Жемчуга - Гусева Надежда - Страница 2

– Шекспир!

Действо продолжалось долго. Наконец Гринбаум шумно обрушила на стол ворох репродукций и вырезок из газет и журналов, порылась в сумке, что-то извлекла и указала на меня.

– Как тебя зовут?

Я назвалась.

– Выйди, пожалуйста, сюда.

Я потащилась к доске, меняя окраску, как больной хамелеон, и запинаясь о раскиданные сумки одноклассников.

Гринбаум подняла мою руку – как на ринге.

– Наш сегодняшний победитель и несомненный эрудит. Все похлопали!

Ах, провались-ка ты пропадом! Как мило – «похлопали»… Жуть.

– А это приз победителю.

Приз. Мне. Ага. Впервые после картонного котенка. В мои руки легла маленькая блестящая книжица. Я замерла и, наверное, даже забыла поблагодарить.

Как мало надо для счастья. На моем столе лежал приз.

– Дай посмотреть!

– Это кто, а?

– Красиво…

– Круто, держи.

Когда каждый сосед дежурно полапал мою прелесть, я проморгалась и попыталась разобраться – чем меня, собственно, одарили. Владимир Набоков. Ничего не говорящее имя. Я раскрыла книгу. Стихи. Полистала. Еще и проза. Тонкие летящие иллюстрации.

И я открыла посередине. Всегда так делайте, когда хотите проверить – стоящая книга или нет.

«На годовщину смерти Достоевского…»

Скучновато. Достоевского я еще не читала, но его портрет в кабинете литературы не сулил ничего хорошего – угрюмое худое лицо, неухоженная борода и все это – на мрачном коричневом фоне. Кто-то сказал, что в тюрьме он сам вырезал деревянное кресло с подлокотниками в виде топоров. Невеселый, должно быть, был человек.

Предчувствие меня не обмануло. Жуть жуткая. Только на ночь читать.

Но, однако же, это затягивало, как затягивает фильм ужасов. Я не могла оторваться от странного чтива и уже не слышала, что там еще говорила Гринбаум.

Стоп. Это как? Тут только что говорилось о тлене и разложении. Зубы-жемчуга?

Я перечитала еще раз. Потом еще.

И закрыла книгу. Потому что прозвенел звонок. Урок был последним, и все ринулись в раздевалку.

До меня дошло на полдороге домой. Дошло и застряло навсегда в голове.

В самом гадком и мерзостном можно и нужно увидеть прекрасное. Надо только хотеть это увидеть.

И спустя годы я поняла – Достоевский мог. И мог Набоков. И могла, конечно же, Софья Максимовна Гринбаум, которая радовала нас так недолго. Через несколько лет она умерла от рака.

Ее единственный сын сейчас живет в Израиле. Это все, что я знаю о ее семье.

А книжка Набокова стоит до сих пор на самом видном месте в старом книжном шкафу. По одну сторону от нее – «Моби Дик», любимая книга мужа, по другую – «Мастер и Маргарита». Подходящие соседи, мне кажется.

Думаете, так просто ответить на вопрос – что острее всего запомнилось из школьной жизни?

За рюмкой чая в хорошей компании – да, конечно!

– А помнишь… Вот был прикол!

– А помнишь, как рыжему мусорку на голову?

– А как завуч шлепнулась?

– А-ха-ха! Гы-гы-гы!

А если через двадцать лет вам встречается ваш школьный учитель и спрашивает об этом самом? А если это человек, которого вы всегда вспоминали с теплотой. Что ему расскажете? Про мусорку на чьей-то башке? Про спрятанную в туалете сменку? Про драки?

Нет. Вы будете врать.

И вам не будет стыдно, потому что это вроде бы и не вранье. Ведь было же, было на самом деле…

Вы расскажете про творческие вечера и про поездки в музеи, и про грамоту за успехи в чем-то там, и про таких хороших друзей. Да, и про учителей не забудьте! Это самое главное. Это прямо бальзам на душу.

Покопайтесь в памяти – там точно есть такие файлы. Они аккуратно хранятся на своих полочках, их можно разархивировать и удивиться – вот это да!

Только это не то, что врезалось в память остро и навсегда.

И только изредка учителя так удивляют, так озадачивают, что и за шумным столом, проржавшись, похлопав по спине соседа и закусив огурчиком, кто-то встрепенется – а помнишь? И все примолкнут.

Историк у нас был пожилой. Он преподавал недолго, всего год, и вел историю Средних веков. Мы даже считали, что он старый, но дети в тринадцать лет весьма субъективны в таких оценках. Должно быть, ему было около шестидесяти, а может, и гораздо меньше.

В школе одно то уже удивительно, что преподаватель – мужчина, а когда он еще похож на учителя из старых фильмов, типа «Доживем до понедельника», это, скажу я вам, придает ему отдельную ноту романтизма. Поэтому он мне сразу понравился. И история Средних веков мне нравилась. Я даже по возможности приползала на первую парту – для меня действие, равносильное прыжку через огненное кольцо.

Иногда он орал на нас. Иногда мучил вереницами всяких дат. Ну что ж, на то он и историк.

Зато он красиво говорил. Он был артист.

– В маленькой деревушке под названием Домреми жила простая крестьянская девочка. Она была самая обыкновенная – пасла гусей, носила грубое серое платье, бегала босиком по мокрой траве…

(Эти слова особенно врезались – именно «босиком по мокрой траве». До сих пор, честное слово, когда хожу по траве босиком, вспоминаю Жанну д'Арк!)

Он еще некоторое время усыпляет нас красивыми картинками.

А потом останавливается и обводит класс безумным взглядом.

– А были ли у вас видения?!

Все молчат. Я сглатываю.

– А вещие сны?

Про вещие сны мы знаем много чего. Все начинают «А вот у меня…», «А вот был случай…», но историк быстро перебивает фонтан.

– А кто видел себя во сне героем? Героем, спасающим мир? Ладно. Кто хочет стать героем? Но с условием – в конце не жди награды. Вас просто убьют.

И через пять минут:

– Почему ты? – взывал он неистовым голосом. И сам себе смиренно отвечал: – Кто, если не я…

Представляете себе? Нам слышался треск костра. К концу урока мы глотали горючие слезы.

Но это – именно те файлы с полочек. А теперь главное.

Случилось это в конце октября.

Надо сказать, историка мы, в общем-то, любили. Но это не означало отличного знания предмета и железной дисциплины. Класс-то был сборный (всегда, когда так говорят, подразумевается – ду-ра-ки).

Он чего-то объяснял, а мы слегка шебуршились – не потому, что неинтересно, а просто так. И вдруг он замолчал. Пауза была долгой, достаточной, чтобы все недоуменно подняли глаза, а потом начали переглядываться. Наверняка кто-то конкретно накосячил и сейчас получит сполна.

– Поздравьте меня.

Что за?..

– И себя.

Переглядываемся. Чудак, конечно, вот и пойми…

– Первый снег! – вдруг закричал он.

И все посмотрели в окно. Там густо и медленно кружились пушистые хлопья.