Не борись со мной, малышка (СИ) - Коваленко Мария - Страница 1

Егор

— И кто это у нас прёт, не глядя?

В коридоре темно как в заднице. Ни хрена не вижу, что за тело в меня влетело. Чтобы разобраться, приходится действовать по старинке.

Вжимаю свою добычу в ближайшую стену, а дальше — на ощупь. Первым делом скольжу ладонями по спине вниз и сминаю ягодицы.

Попка немного тощая. Без объема и сладкой мягкости. Не мой формат. Но твердая как орех. Если раздвинуть половинки и вставить член, сожмет по высшему разряду. Яйца под ноль опустошит, душу наизнанку вывернет.

— Что это мы такие молчаливые? — Так и не дождавшись от улова ни писка, ни визга, изучаю дальше.

Обхватываю руками передние полушария. Стискиваю сквозь платье и еще какую-то тряпку. Взвешиваю тяжесть в ладонях. И чуть не слетаю с катушек.

Есть в жизни справедливость!

Здесь всевышний ни на что не поскупился. Компенсировал, так сказать, жопный недобор сполна. Все мягко, пышно и пиздец как горячо.

— И как мама с папой тебя, такую красивую, назвали?

На радостях в лицо даже не смотрю. Во-первых, в темноте фиг, что рассмотришь. А во-вторых, моему младшему уже и так все понравилось.

Стоит дубинушка по стойке смирно. Готов бурить, дымиться и ублажать.

— Извините, — со странным придыханием, в конце концов, произносит добыча. — Мне работать нужно.

Тихо откашлявшись, она трогает меня своими длинными пальчиками. Хлопает по груди. Словно гладит.

— Кем же такая прелесть работает?

Снова спускаюсь к булкам. Забравшись под платье, кладу ладони на половинки, сжимаю…

Нет, не показалось! Упругие, сочные и как под мой размер! До последнего сантиметра! Идеально ложатся в руки. Совпадают всеми габаритами.

Не случайная добыча, а настоящий джекпот!

— Я официантка. Пустите! — голосок дамочки звучит все громче. На «Пустите» прорезаются подозрительно знакомые истеричные нотки.

— Да как же тебя, сладкую, отпустить?

Обхватив тонкую талию, трусь о плоский животик своим далеко не плоским бугром за ширинкой.

Возбудила девка так, что искры из глаз сыплются. С бешеной мамашки в обед, такого адреналина не было. Развезло как пацана в семнадцать лет.

«Упахался ты, Егор Семеныч! — поздравляю себя. — Спермотоксикоз после трех дней героического воздержания из-за, мать ее, любимой работы».

— Мне и правда нужно идти. — Девка уже не дерется. Чувствую, как набирает грудью воздух, напрягается…

В самое последнее мгновение успеваю остановить острое колено, прицелившееся в мой пах.

— А ты с норовом! — Член вжимается в молнию сильнее прежнего. Упирается тупой башкой в самую пуговку и настойчиво требует влажной аудиенции.

Первый раз встречаю у Касьянова такую строптивую девку. Бриллиант в его блядской коллекции.

— Не боись, я не обижу.

Подхватив это счастье под попку, позволяю соскользнуть по моему телу. По всем его твердыням и временным окаменелостям.

— Не надо! — уже совсем человеческим голосом произносит дамочка. Без блеяния. Без страха.

И тут до меня резко доходит…

— Стоять, где стоишь! — командую, фиксируя ее к стене. И, шалея от догадки, включаю фонарик на мобильном телефоне.

Алена

Три часа назад

— Что произошло?! — влетаю в коридор детского сада.

Сердце от страха подпрыгивает к самому горлу. Не дай бог, что-нибудь с сыном…

— Мамаша явилась? Наконец-то! — навстречу мне из комнаты старшей группы вываливается разъяренный амбал.

Двухметровый, здоровенный. Как только не выносит плечами дверную коробку?

— Мой сын… Паша… Мне сказали, что он подрался.

Пытаюсь обойти амбала справа, но, кажется, проще изобразить графа Монте-Кристо и сделать подкоп.

— Точно мамаша! — хищно оскаливается чудовище. — Вы-то мне и нужны!

На всякий случай я вжимаюсь своим костлявым телом в стену и пищу:

— Не понимаю.

Сын ходит в этот сад уже три месяца. Папы сюда даже не заглядывают. Не царское дело! А мамы… Я помню их всех. Такой крупногабаритной среди них точно не было!

— Мне поговорить с тобой надо! — словно мы уже выпили на брудершафт, амбал резко переходит на ты. — О воспитании! Как ты, кукушка, так сына воспитала, что он руку на дочку мою поднял?!

После этого предложения белые зубы зло клацают возле моего лица, а я как последняя дура пропускаю мимо ушей все слова… И пялюсь на квадратную челюсть с короткой, как наждачка, черной щетиной.

— Кукушка, ты меня вообще слышишь? Или на радостях слух потеряла?

Мужчина упирается руками в бока и, будто мало мне прочих неандертальских спецэффектов, напрягает литые мускулы, плотно обтянутые серым кашемировым гольфом.

— Паша? Ударил девочку? — это даже звучит как бред. Мой пятилетний малыш и муху не способен обидеть. Это самый тихий, милый и любимый ребенок на свете.

— Кукушка, тебе бы к лору! Уши проверить. Заодно пацана своего кому-нибудь покажешь. Пусть голову подлечат.

Голубые глаза папаши сужаются в узкие щелки, а на скулах проступают рельефные желваки. Знакомый типаж. До чертиков. Внутри все привычно сжимается, словно сейчас будет удар. Шрам между лопаток вспыхивает огнем.

Я уже готова прикрыть лицо руками, но Пашин крик за стеной: «Это она сама!» вовремя возвращает мозг на место.

— Знаете что, я, может, и, кукушка, однако вы тоже не орел! — Наплевав на разницу в весовых категориях, надвигаюсь на неандертальца. — Если ваша дочь, это та девочка, о которой я думаю, то она сама настоящая задира.

— Да вы бессмертные оба? — Темные брови взлетают вверх.

— Мы… — Я набираю полную грудь воздуха, и, стоит амбалу отрыть рот, вываливаю на него все, что думаю о папашах, запугивающих чужих детей. О педагогах, не способных разобраться, кто прав, а кто виноват. И о воспитании.

Не знаю, какой кажется моя речь со стороны — судя по краснеющему лицу папаши, я ювелирно попадаю по всем болевым точкам.

К моменту, когда я наконец выдыхаюсь, у амбала из ушей валит пар, а пальцы сжимаются в кулаки. По ощущениям жить мне осталось пару секунд. Но в самый последний момент та самая воспитательница выходит из помещения группы, и казнь откладывается.

Нам обоим читают лекцию о детской психологии. Мастерски заговаривают зубы. А затем уводят обалдевшего папашу на дополнительную беседу в кабинет директора.

Пользуясь случаем, я не торможу. Попрощавшись с чудесной, сердобольной нянечкой, забираю сына из группы. Быстро переодеваю в уличную одежду. И на первом же трамвае везу домой.

Благодаря спешке добираемся до съемной двушки на пятнадцать минут быстрее, чем обычно. Идеальная разница, чтобы спокойно приготовить ужин, покормить Пашу и настроиться на долгую ночную смену.

На радостях я даже умудряюсь вычеркнуть из головы тревожные мысли о наглом папаше. Но внезапный звонок нянечки спускает с небес на землю.

Сбиваясь и прерываясь, Валентина Петровна рассказывает, как закончился сегодняшний разбор полетов. Вздыхает о судьбе маленькой девочки, которая тяжело переживает развод родителей. А в самом конце, словно случайно, сообщает, где работает злобный папаша, и чем по роду службы занимается.

Последняя новость прибивает похлеще пыльного мешка.

— Вы уверены, что он из органов? — спрашиваю я севшим голосом.

— Из самых настоящих! — будто существуют какие-то ненастоящие, подтверждает Валентина Петровна. — То ли майор в УГРО, то ли майор в каком-то другом отделе. В общем, разыскивает опасных преступников и сажает их за решетку.

— Спасибо.

За решетку меня отправлять не за что. Статью о краже собственного ребенка из семейного «гнездышка» пока не придумали. Но панике все равно. Она обхватывает горло тугой удавкой и морозным холодом спускается по спине.