Фатерлянд - Мураками Рю - Страница 5

Тут уж обоим министрам, а лучше всему кабинету, имело смысл уйти в отставку. Когда доллар начал свое падение, Япония была крупнейшим держателем облигаций Казначейства США, но американцы не позволяли их продавать. Всячески обхаживая японское правительство, они одновременно продолжали проводить крайне высокомерную политику по отношению к своему кредитору. США подняли на тридцать процентов цену на зерно, что ударило по производителям крупного рогатого скота; цинично поставляли оружие в КНР — и в одностороннем порядке вели переговоры о ненападении с Северной Кореей. Неудивительно, что все японское общество — политики, СМИ, интеллектуалы и простой народ — быстро утратило свою привязанность к Штатам.

Это напоминало ситуацию, когда старый и верный пес не только лишается вдруг своей ежедневной косточки, но еще и получает хорошую трепку. Скрытая антипатия по отношению к недавнему союзнику быстро перешла в форму неприкрытой ненависти. Обнищав, Япония стала объектом презрения для своих соседей и продолжала двигаться к полному краху. В конечном счете дело было даже не в том, кто кому нравился или не нравился: Япония стала страной-изгоем. Брошенные на произвол судьбы Америкой, Европой и Азией, японцы замкнулись и озлобились.

Все больше политиков, при восторженной поддержке уличных толп, намекали о том, что Япония обладает почти сорока тоннами плутония. Ходили слухи, что производство ядерной бомбы уже началось. И, по всей видимости, это было правдой, так как благодаря технологии «замкнутого ядерного топливного цикла» можно было выработать весьма большое количество оружейного плутония.

Озлобленные народы — неудачники презираемы своими соседями. То же правило применимо и к отдельным людям. Нищета и раздраженность приводят человека к полной потере самоконтроля. Быстро заводясь, такой человек либо нападает, либо угрожает вскрытием вен (а иногда и действительно пускает себе кровь). Когда надсмотрщики из управляющей организации находят таких в Рёкюти — нещадно избивают до полусмерти. Неспособные контролировать свои эмоции и, как следствие, поступки очень опасны, и уделать их в хлам — единственный способ «воспитания». После такой процедуры они становятся изгоями, париями. Им остается лишь рыться в отбросах, и вскоре они полностью опускаются, особенно в смысле личной гигиены. Им запрещалось пользоваться общественными туалетами, и они справляли нужду в вырытые ямки. Учитывая, что туалетной бумаги им тоже не доставалось, вонь от таких распространялась на много метров. Вообще, запах немытого тела — визитная карточка всякого бездомного, но никто не хотел общаться с человеком, от которого разит дерьмом. Если надсмотрщики обнаруживали подобного вонючку, тому приходилось настолько туго, что он предпочитал убраться из Рёкюти для собственного же блага… То же и с нацией — потеряв самоконтроль, она становится объектом всеобщего презрения и напрочь исторгается из международного сообщества.

Сидя на толчке, Нобуэ вспомнил, что, когда население «слило» сорок процентов своего дохода правительству, он все еще торчал вместе с Исихарой в Фукуоке. Тужась, он почувствовал боль в ягодицах, а когда подтирался, его плечи свело. Нобуэ медленно выпрямился, стараясь не напрягать поясницу. Ему в голову вдруг пришла мысль: как быстро он смог бы сейчас пробежать стометровку? В юности, когда он вовсю отжигал в компании Исихары и прочих, мог осилить дистанцию за одиннадцать секунд. Но теперь, черт побери, это вряд ли удастся! Поясница, плечи, локти, да и все остальное едва двигалось. Так что если б ему и пришлось побегать, то он просто развалился бы на части. Нобуэ представил себе эту картину и снова засмеялся.

Едва он вышел из кабинки, как до него донесся звенящий голос юноши:

— Нобуэ-сан! Полагаю, у вас все благополучно…

Длинноволосый скомкал фразу и протянул горячее полотенце. Согнувшись пополам и давясь от смеха, Нобуэ посмотрел на него.

— Знаешь что? — вдруг произнес он. — Если бы я сейчас попробовал пробежаться, то рассыпался бы на части, как игрушечный Джи-Ай Джо!

Все еще смеясь, Нобуэ оперся о плечо молодого человека и принялся утираться. Он начал с лица и шеи, вытер подмышки, затем сунул руку в штаны и обработал полотенцем промежность. Полотенце из белого стало коричневым, а по завершении процедуры превратилось и вовсе в черное. Время о времени Нобуэ останавливался, чтобы получше разглядеть результат и понюхать махрушку, а завершив процедуру, стал размахивать полотенцем, как флагом. Длинноволосый ошеломленно следил за ним, не в силах вымолвить ни слова. Из очереди на Нобуэ таращилось несколько пар совершено обалдевших глаз.

— Тут у нас есть один новенький, который ведет себя довольно странно. И я хотел бы попросить вас поговорить с ним, — сказал бритоголовый, подходя к Нобуэ.

— Что значит «довольно странно»?

Они зашагали через поле в сторону леска на юге, где располагался ограниченный пешеходными и велосипедными дорожками участок, поименованный местным людом «народным рынком». Здесь располагались многочисленные лавчонки, торговавшие по низким ценам. Даже те, кто не жил в Рёкюти, приходили сюда за покупками. Лавчонки — громко сказано — торговали как придется: некоторые прямо на земле раскладывали свой товар. Однако большая часть торговых точек была снабжена динамиками, откуда гремела музыка вперемешку с рекламой. Нобуэ нравилась эта суета. Погружаясь в галдящую толпу, он всегда представлял, что находится на какой-то неведомой планете, заселенной необычными формами жизни. Но его бритоголовый спутник не разделял его восторгов. Едва они приблизились к торговым рядам, он нахмурился.

— Так что значит «довольно странно»? — переспросил Нобуэ, наклонившись прямо к уху бритого.

— Да он не говорит ничего. И еще у него есть эта чертова штука…

— Ну так вышвырните его отсюда.

— Мы уже два раза его избивали, но он все равно не уходит. И, когда мы его лупили, он даже не пошевелился ни разу. Вот это реально страшно.

В Рёкюти часто появлялись странные типы. Пару лет назад объявился бледный и худой парень по имени Синохара, с огромным чемоданом, внутри которого копошились ядовитые многоножки. Иногда, от нечего делать, парень выпускал насекомых на какого-нибудь бродягу, чтобы потом полюбоваться на его конвульсии. Умереть никто не умер, но жуткая сыпь всем была обеспечена. Власти парка поначалу подумали, что это вспышка эпидемии и страшно переполошились, но, когда разобрались, предприняли было попытку выкинуть Синохару вон. То есть как предприняли… Помня про содержимое его чемодана, ни один из служащих так и не рискнул подойти к обиталищу парня.

У Синохары были глаза покойника и привычка смеяться без всякой причины. При этом он никогда не отвечал, если с ним заговаривали. Однако Нобуэ мог запросто подойти к нему, сесть рядом и разговорить. На губах Синохары появлялась мальчишеская улыбка, когда он начинал рассказывать ему о своей семье. «Мне говорили, — заметил как-то Нобуэ, — что ты ни с кем не разговариваешь. А почему со мной говоришь?» — «Ну, человек с таким лицом, как у тебя, похожий на космического монстра, не может быть плохим парнем», — ответил Синохара.

Синохара жил в Сэтагае^[2] с родителями и младшей сестрой. Сестра играла на виолончели и, как говорили, подавала надежды. Отец где-то что-то преподавал, мать работала переводчиком.

С самого раннего детства Синохару привлекали всякие ядовитые гады. Поступив в школу, он на свои карманные деньги стал покупать через Интернет пауков, ядовитых лягушек, скорпионов и так далее. Он настолько увлекся разведением многоножек, что носил их с собой в школу. Итогом стал частичный паралич у одного из одноклассников.

Перед самым визитом полиции к нему в дом Синохара безуспешно пытался убить всю свою семью. Дело в том, что родители души не чаяли в его сестренке-вундеркинде, тогда как Синохару в упор не замечали.

Освободившись из детского исправительного центра, Синохара оказался в полном одиночестве. Кому-то из служащих центра было поручено заняться устройством парня, однако бравый офицер до ужаса боялся пауков и предпочел уклониться от дела.