Дубль два. Книга вторая (СИ) - Дмитриев Олег - Страница 1

Ося загрустил почти сразу. Стоило выехать на более-менее приличную и широкую дорогу, как я даже обернулся на всякий случай, хотя предельно точно понимал — деться ему из закрытой машины на ходу было некуда. Тем более, в трёхлитровой банке. Но то, как резко пропали его изводящие фразы, комментарии и советы, ощутили, кажется, все в машине.

По обрывкам фраз и оговоркам, случайным или не очень, я осторожно предполагал, что сильно задолго до изобретения не то, что интернета, а даже телеграфа, Землю охватывала другая глобальная информационная сеть. Разумеется, недоступная амбициозным двуногим, потому как создана была не ими и не для них. Некоторые человечки даже догадывались о её существовании. Считанные единицы были в своих догадках очень близки к истине.

Дерева́, древние и первые разумные жители планеты, сперва пустили в неё корни, а потом научились с их помощью не только брать, но и отдавать. И передавать. И за сотни тысяч лет создали свой, так скажем, дендронет.* А потом научились как-то пользоваться не только им. Как это работало — я предсказуемо не имел ни малейшего представления, даже примерно. Наверное, так же, как оптика и нейротоксины — как-то. Но работало точно. Фраза Осины «птичка напела» на мой вопрос о том, как я увидел, будто в тепловизоре, пятерых бойцов Шарукана, появившихся на берегах Ведьминого озера так кстати, была издевательской, как я сразу решил, лишь отчасти. Мудрые Дерева и вправду слышали и понимали языки всех живых существ. И могли видеть их глазами. Моих же знаний даже близко не хватало, чтобы хоть примерно понять механику этого процесса. Я сдался на попытке оценить, сколько же нужно вычислительных мощностей, чтобы построить трёхмерную картинку в тепловом диапазоне, имея из вводных птичье пение, давление на траву и мох, скорость и направление ветра и ещё Бог знает сколько и каких параметров.

И вот теперь, впервые за тысячелетия, Осина отключилась от «кабелей» дендронета. Что-то наверняка «подтягивалось по воздуху», но, судя по Древу, этого было недостаточно. А все его «сервера», «роутеры» и прочая органическая машинерия, о которой я мог только догадываться, остались позади. На том самом месте, где стоял пустой теперь амбар с «этажеркой» внутри. Безжизненной, потому что росток ехал сейчас с нами. С каждой секундой всё сильнее отдаляясь от дома.

Поскольку ни дорога, ни трафик на ней не предвещали ничего ни опасного, ни интересного, я позволил себе чуть отвлечься. Разговоры в салоне сошли на нет сами собой, и моё молчание тоже никого не волновало. Задний ряд дремал в полном составе, лишь Лина время от времени поглаживала мне правую ладонь, будто чувствуя что-то.

Я начал сканировать пространство салона, как бы прислушиваясь и присматриваясь, только не ушами и глазами, как раньше. То, что эмоции имели цвета и оттенки я понял ещё в тот памятный миг, когда почуял тревогу Осины. Тогда Хранитель, не рассчитав силы, едва не испортил нам все реанимационные процедуры, и пришлось вбухать в него столько Яри, сколько получилось найти. А получилось много. Осторожно пытаясь если не создать, то хотя бы представить в груди тот самый игольчатый световой шар, продолжал «вчувствываться» в воздух вокруг. И через некоторое время стал различать оттенки. Было похоже на фотографии ауры, которые публиковали в сети всякие, как я считал, шарлатаны.

Вокруг Энджи было спокойное розовато-жёлтое поле, с тремя участками, где цвета были более концентрированы — голова, область диафрагмы и где-то на ладонь ниже пупка. Наружные края этой странной незримой оболочки, шевелящиеся, как плазма вокруг Солнца на кадрах научно-фантастических фильмов канала «Дискавери», тянули едва заметные пастельно-розовые лучи в мою сторону. Моё же поле было равномерным и ярко-белым, как снег. Или самая середина разлапистой ветки молнии в ночном полуночном летнем небе.

Вокруг Алисы и Павлика фигуры причудливо переплетались. Она сидела, привалившись головой к его креслу-люльке, положив поверх сына руку, словно не доверяя ремням безопасности, находясь в центре странно изогнутого эллипса, который будто бы повторял контуры её тела. Цвета были преимущественно жёлто-красные, причём со стороны ребёнка — больше красного. Но не тревожного, агрессивного или злого. Ближе всего по оттенку, кажется, был бы ранний рассвет, весенний, после затяжной лютой зимы, когда небо окрашивается в такие тёплые алые оттенки, что сразу ясно — жизнь продолжается. Павлик же будто лежал в идеально ровной сфере такого же цвета, только по ней словно кольцами или параллелями на глобусе двигались плавно молочно-белые обручи.

Вокруг деда Сергия поле было тоньше. Будто на небольшом, с ладонь, расстоянии от тела дублировались его контуры. В цветах преобладал тусклый жёлтый, вроде мёда или смолы. В нескольких местах, на голове, плечах, груди и животе, светлели участки примерно с кулак размером, цвета слоновой кости. И лишь внизу, возле ступней, оттенки густо перемежались красным и синим.

А вокруг банки с Осиной поля не было никакого.

Неспешная езда по почти пустой трассе всегда располагала меня к размышлениям, как-то умиротворяя. Особенно если не надо было ни с кем разговаривать. Как сейчас.

Предположим, красный — это любовь. Или сильная привязанность. Розовый — несильная. Пока, вроде, сходится. Жёлтый — энергия, силы, внутренний огонь, говоря романтически. Белый — наверное, та самая Ярь. А синий, судя по тому, что я запомнил в амбаре — та самая тревога или страх. Хотя страх — вряд ли. Почему-то мне казалось, что бояться Древо разучилось давным-давно. Но где же тогда поле, аура Осины? Или для того, чтобы его разглядеть, тоже надо потренироваться самую малость? Лет двести, к примеру.

Вокруг тянулись редкие, откровенно хилые по сравнению с Брянскими, лесочки. Возможно, где-то дальше от дороги и были непролазные чащи, но то, что видел глаз прямо за обочинами, на приличный лес тянуло с трудом. На виденные в «картинках из прошлого», что посылали Дуб и Осина — никак не тянуло. И это мы ещё до Московской области не добрались, махнув из Калужской прямо в Смоленскую, на Вязьму. А деревьев и нетронутых уголков вокруг всё равно почти не осталось. Я как-то неожиданно для самого себя вдруг расширил-распахнул пространство «сканирования» за пределы салона. И почуял Осину.

Его поле идеальной сферой окружало всех нас, вместе с Вольво. Со стороны, наверное, смотрелось завораживающе: переливающийся шар летит вдоль дороги, где-то третья часть его уходит под асфальт, а внутри катит себе тёмно-синий автомобиль, где трое спят, одна смотрит вперёд, а другой замер с разинутым ртом, будто динозавра увидел. Или Бэтмена. Словом, что-то совершенно невозможное. По бокам сферы ползли округлые узоры, переливаясь и меняя оттенки всех цветов радуги в абсолютно неожиданных сочетаниях. Я попробовал потянуться мыслью к ближайшей ко мне точке этого чудо-шара. Но получилось или нет — не понял.

— Сильно изуродовали Землю-матушку двуногие? — спросил я, не будучи уверенным до конца, кому именно адресую вопрос, себе или нет.

— Быстро учишься, Аспид, — ответ прозвучал в голове не сразу. Мы как раз проезжали мост через речушку с добрым названием «Любушка». Я чуть прижал между большим и указательным пальцами правой руки большой палец на левой руке Лины, которая так и не убирала свою ладонь с моей. И подмигнул ей, когда вслед за пролетевшей табличкой с именем реки показался указатель на деревню «Бубниха». Жизненно вышло.

— Как тебе помочь, Ось? Я твою боль и тоску будто спинным мозгом чую. Как остальные только терпят, Сергий тот же? — «продумал» я, старательно держа внимание на той самой точке сферы, что выбрал изначально.

— Засади лесами Землю и сведи всё свое племя скудоумное, — нехотя ответил он.

— Ещё варианты? — я старался оставаться спокойным. Потому что сам на месте Древа вряд ли нашёл бы хоть одно цензурное слово.