Богатые наследуют. Книга 2 - Адлер Элизабет - Страница 71

• Предыдущая
• 71/78
• Следующая

Хильярд сильно постарел за те три месяца, пока Майк не видел его.

– Я еще молодцом, молодцом, – говорил он более беспокойно, чем помнил его Майк. – Что вы здесь делаете? Пришли сказать мне, что узнали о наследнице Поппи Мэллори, а?

Зловещая ухмылка показалась на его лице, когда он наливал в два бокала мандзаниллу.

– А мне вас не хватало, молодой человек. Я уже привык видеть вас в библиотеке зарывшимся в мои книги.

– Да, но у меня такое ощущение, что вы могли сэкономить немало моего времени, – сказал Майк резко.

– Думаю, я должен поблагодарить вас за то, что вы прислали ко мне эту отвратительную итальянку. Жену Паоло Ринарди?

– Франческу, – Майк ухмыльнулся, представив их, пьющих вдвоем шерри. – Но зато вы познакомились с Арией.

– Она чудесная девушка, – согласился задумчиво Хильярд. – Странно подумать, но тем не менее у меня есть потомки. Я мало интересовался этим раньше, и, наверное, просто не думал об этой итальянской родне. Конечно, она внучка Марии-Кристины—такая же хорошенькая, но сомневаюсь, что у нее такой же характер. Ария мне такой не показалась.

– А я думал, вы не помните Марию-Кристину, – сказал Майк.

Бледные глаза Хильярда хитро сузились.

– Ну-у, понимаете, иногда я помню многие вещи, иногда – нет. Это одна из привилегий старения.

– О'кэй, Хильярд, теперь самое время. Теперь время для правды. – Майк поставил стакан на стол и вызывающе взглянул на Хильярда. – Я собираюсь вам рассказать все, что узнал о Поппи, а потом вы можете сказать то, что знаете вы. Все, что вы знаете. Идет?

Хильярд осушил свой бокал с шерри, а потом потер в предвкушении руки.

– Давайте, – сказал он. – Я умираю от нетерпения. Он слушал внимательно, пока Майк рассказывал свою историю, изредка задавая вопросы, и удовлетворенно кивал головой, словно это согласовалось с вещами, которые он уже знал.

– Итак, вы видите, – сказал в конце Майк. – Я пришел ко второму—оборванному—концу веревки, Хильярд. Опять. Я знаю, что одна из дочерей была дочерью Поппи, но я по-прежнему не знаю, которая из них. Но я уверен, что вы знаете.

– Я ничего не знаю о ее сыне, Рогане, – медленно ответил Хильярд. – Означает ли это, что кто-то еще предъявляет права на наследство?

– Да, и его требования законны. Он правнук Поппи.

– Я ничего не знал о Numero Seize и о всей этой компании девиц, – сказал Хильярд. – И я уверен, что мой отец и Энджел не знали. Но она знала о мафиози. Не в деталях, конечно, но она прочла об этом в газетах. Я слышал, как она рассказывала одной из дочерей – Марии-Кристине, я думаю.

– А почему она рассказывала Марии-Кристине? – спросил его спокойно Майк. – Она была дочерью Поппи?

– Не говорите, что не можете узнать это самостоятельно, – зловеще усмехнулся Хильярд. – Вы ведь так славно поработали. Да и потом, почему я должен вам говорить? Только потому, что какая-нибудь жадная сука хочет заграбастать эти деньги?

– Почему вы должны мне говорить? – воскликнул разъяренный Майк. – Потому что деньги Поппи лежат мертвым грузом, тогда как они могут сделать много хорошего! Для этих людей они значат очень много – свобода, образование, любовь, они могут значить все. А эгоистичный человек – вы – хочет лишить их всего этого. Послушайте, Хильярд, один человек уже мертв, а другие в опасности.

Потрясенный Хильард взглянул на него.

– Мертв, – повторил он. – Кто мертв? Не… Ария?

– Нет, не Ария, но она может оказаться под угрозой. Игра окончена, – добавил Майк твердо. – Вы должны рассказать мне правду.

Хильярд откинулся в своем инвалидном кресле, вся его бравада исчезла. Он выглядел усталым, и его рука дрожала, когда он наливал себе еще шерри.

– Ну что ж, хорошо… Если это так много значит, я расскажу вам все, что знаю.

Какое-то время он молча потягивал вино, собираясь с мыслями.

– Сначала я расскажу вам, как я узнал, – сказал он наконец. – Энджел жила здесь, на ранчо, в последние годы своей жизни. Ей никогда не нравилось жить в Италии; с ней у нее были связаны тяжелые воспоминания, хотя ее дочери прожили там так долго. Особенно, о Елене, которая, в конце концов, откололась от матери. Мария-Кристина всегда была где-нибудь в самолете или на пароходе; она меняла страны так же, как меняла своих приятелей-любовников, но ее сын, Паоло, вырос в Италии; та старая женщина, о которой вы мне рассказывали, Фьяметта, няня Арии, она заботилась о нем.

Однажды, думаю, в 1939 году, я был дома – в отпуске из армии – со своей женой и маленьким сыном. Энджел жаловалась на сильную простуду, которая никак не проходила, а потом у нее стала болеть вся грудь. Она была красивой женщиной, Майк, вы знаете, действительно красивой, хотя ей было уже шестьдесят. Но тут словно кто-то выключил свет внутри нее. Она сдала просто в считанные дни. Я помню, как пришел к ней. Она лежала в постели и улыбалась мне, хотя и была совсем больна.

– Скажи своему отцу, что я хочу видеть его, хорошо? – сказала она своим приятным, ясным голосом.

Я пошел к отцу… Я хорошо помню встревоженный блеск его глаз, когда мы шли с ним по коридору.

– Что, так плохо? – спросил я.

– Очень плохо, сын, – сказал он скорбно. – Но она по-прежнему отказывается ложиться в больницу.

Хильярд остановился, чтобы выпить шерри, погрузившись на какое-то время в свои мысли.

– Я не пошел за ним, – сказал Хильярд. – Я понял, что разговор будет очень личным. Но отец неплотно прикрыл дверь, а я ждал его в холле. Голос Энджел всегда был звонким и чистым, и поэтому я мог отчетливо слышать, что она говорила.

– Грэг, я хочу рассказать тебе о Поппи, – сказала она. – Может быть, это последний шанс, и я думаю, ты должен узнать правду.

– Ты не должна говорить о последних шансах, Энджел, это глупо, – сказал он ей с мягким упреком, как говорил иногда с нами, когда мы были детьми.

– Ты должен выслушать меня, Грэг, – казалось, на этот раз в ее голосе была паника.

– Но я, правда, не хочу знать, – сказал мой отец. – Больше не хочу. Все это уже в прошлом, Энджел. Это лучше забыть.

– Я лгала тебе и всем, – ответила она. – И, прежде чем я умру, я собираюсь заполнить эти белые пятна. Поэтому сядь рядом со мной, Грэг, и слушай меня.

Я услышал, как скрипнул стул, когда он сел, и Энджел начала рассказывать ему о Поппи и своем муже, Фелипе. Мой отец выслушал ее до конца, а потом сказал:

– Энджел, лучше бы мне этого не знать.

– Но я должна была сделать это, – сказала она. – Ты имеешь право знать правду. Понимаешь, я знала, что однажды она вернется, чтобы найти свою дочь, и когда она действительно пришла, я отказалась сказать ей.

– Я не хочу знать, – проговорил он, – и я должен сказать вам, Майк, – он плакал. – Пожалуйста, не говори мне, Энджел. Для меня обе они твои дочери, и я даже не хочу думать о Поппи. Давай оставим все, как есть.

Наступило долгое молчание, а потом Энджел сказала:

– Я должна сделать еще одно признание, и на этот раз это моя вина. Ничья – только моя. Ты знаешь, я всегда слишком сильно опекала Елену. Она была такой прелестной девочкой, Грэг, всегда улыбалась. А когда мы узнали о ее глухоте… Я не могла вынести мысли, что ее могут обидеть другие дети, и тогда стала строить ее жизнь за нее. Я отвечала за нее на вопросы, я не разрешала ей никуда уходить без меня; ты помнишь гувернанток и нянек? Ох, это было хорошо, пока она была ребенком, но потом этот ребенок стал женщиной, с женскими чувствами и эмоциями, но она ничего не знала о мужчинах и о любви. Ведь она никогда никого не встречала – я позаботилась об этом.

Единственное место, куда Елена ходила без меня, это к лор-врачу в Сан-Франциско. Я оставляла ее в его кабинете, а сама шла за покупками в город. Доктор Бартон был ее врачом много лет—с тех самых пор, как мы вернулись из Италии. Однажды он оперировал ее, но безуспешно. Ему было за сорок, он был женат, у него были дети.

Я должна была поехать в Нью-Йорк, чтобы выручать Марию-Кристину из ее обычных переделок, и мне пришлось оставить Елену здесь, так что в очередной раз она отправилась в Сан-Франциско к доктору Бартону в одиночестве, хотя, естественно, я договорилась, чтобы она ездила в машине с шофером. Доктор Бартон был очень привлекательным мужчиной, а я даже не понимала, насколько мила и красива была Елена, я всегда думала о ней, как о ребенке… Но доктор Бартон видел ее в другом свете, и она, бедное дитя, влюбилась. Она даже не знала, какова была эта «любовь». Она была наивна, как ребенок, которым я хотела оставить ее на всю жизнь!

• Предыдущая
• 71/78
• Следующая