Сильные не убивают (СИ) - Каляева Яна - Страница 1

Если честно, не люблю вспоминать, как умирала в первый раз. После удара, который должен был стать последним, я прихожу в себя от невозможности дышать. Надо мной склоняется женщина фантастической, неземной какой-то красоты и с длинными острыми ушами. Она ритмично давит мне обеими руками на середину груди.

— Дыши, — приказывает она.

Послушно пытаюсь вдохнуть, но бронхи намертво сведены судорогой. Рука дергается к горлу — расцарапать его, пропустить внутрь хотя бы глоток воздуха… Женщина пресекает эту попытку, твердо и требовательно смотрит в мои расширенные от ужаса глаза:

— Не бойся, маленькая снага. Я ввела лекарство, и оно уже действует. Сейчас ты медленно, без паники вдохнешь. Давай!

Ее сильный глубокий голос словно бы проникает во все клеточки моего тела. Несмотря на удушье, я резко успокаиваюсь и повторяю усилие. Через хрипы и судорогу в грудь мучительно тонкой струйкой проникает воздух.

— Вот так, хорошо, — женщина крепко и уверенно сжимает мою руку. — Теперь выдыхаем. Молодец. Не спеши. Ты уже дышишь, а значит, будешь жить. Ты испытываешь сильную слабость, и это нормально, скоро пройдет. Если затошнит, не противься, так будет лучше… Ленни, чего встал столбом? Поищи тазик. Мастер Чжан, что здесь произошло? Кто ее отравил?

— Никато ее не травил, высокая госпожа! — затараторил откуда-то сбоку мужской голос с явственным азиатским акцентом. — Кому она нужна, эта снага! Травить ее еще! Заявилась сюда одна, болтала со всеми, балаболка эдакая… Заказала пад-тай мой фираменный, двойную порцию, и давай уминать — только палочки мелькают. Из этого вока я уже гостей двадыцать сегодня накормил — все живы, здоровы и счастливы. А эта мелкая дырянь вдруг как зенки выкатит, как захрипит, как забьется в припадке! Всех клиентов распугала, а тут полно народа было, как раз смена в доках закончилась… Уже и дышать перестала. Хорошо, ты зашла, высокая госпожа… А я и не знал, что ты врач.

Пока азиат болтает, я сосредоточенно вдыхаю и выдыхаю через адскую боль в груди — по ощущениям легкие словно набиты стекловатой. И все-таки каждый следующий вдох дается чуть легче. Женщина продолжает крепко держать меня за руку — какое прохладное прикосновение… Перед глазами все плывет, я не вижу ничего, кроме ее лица — внимательного, светлого, невероятно красивого. Лучистые глаза удерживают меня в сознании, словно я — заблудившийся в тумане корабль, а она — маяк.

И да, хотя мысли путаются, я отчетливо понимаю, что она — не человек. Но сейчас возможность дышать кажется куда большим чудом.

— Сколько повторять, никакая я тебе не высокая госпожа… — говорит женщина, не отрывая от меня взгляда. — И тем более не врач. Однако восемьдесят лет прожила на свете и могу распознать анафилактический шок. Адреналин у меня при себе случайно оказался — как раз в аптеку зашла за компонентами. Я даже не знала, поможет ли он снага, но вариантов не было — у нее уже сердце остановилось, пришлось запускать непрямым массажем. Кстати, пять минут прошло, пора вторую дозу вводить.

Лицо женщины скрывается из поля зрения, и тут же бедро обжигает комариный укус боли. Эльфийка — да, это эльфийка — колет прямо сквозь джинсы. Да, на мне джинсы. Ни то ни другое особого удивления не вызывает.

— Так эта материканка больная, выходит, — не унимается азиат. — Мой пат-тай не при чем, получается. Давай ты завытра это всем расскажешь, а, высок… Токес? Я в долгу не останусь, за мной не заражавеет. Ни к чему мне, понимаешь, разговоры всякие… Эх, принесло эту малахольную на мою голову…

— А ну-ка покажи свой пат-тай… Что за орехи?

— Арахис, свежайший, прямая поставка из Уханя!

— Ясно. Аллергия на арахис у нашей снага. Знаешь, как ее зовут, где она живет?

— Сказала, сегодня только на Кочку прибыла. Вон и сумка ее. Имя не назавала, только соль требовала, вот ее и прозвали Соль. Кто же в лапшичной соль просит, когда соевый соус на столе… Чудные эти материкане. Так что мне с этой Солью делать теперь? В больницу не примут без сытыраховки…

— Не надо в больницу. Раз выжила, то быстро в себя придет. Отлежится у меня.

В беседу вступает новый мужской голос — мягкий, но раздраженный:

— Ты хотела сказать — у меня, ага, Токс? Не припомню, чтобы мы с тобой договорились превратить мою мастерскую в ночлежку.

Этот парень говорит по-русски чисто, безо всякого акцента.

— У меня красная полоса в последней четверти, Ленни, — голос женщины становится ниже и печальнее. — Сейчас выросла на десятую долю, но ведь и завтра будет день… А помощь больному — доброе дело.

— Да-да, осень, осень доборое дело! — от волнения азиатский акцент мужика усиливается. — Во имя Эру Илюватара, за все хорошее и против всего плохого. А я госпоже Токес долг спишу. И целую неделю — лучшая еда и выпивка за мой счет! Всем троим, материканку эту тоже приводите — пускай все видят, что она жива-здорова, что мастер Чжан никого не травит! Давайте же посыпешим сделать доброе дело, пока рыбаки с промысла не начали возавращаться!

Дышать уже получается почти без боли, хотя легкие все еще надрывно хрипят. Но появляется новая проблема — рвота без объявления войны подступает к горлу. Немыслимым усилием поднимаюсь на локтях… глаза тут же застилает пестрым маревом.

— Ленни, тазик! — выкрикивает эльфийка.

— Ага, конечно… как Ленни, так тазик, — бурчит паренек теперь уже совсем рядом со мной. — Всегда-то мне достается самая почетная, самая интеллектуальная работа!

Женские руки подхватывают меня за затылок и плечи, и сразу становится легче.

— Fear not, for I am with you, — шепчет мне на ухо глубокий мелодичный голос. — I’ve got you.

(Не бойся, я рядом)

Если с просто эльфийкой я еще как-то смирилась, то эльфийка, говорящая по-английски с чистейшим оксфордским выговором — уже перебор. Перегруженный мозг отказывается обрабатывать эту информацию, и я погружаюсь в мягкую теплую темноту.

Будят меня голоса, доносящиеся снизу, с улицы.

— Ты же с нами п-пила, шлюха авалонская! Что, теперь д-динамо крутить вздумала? Нос воротишь от нас, высокородная?

Удар, падение тела, сдавленный хрип…

Если бы я пришла в себя полностью, то поступила бы, как всегда в таких ситуациях: забилась бы в угол, сжалась в комок и надеялась, что придет какой-нибудь сильный мужчина и все уладит. Но то ли из-за недавнего анафилактического шока, то ли из-за лекарств мозг до сих пор толком не работает. Зато работают моторные навыки, которых не было прежде.

Первым делом — снаряжение. Окидываю взглядом комнату, нахожу взглядом свою сумку. В наружном кармане, как и должно быть — кастет. Пальцы почему-то левой руки сами скользят в отверстия.

Искать обувь — лишнее; на мне только труселя и футболка, но такие мелочи сейчас не смущают. Быстрый взгляд за окно, чтобы оценить диспозицию: тротуар, двое мужчин, один трясет за плечи женщину, которая даже не пытается сопротивляться.

— С оп-причниной шутки плохи! — завывает второй.

Оба пьяны в доску, судя по интонациям. Смех один, а не противники. Выпрыгиваю в окно — всего-то второй этаж. Скольжу по мягкой густой тени — одинокий электрический фонарь в конце создает ее идеально.

Приземляюсь возле того, кто держит женщину, и экономным движением бью его кастетом в шею по сонной артерии — сбоку, чтобы женщину не придавило падающей тушей. Второй медленно замахивается правой рукой — а ведь на поясе у него кобура… Если бы я курила, то успела бы спокойно приговорить сигаретку, пока его кулак достигнет места, на котором меня уже нет; я у него за спиной, аккуратно бью кастетом в основание черепа и дожидаюсь, пока тело завалится в лужу. Отступаю на два шага, чтобы голые ноги не забрызгало грязной водой.

Хоть и лето, а ночь прохладная. Надо заканчивать здесь и возвращаться в дом, а то так и простудиться недолго.