Жена неверного адмирала, или Шаурма от попаданки (СИ) - Удалова Юлия - Страница 1

— Ну, вот ты и свободен от нее, милый.

Яркий свет ударил в глаза.

Беспощадный, ослепительный, как прожектор.

До боли хотелось зажмуриться, заслониться локтем, отвернуться.

Но я не могла.

Почему?

Почему я не могу пошевелиться?

Не то, что подвигать рукой или ногой, но даже закрыть глаза?

— Это не так, Амара, и ты это видишь, — послышался бархатный мужской голос. — Я не свободен до тех пор, пока моя жена жива.

— Ты только посмотри на нее, любимый. Она же просто овощ.

Световой поток передо мной сбавил свою нестерпимую резкость, как будто кто-то подкрутил диммер, отрегулировав яркость до приемлемого уровня.

Я находилась в большой, но пустой комнате, где стояла только лишь кровать да прикроватная тумба. На ней что-то стояло, но угол моего зрения не позволял разглядеть.

На этой кровати я и была.

Из квадратного окна на постель падали лучи солнца. Они слепили — под палящим солнцепеком было жарко. Комната находилась с солнечной стороны и здесь стояла духота.

Вот бы встать, или хотя бы отодвинуться, задернуть шторы…

А еще лучше, оказаться прямо под кондиционером!

Например, когда я занималась отделкой своего кафе, то не поскупилась и поставила там отличный, дорогой кондиционер, чтобы в знойные летние деньки люди шли ко мне, как в маленький островок рая.

Ну, до лета-то еще далеко, сейчас зим…

Стоп!

Почему тогда за окнами виднеются зеленые кроны деревьев и… Там что пальмы?

Серьезно, пальмы?

Красочная картина настолько не соответствовала виду на серый февральский дворик из окна моего дома, что я окончательно растерялась.

Хотела привстать на своем ложе, чтобы получше разглядеть пейзаж, но не смогла.

Я действительно не могла пошевелиться!

Как кукла, я сидела на постели, опершись о подушки, и невидящим взглядом смотрела перед собой.

Абсолютно безмолвное, инертное тело, не подающее никаких признаков жизни.

— Даже уже не овощ. Живой труп.

Эти слова принадлежали бледной брюнетке в темно-зеленом платье, которая стояла около двери. Ее наряд был старинным, или, как сейчас говорят, винтажным — длинное платье с пышными у плеч рукавами и кружевными вставками.

Женщина была привлекательна, но отстраненной, надменной красотой, в которой нет ни капли тепла. Словно скульптура, или портрет известного художника.

Ее хотелось выставить в музее.

И желательно под стекло, из-под которого она не сможет выбраться.

Слишком опасно поблескивали глаза брюнетки под тяжелыми веками — словно влажная пупырчатая кожа жабы.

Ее темные волосы были заплетены в две сложные косы, которые вились вокруг головы, словно змеи.

— Глупышка Виола… — продолжала женщина, свысока глядя на меня. — Жила без всякого смысла, как бабочка-однодневка, и встретила такой же конец. Такой же глупый, как и она сама.

Мужчина, ее собеседник, подошел к моей постели совсем близко.

Угол моего зрения был ограничен, поэтому только теперь я смогла его рассмотреть.

Боже, до чего он был хорош!

Высокий, прекрасно сложенный, с широкими плечами и узкими бедрами.

Безупречная выправка и прямая спина выдавали в нем военного.

Но не только это.

На мужчине был строгий темно-зеленый китель с эполетами и аксельбантом — наплечным серебряным нитяным шнуром с правой стороны мундира. Серебристая отделка по двубортному краю явно ручной работы.

Солнце мазнуло по серебряным пуговицам в два ряда, и на них сверкнула гравировка — похожий на змею дракон обвивал якорь.

Его начищенные армейские хромовые сапоги блестели, как зеркало.

У мужчины было волевое, жесткое лицо с массивной челюстью и чувственными губами, а еще стальные серые глаза.

Его можно было назвать идеальным, если б не шрам: изогнутая белая полоса на правой скуле. Шрам был очень старым, давно зарубцевавшимся и почти незаметным, наоборот, придавая ему особый шарм.

Темные волосы мужчины, зачесанные на правую сторону, едва заметно отливали при движении бордовым — на них словно блестели капли морской воды.

Вот как сейчас, когда красавец в мундире склонил голову набок, свысока разглядывая обездвиженную меня, бессмысленно смотрящую в стенку напротив.

— Полагаешь, моя жена никогда не выйдет из комы? Думаешь, это ее конец, Амара?

Женщина в зеленом подошла и обняла его сзади. Всем телом прижалась к его спине, обвивая руками сильный торс мужчины, и прошептала:

— Вчера приходил врачеватель. Он сказал — нет ни малейшей вероятности, что Виола придет в себя, Грэм. Дух твоей жены покинул тело, ее мозг умер…

— Там не было, чему умирать, — с презрением бросил военный.

Но я же здесь!

Пусть я не до конца понимала, как я тут оказалась, кто они, и почему этот красивый мужчина называет своей женой меня, а сам обнимается с зеленоглазой.

Но я ясно видела их своими неподвижными зрачками.

Четко слышала каждое их слово.

Я живая, слышите?

И не смейте называть меня Виолой!

Никогда не любила это сокращение от своего имени.

Когда я училась в универе, была в нашей группе одна девочка с таким же именем. Жуткая гадина и провокаторша, противная до невозможности.

С тех пор я всех друзей и знакомых приучила называть меня Виолеттой, на крайний случай — Олей.

— Увы, мой любимый, в нашем обществе так часто случаются неравные браки, — Амара провела руками по груди моего мужа. — Блестящий, великолепный мужчина, а рядом — жалкая, безмозглая пустышка в качестве его жены.

— Непроходимую тупость Виолы еще можно было выдержать. Ведь у меня есть моя умная и проницательная ты, — Грэм ответил на ласку зеленоглазой, положив свою руку поверх ее. — Но то, во что твоя падчерица себя превратила, не выдерживает вообще никакой критики.

— Ах, ты знаешь, я никогда не была злой мачехой. После смерти ее отца, капитана Шатопера, я, как никто другой, заботилась о сиротке. Направляла, учила ведению хозяйства, но… Ведь она же совершенно необучаемая. Вспомни, какую красивую свадьбу я вам организовала.

Мачеха?

Я правильно расслышала?

Так это зеленоглазая поганка — моя мачеха, которая спит с моим мужем?

— Самым красивым на этой свадьбе был твой взгляд, когда ты затащила меня в ту беседку, — усмехнулся он, подтверждая мою догадку.

По губам зеленоглазой скользнула предвкушающая улыбка.

Она обняла моего мужа уже по-настоящему. С пылкой, даже неприличной страстью.

— Я никогда не прочь это повторить, Грэм.

Белые руки Амары скользнули вниз, к ремню его форменных брюк с серебристой пряжкой.

А потом и она сама встала перед ним на колени, спиной ко мне.

— Хочешь сделать это прямо здесь? — гортанно спросил муж, проведя ладонью по ее косам. — При ней?

— Ты же знаешь — я твоя грязная девочка, Грэм. Только не говори, что тебе это не нравится, любимый, — прошептала зеленоглазая. — Тем более, она ничего не видит и не понимает. Обычный предмет мебели. Столик или табуретка. Когда бы мы могли заняться этим вот так, на ее глазах, которые ничего не видят? Разве тебе это не возбуждает?

Столик или табуретка — это она обо мне.

И овощ — тоже обо мне.

Я изо всех своих сил попыталась прийти в движение, или хотя бы просто моргнуть, но легче было столкнуть с места асфальтовый каток.

Поэтому так и продолжала полусидеть на подушках, неподвижно глядя в пространство.

— Она меня в принципе не возбуждает и никогда не возбуждала. А в таком жутком виде и подавно, — отозвался муж и велел. — Поднимись, Амара. Здесь не место.

— Ну и зря, — надула губы мачеха. — Вы только что отказались от лучшей ласки в своей жизни, адмирал Фрейзер.

— Уверен, вы не оставите меня без этого удовольствия, леди Шатопер.

Муж по-хозяйски хлопнул брюнетку ниже спины, вновь посмотрел на меня и покачал головой.

— Надеюсь, ты никогда не будешь пользоваться рунами красоты, и не превратишься в нечто подобное, зеленоглазка.