать тысяч янычар! — Алги-мурза раздраженно стряхнул с себя Дашину руку. — Покорение ханства! И он отказался! Черный шайтан на мою голову!

— Что с тобой, мой господин? — удивленная его раздраженностью, отпрянула женщина. — Кто посмел тебя оскорбить? Ты его зарубил, да?

Татарин невольно усмехнулся. Похоже, русская жена и вправду воображала, что он самый главный повелитель во всем Крыму, и может, подобно султану, кого хочет карать, кого хочет, миловать, а кто не нравится — рубить в мелкую труху.

Даша, подхватив с блюда кисть кишмиша, торопливо ощипала несколько ягод, опустилась на колени и с поклоном поднесла их мужу. Тот, тяжело вздохнув, взял несколько ягод, кинул в рот и снова удрученно мотнул головой:

— Он отказался. Как он мог?!

— Кто, мой господин? — непонимающе пожала плечами женщина.

— Девлет-Гирей, хан наш, — Алги-мурза опять недоумевающе мотнул головой. — Касим-паша семнадцать тысяч янычар привез, сто пушек. Пойдет следующей весной Астрахань воевать у русских. Отобьет у московитов, новое ханство там поставит, станет жить, править, Персию и Москву воевать. А Девлет-хан отказался вместе с ним отправляться. Нукеров набрать разрешил, сколько пожелает, а сам идти не хочет. Ты понимаешь? Это ведь новое ханство! Касим-паша ханство обоснует, визирей, мурз, калги-султана станет подбирать, угодья и пастбища раздавать. А мы тут останемся, никто ничего не получит! Шайтан!

— Но ведь ты можешь сам пойти с ними, мой господин.

— Не могу. Кароки-паша не отпускает. Говорит, люб я ему, и Менги-нукеру нравлюсь. Хочет, чтобы я при нем остался.

— Мой господин, — прижалась щекой к его колену Даша. — Вспомни, сколько богатства принес тебе Менги-нукер. А кто таков Касим-паша? Кто знает, удастся ли получить с него хоть одного барашка?

— Ох, Даша-Даша, — покачал головой мурза, запустив пальцы ей в волосы. — Разве султан сделал бы плохого воина командиром в янычарском корпусе? Он обязательно победит.

— Но станет ли делиться добычей? — женщина поднялась выше, прижимаясь уже к его телу, а рукой, словно невзначай, скользнув промеж ног. — Лучше оставайся со мной…

— Все-то ты только об одном думаешь, — наконец усмехнулся татарин и откинулся на спину, стягивая штаны.

— Только о тебе, мой господин, — быстро избавившись от шаровар, Даша уселась сверху, направила окрепшую плоть хозяина в себя и медленно опустилась, закрыв глаза и плавно двигая бедрами вперед и назад.

Татарин довольно зарычал, напрягся — и она ощутила в себе горячий взрыв. Быстро он сегодня. Вот что значит несколько дней в седле, а потом сразу во дворец на пир. Отвык от женской ласки.

Она опустилась рядом, благодарно поглаживая тело мужа, а он, расслабившись, похоже и не собирался открывать глаза… Так и есть — заснул, боров!

Даша поднялась, сходила за бараньей подстилкой, раскинула ее рядом с мурзой, улеглась, накрыв себя и мужа общим одеялом, закрыла глаза. Из головы никак не шли его слова о задуманном османами весеннем походе на Русь.

Да, разумеется, десять лет назад она отказалась возвращаться в свой Смоленск, решив остаться в гареме, и добилась своего: все нукеры и женщины давно забыли, что старшая жена не она, а старая Фехула, Алги-мурза помнит и любит только ее детей, двоих мальчишек и девочку. Только ее он берет в дальние походы или при поездках в города. Но… Но это вовсе не означало, что она перестала быть русской.

Утром мурзу разбудили женские ласки, и он окончательно оттаял, более не огорчаясь по поводу превратностей судьбы. Алги-мурза даже рассказал со смехом историю о том, как хан, желая подшутить над русским, дозволил ему поселиться в христианском монастыре, что вырублен в скале немного дальше Бахчи-сарая. Однако русский, не моргнув глазом, взашей выгнал всех православных отцов на улицу, поселил свою колдунью за алтарем, повыбрасывал лампады… Бедные святоши кинулись хану в ноги, и Девлету пришлось самому уговаривать Менги-нукера вернуть монахам хоть половину келий, и разрешить неверным поставить под сводами пещеры свой нечестивый храм взамен оскверненного скального.

Некоторое время посозерцав баранью ногу, Алги-мурза махнул рукой, опоясался саблей, надел непривычные войлочные туфли и отправился во дворец. Даша ногу съела, а затем, переступив через сытость, запихнула внутрь две пшеничные лепешки. Хочешь быть красивой — приходится страдать. Начнешь есть меньше — сразу похудеешь, станешь тощей, как горная коза. И муж наверняка начнет коситься в сторону красоток помоложе. Затем она натянула черные шерстяные шаровары, куртку из тонкого войлока, сверху накинула халат, накрыла волосы платком и вышла из шатра, прикрыв ладонью глаза от ослепительного солнца.

Вокруг ханского дворца кипел жизнью большой поселок. Здесь, где даже не имелось стен или обычных изгородей, селились люди, открывали свои лавки купцы, разбивали шатры мурзы разных родов. Ну, шатры ладно. Их нетрудно сложить и увезти наверх, в Чуфут-кале. Но почему люди и купцы ставят здесь свои дома? Неужели они думают, что власть татар будет длиться вечно? Что никогда не придет сюда враг отомстить за вековые обиды?

По узкой тропинке она стала подниматься наверх, прикрывая платком лицо от нескромных взглядов. Миновала два небольших полотняных навеса с перезревшими дынями и арбузами, коричнево-красными финиками и виноградом, ступила на пыльную узкую улицу, застроенную низкими глиняными домиками. Точнее, мазанками — замазанными глиной деревянные, а то и вовсе плетеные из прутьев стены. Побеленные, они выглядели довольно прочно, а перекрывающие улицу навесы перед каждым прилавкам прибавляли им солидности.