Мой старый дом - Арро Владимир Константинович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/22
• Следующая

— При чём тут собака? Собака какая-то. Граждане, была собака?

Орут, глазами сверкают, руками и щуками размахивают.

— Где?

— Там! Она была привязана!

— Кто?

— Мать!

— Да помолчите вы! Кто привязал?

— А я говорю — мать виновата!

— Лаять стала!

— Да не мешайте вы своими дурацкими репликами!

— Кто ж детей без присмотра оставляет?

Как без присмотра? А я что, за ним не присмотрел?

В соседнем доме уже окна начали открывать. Машины притормаживают, народ с той стороны улицы, нарушая правила, перебегает.

«Вот что мы с тобой наделали!»

А кругом крик стоит.

— Он виноват!

— Он не виноват!

— Кто, я, что ли? А что я такого сделал? Я бы до угла и обратно.

— Ну, и куда б ты его потом дел? Нет, интересно, куда?

Я говорю:

— А в чём дело? В магазин «Мясо — рыба».

— Куда-куда? Да он и в самом деле чокнутый!..

— Эй, поаккуратней! Он правильно говорит: в магазин «Мясо — рыба».

— Ну и вы какую-то чепуху мелете.

— Придержите язык.

— Сами придержите.

— Кто, вот этот? Я его знаю, — сказали в толпе.

«Дядя в шляпе. Здрасте, дядя».

— Он телефон-автомат сломал.

— Когда?

— Давеча.

— Вот видите?

— Кто, я? — кричу. — Да вы сами по нему изо всех сил колотили!

— Заткнись, грубиян. Вместо того чтоб признаться, ты ещё и грубишь. Был бы я твоим отцом, я бы тебя просто выпорол.

«Много вы понимаете, дядя!»

— Ребёнка украл, автомат сломал — да за такие вещи знаете что полагается?

— Вы поаккуратней, он сам ещё ребёнок!

— Хорош ребёнок. Что за фантазии!..

Малыша тем временем положили в коляску, что-то там поправили, подоткнули и повезли. Щука всё по земле волочилась, оставляя мокрый след.

«Так я и не угостил тебя полевой клубникой. Может, никто и не догадается. Ну, прощай».

Многие стали расходиться, но я всё ещё стоял в кольце, и люди вокруг меня спорили.

— Согласитесь, что поступок необъяснимый.

— Ах, оставьте его!

— Ах, бросьте!

Но тут раздался знакомый голос с придыханием:

— Чего к мальчишке привязались, подите все по домам.

— А вы кто такая?

— А я его ростила. Он ничего худого не сделает. Пойдём, Саня. Чего есть, то и говорю. Да! А ты на себя погляди! Воротила! У самого нос красный! Нашёл кого обидеть. Иди свою жену обижай. А нечего младенцев разбрасывать. А то нарожают и разбрасывают. Вот и говори! Ты сам роди, потом и говори. За одним поглядеть не могут. У меня двое инженерами работают да один в армии служит. Саня, пойдём, я тебе конфет куплю. И бубликов куплю. А ты их не слушай.

Я говорю:

— Тёть Сима, я его только прокатил.

— Ага, — говорит тётя Сима, — я знаю.

Я говорю:

— Там собака лаяла, чёрная такая собачина, клыкастая!

— Ну конечно, — говорит тётя Сима. — Собака лает, а ветер носит.

— А он как заревёт!

— Кто?

— Ну, про кого мы говорим.

— Да бог ведает. А письма-то всё нет?

Я говорю:

— Письмо будет!

— Ага, — говорит тётя Сима.

— Не сегодня, так завтра!

— Ага, — говорит тётя Сима. — Оно уже идёт. Везут его в почтовом вагоне за семью печатями.

Я говорю:

— Там на оленях сначала, тётя Сима.

— А как же!

— Ну вот, сначала на оленях, потом на машине, а там уж на поезде или по воздуху.

— Вот-вот, на ковре-самолёте.

— А тут уж рукой подать. Вон почта. А вот наш дом. Так это ведь совсем рядом.

— А ты бы поехал домой, а я бы покараулила. Чуть только письмо забелеет, я на трамвай вскочу и тебе привезу. Мне ведь недолго.

Я говорю:

— Тёть Сима, нет. Я уж дождусь, а вы так приезжайте, без письма.

— Так-то оно так, да ты время без толку проводишь, вот чего мне жаль. Так оно дольше тянется. Хуже нет — ждать да догонять.

— Почему без толку, я зуб вылечил.

— Ну и что ж, что зуб. Надо и уроки учить. Приходи, что ли, ко мне уроки учить. Нажарим рыбы…

…Всё рыба да рыба, деваться от неё некуда.

А письма-то всё нет. Я уж весь ящик изнутри рукой ощупал, может, оно где притаилось в уголке, но это ерунда, конечно. Таким крошечным письмо не бывает. Нам идёт большое-большое письмо! Вот такое. Нет, поменьше. Ну, в общем, чтобы в ящик пролезло. Большое белое письмо. Оно толстое, как книга. И страницы в нём пронумерованы. А ещё с рисунками. Батя любит в письмах рисовать. «Мне, — говорит, — легче изобразить, чем написать». Однажды письмо всё было из картинок. Сначала звери всякие: олень, белка, песец. Потом были нарисованы буровые вышки. А в конце — рожицы в профиль, губы у них вытянуты. Это, значит, батя целует меня.

Идёт, идёт такое письмо. Ну и что же, что нет. Будет!

— Михеев, — кричу, — Михеев, ты выйдешь?!

Михеев отвечает в окно:

— Слушай, ты ещё здесь? Вот здорово! А я ведь тебя искал! Я сейчас выйду. Подожди минуточку.

Жду. Жду.

Михеева всё нет.

Куркина высунулась из окна, спрашивает:

— Скачков, назови полевое растение из семи букв, в середине «рэ», на конце буква «а».

Я говорю:

— Куриная слепота.

Куркина водой как плеснёт. Вода упала с треском, меня немного забрызгала.

Я говорю:

— Куркина, эй, схватишь!

— Не достанешь, — отвечает Куркина. — А ты что у нас во дворе так долго делаешь? Дежуришь?

— Закрой свою форточку, — говорю.

— А я знаю, что ты делаешь. Ты одного человека ждёшь.

— Молчи, Куркина, никого я не жду.

— Нет, ждёшь, ждёшь, я знаю!

Я говорю:

— Не твоё дело.

— Только напрасно ты ждёшь, Скачков, ты не жди! — говорит Куркина.

Я стал выискивать какой-нибудь камешек.

— Скачков, этот человек на тебя ноль внимания, фунт презрения!

«Ну, — думаю, — тут надо не камешек, а порядочный камень».

Я говорю:

— Куркина, ещё одно слово скажешь — получишь!

А Куркина:

— Ей такие вычеркнутые не нужны.

— Кому?

— Не прикидывайся! Будто не знаю, кого ты ждёшь.

— Ну, кого?

— Полю, Полю!

«Ах, Полю! Ну конечно Полю. Куркина, не буду в тебя бросаться, раз Полю».

Я кричу:

— Куркина, а полевое растение из семи букв — это сурепка!

— Сама знаю!

Надоела мне эта Куркина.

— Михеев, — крикнул я, — Михеев!

Он выглянул.

— Саня, ты меня ждёшь? Это замечательно!

— Отвратительно! — кричит Куркина.

— Я тебе хочу кое-что сказать, но мне никак не выйти, меня не пускают.

Куркина кричит:

— Выйти ему, выйти!

— Да замолчи ты, суетливая какая девица, — говорит Михеев. — Саня, может, ты подымешься ко мне?

— Ля-ля, тра-ля-ля! — кричит Куркина.

— Ой, слушай, подымись, это так важно!

— Ой, слушай, подымись, это так важно! — кривляется Куркина.

«Ну конечно подымусь. В чём дело. Раз это так важно, что мне, трудно подняться?»

Михеев вышел на лестницу.

— Пойдём сядем на подоконник. Поговорим.

— Да-да, пойдём, — говорю, — сядем поговорим.

— Не отпускают, понимаешь?

— Понимаю.

— Говорят: сиди дома. Веришь, нет?

— Верю.

— Житья никакого не стало!..

Михеев загрустил, задумался.

— Да что ты, — говорю, — Михеев, загрустил-то, ну, и что такого, ты посмотри, я какой весёлый, а, Михеев! А вот я тебя сейчас развеселю!..

Стал я бороть Михеева, а он: «Пусти, пусти!»

— Ну что, — спрашиваю, — ты хотел сказать?

— Да ты, — говорит, — меня с мысли сбил! Ты хоть знаешь, что сегодня «Спартак» с «Шахтёром» играют?

— Ну и пусть играют.

— Саня, так ведь это же полуфинал!

— Ну и что?

— Приходи ко мне вечером телевизор смотреть! Слушай, Сумин придёт! Мы знаешь как поболеем! А потом ты ему поможешь составить план. Ты ведь опытный.

Я говорю:

• Предыдущая
• 19/22
• Следующая