Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата - Страница 1

Она была так стара, что давно потеряла счет времени.

Здесь, в крохотной избушке посреди густого леса, оно давно перестало течь, как положено, а капало еле-еле, с каждым днем все более замедляясь.

Одно несомненно: она была куда старше этого мира и все еще помнила, как однажды все сущее вылупилось из яйца и какая чехарда началась после.

Позади было многое: восемь мужей и двадцать семь детей, а уж внуков с правнуками и вовсе не счесть.

Сейчас ее разум угасал, а тело становилось все более дряхлым. Не хватало сил встать и смахнуть паутину, не хватало желания жить.

Она просто лежала на остывшей печи и ждала, когда все наконец завершится — безобразная слабая старуха, ни о чем не жалеющая.

Умирать было довольно скучно, и ее терпение истончалось.

Маленькая соломенная кукла тихо напевала ей колыбельные, ей вторила вьюга за тонкими стенами, а вой волков звучал похоронно.

И грохот распахнувшейся двери показался громовым.

Ненужным.

Лишним.

Кряхтя и морщась, она повернула голову, чтобы увидеть незваного гостя.

Он тоже умирал, какое совпадение.

Кровь струилась по его лицу и телу, пахло волками и отчаянием.

Шаг, другой — и человек рухнул прямо посреди ее избушки, лицом вниз, страшные раны на спине, изорванная в лоскуты одежда.

Она давно научилась смирению и сейчас не собиралась роптать.

Заставила себя сесть, откинула назад серые грязные космы, спустила худые ноги на пол.

Прошаркала валенками, безотчетно сжимая в руках соломенную куколку, которая все напевала и напевала, ибо ничего другого не умела.

Склонилась над человеком, с трудом перевернула его, протерла соломой лицо, смывая кровь.

Совсем еще мальчик.

Тот, кто заберет последние крохи ее сил, прощальный подарок судьбы — наконец-то она сможет покинуть этот мир.

И, склонившись над бесчувственным телом, безобразная старуха нежно поцеловала гостя в лоб, отдавая ему все, что у нее осталось.

Авось и выживет.

Пот древней старухи, кровь молодого мужчины, слюна волков и солома: так я пришла в этот мир.

Прежде у меня был только голос. Сейчас у меня появилось тело — большое, человеческое, плотное, нелепое. Я не умела им пользоваться, я не знала, как оно работает.

Сделала шаг — упала. Подняла руки, посмотрела на них.

У старухи они были дряблые, покрытые морщинами и пятнами. А у меня — белые, тонкие, гладкие. Волосы падали на лицо — не серые, как у нее, а соломенные, светлые.

В хижине было холодно, и я впервые поняла, каково это.

Замерзла.

Передвинувшись по полу, стянула с мертвой хозяйки длинную лохматую телогрейку. Закуталась.

Человек лежал рядом. Дышал.

Вот как, значит, выглядят другие лица.

С трудом поднялась.

Нашла в углу немного дров. Руки плохо слушались, разжечь огонь удалось не сразу. Вспыхнувшее пламя напугало меня: вот что такое страх.

Закрыла дверь. Волки выли, но я знала, что меня они не тронут.

Я чувствовала их, а они — меня. Мы были меньше, чем стаей, но понимали друг друга.

Оглянулась на два тела на полу.

Опустилась перед незнакомцем на колени, положила ладони на бледное лицо.

Запела колыбельную.

Что я еще умела?

Пять лет спустя

— Поля-Поленька-Полюшка! По-о-о-оле-е-е-енька-а-а-а-а.

Голоса кружились вокруг нее, звали к себе, меняли интонации, подбирали ту самую, на которую она обязательно отзовется.

Такое уж это было место, Гиблый перевал. Никому не удавалось удержаться и не шагнуть в пропасть. Никому, кроме нее.

Поля вела грузовую фуру медленно, серпантин был узким, а горы нависали так низко, что едва не царапали крышу кузова. Привычно сосредоточившись на дороге, она мурлыкала колыбельные себе под нос, не особо прислушиваясь к зову духов, которые без устали все прощупывали и прощупывали ее воспоминания, чтобы найти самого родного, самого любимого человека и заговорить его голосом. Но все их попытки были тщетны: за пять лет человеческой жизни Поля так и не испытала серьезных привязанностей и порой ощущала, что ее сердце все еще набито соломой.

Впервые на Гиблый перевал она попала три года назад, когда Егорка, заскучав, вдруг придумал: «а давай посмотрим, что это за чудо такое и почему взрослые запрещают туда соваться».

Младшему княжескому отпрыску едва стукнуло восемь, и хоть Поля считалась старше, но совершенно этого не ощущала. И человеческие чувства, и этот мир, и математика с письмом — все для нее было в новинку.

История лесной девчонки потрясла город из янтаря и черного камня. Юная дикарка, которая никогда не покидала крохотной избушки и выросла, не зная никого, кроме сумасшедшей бабки, несколько месяцев не покидала газетных передовиц. Эта сенсация создала столько шумихи, что княжеская семья решила воспользоваться случаем и проявить свою милость, приняв бедняжку под свое крыло.

По правде говоря, это не было такой уж необходимостью, ведь никто и никогда не бросил бы сиротку на произвол на судьбы. Дети, свои ли, чужие ли, считались даром богов, и каждый житель Первогорска готов был принять Полю под свой кров и разделить с ней все, чем владел. Таковы были традиции гор, таковы были здешние люди.

Поле просто не повезло попасть в единственную семью в городе, в которой царили совсем другие нравы.

И хоть она, приемный ребенок княжеского рода, жила в роскоши, но все равно оставалась в просторном доме пришлой.

Для всех, кроме Егорки, который прилип к ней банным листом едва не с первого дня. Мальчишку не пугало, что новоявленная сестрица ничего не знала и ничего не умела, чаще пела, чем разговаривала, а иногда, когда сильно пугалась, рычала по-волчьи. Скорее, это его безмерно восхищало.

А потом он придумал пролезть на Гиблый перевал, и это все изменило.

Впереди показались сторожевые вышки, и Поля невольно прибавила скорости. Голоса духов становились все тише и тише, пока не исчезли совсем. Нейтральная зона занимала всего пару километров, и спустя совсем короткое время фура остановилась на площадке контрольно-пропускного пункта.

Открыв дверь, Поля спрыгнула вниз, с удовольствием потягиваясь. Женя Петровна, начальник КПП, уже спешила к ней, и было в этой флегматичной немолодой женщине что-то непривычно стремительное.

— Поля, — сказала она с необычайным волнением, — Андрей Алексеевич распорядился, чтобы ты пулей к нему, как только вернешься. Да и мне велено с тобой.

— Прям пулей? — скисла Поля. — А мы же вроде ничего такого не делали, да, Жень Петровна? Мы же вроде нигде ни в чем не виноваты.

Любой вызов к князю не обещал ничего хорошего, а уж такой срочный — тем более.

Сотрудники КПП уже открывали фуру, чтобы тщательно осмотреть все товары, доставленные из Загорья. Осмотр обычно занимал около двух часов, во время которых Поля пила чай и слушала байки. Потом ей нужно было перегнать тяжелый грузовик в Первогорск, а потом она могла бы пару дней отдохнуть, прежде чем отправиться в обратный рейс.

— Да едем же, — поторопила ее Женя Петровна. — А фуру мальчики на склад отгонят. Да вон хоть Петька.

— Есть отогнать фуру на склад, Жень Петровна! — глухо донеслось откуда-то из кузова.

— Машину хоть прислали или требуют на ковер своим ходом? — уточнила Поля.

— Сам Постельный за нами примчался, — округлила глаза ее собеседница.

Ах, если еще и сам Постельный, то и вовсе дело труба.

Где предки Александра Михайловича Постельного, подручного князя по всем вопросам, подцепили такую фамилию, догадаться, конечно, было несложно. Но проявлять фантазию крайне не рекомендовалось. Был этот человек мнителен и обидчив, а также расторопен, энергичен и влиятелен.