Вперед в прошлое 8 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 5

О, какой же кайф смыть с себя пот, запах вонючей колбасы, пыльного салона автобуса. Как будто заново рождаешься, и аппетит пробуждается. Если не считать трубочку со сгущенкой, я не ел сутки!

Когда вышел из ванной, вытирая голову, в кухне ждало жаркое — картошечка с золотистой подливкой, большими кусками мяса, обильно посыпанная зеленью. Ну да, бабушка же кабана забила и не могла не поделиться с дочерью.

Вид у мамы был такой, словно она встречала любимого мужа, вернувшегося из дальнего рейса, и это настораживало, а также настораживали пальчики, теребящие то рукав халата, то скатерть.

Поглядывая на нее с опаской, я принялся есть жаркое и беспрестанно его нахваливать.

— Как у тебя дела в торговле? — вкрадчиво, с придыханием спросила она. — У вас же с Алексеем дело и с дедушкой.

— Нормально, — буркнул я.

— А ты заметил, как все подорожало за каких-то две недели?

— Конечно, и товар подорожал. Придется цены повышать.

— А зарплаты не растут, — вздохнула она, и я перехватил инициативу:

— Ма, ваучеры на акции на твоей работе поменяли, это хорошо. Начало ли начальство скупать эти акции за деньги?

— Говорят только об этом, но пока не начали, — мотнула головой она, и глаза блеснули гневом. — Да и толку с тех акций? Вот какие там дививиденды? Десять процентов в год? Все дорожает быстрее! Мы все потеряем! А вот представь. — Ее голос стал вкрадчивым. — Что сегодня ты купил акцию за сто рублей, а через месяц она будет стоить двести! Вложил сто тысяч, получил двести.

Ага, ясно, куда она клонит — подбирается к моим гипотетическим накоплениям.

— На чем основан такой рост стоимости? — спросил я, мама растерянно захлопала глазами. — Это предприятие должно быть не сверхприбыльным, а гипермегаприбыльным. Что они производят?

— Акции, — ответила она, положила на стол лист бумаги и нарисовала график прибыли, как в рекламе про Лёню Голубкова. — Вот смотри. Сто тысяч. Следующий месяц — двести. Через полгода — полмиллиона, а может, и миллион! Где еще ты столько заработаешь?

Ну, понятно. Взялась мне пропагандировать «МММ». А еще ее слова пробудили в сознании ощущение, что это неправильно, так быть не должно.

Что — «это»? Как — «так»?

— Год эта компания не просуществует. Может, и полгода не протянет… И вообще. — Я глянул на часы на стене. — Мне надо на час-другой отлучиться. Я подумаю о твоих фантастических акциях.

Мама сжала челюсти от злости. Она мне тут серьезные вещи рассказывает, а я, дурачок… Наверняка ведь думает, что я маленький и глупенький, жаль, себя со стороны не видит.

Наташка, которая все это слушала, стоя в проеме двери, закатила глаза, покрутила пальцем у виска и сжала горло — типа, совсем мама крышей повредилась.

Если бы я точно знал, когда накроется «МММ», можно было бы поиграть с их акциями, ведь есть люди, которые на этом заработали. Но эта информация пропала из памяти. Потом я что-то читал про митинги обманутых вкладчиков, но когда это происходило — большой вопрос. Дотянет ли «МММ» хотя бы до лета? А до весны?

Одно знаю точно: через пару месяцев маму надо — в смирительную рубашку, а акции — в обменные пункты или как они называются. В прошлой реальности в нашей семье не было денег не то что на акции — лишнюю булку хлеба купить, все это — от излишеств.

Семья… Интересно, как там отец и беременная Лялина. А Ликуша? Вот кого жаль, жила себе девчонка, а тут пришел узурпатор жизни учить, сейчас еще и заставят сидеть с младенцем. Один выход — поступать и сбегать в общагу, иначе заездят.

Я вышел в прихожую обуваться. Мама последовала за мной, говоря:

— Паша, ты только представь: миллион! Это ж все купить можно и на лето, и на зиму! Тысяча долларов!

Знала бы она, что столько же я рассчитываю зарабатывать в месяц! Но, вижу, знать ей об этом необязательно.

— Очень интересно, — сказала я, шагая к двери. — Я подумаю.

Мама улыбнулась, а из ее глаз на меня глянула… не мама, нет, совершенно безмозглое существо, которое ради цели готово на все: отречься от близких, продать фамильные драгоценности, заложить квартиру. Никто ничего не понимает! Деньги должны работать! Ну да, заложила, но через полгода можно три таких квартиры купить!

Аж плечо самопроизвольно дернулось — то ли от того, как изменилась мама, то ли от ощущения неправильности происходящего. Надо найти и перепрятать документы на квартиру — на всякий случай. Не хватало еще идти бомжевать. Сейчас наличие прописанных детей — не повод для отказа в продаже квартиры, так что провести сделку вполне можно.

Вот только откуда ощущение неправильности происходящего? В прошлой жизни политикой я не интересовался, а то, что знал о творившемся в девяностых, почерпнул из сторонних источников много позже. Вот только память — штука странная. Говорят, что оттуда ничего не исчезает, и казалось бы забытое надо просто разархивировать. И вот это забытое почему-то всколыхнулось под напластованиями более актуальных знаний и вопило: «Не так! Не сейчас! Не время!»

Что не так с «МММ»? Я напряг память взрослого, попытался откопать хоть одного знакомого, который в это был вовлечен, чтобы понять, когда «МММ» стартовало и когда потерпело крах… Без толку. Были какие-то протесты — только это помню. Ни когда, ни где, ни как. Интересно, регрессивный гипноз способен извлечь знания из глубин памяти?

И если сейчас действительно только старт компании, есть несколько месяцев, чтобы прокрутить деньги и неплохо подняться, а вот потом… Надеюсь, успею маму вовремя остановить. Вот только пойду в библиотеку, прочитаю «КоммерсантЪ», узнаю, когда кампания стартовала и сколько есть времени, чтобы в это поиграть.

Если предположить, что мое появление в Москве так сработало, что Мавроди что-то там почувствовал, и «МММ» стартовало раньше, чем в той реальности, откуда взрослый я, то с этого момента все мои знания могут оказаться неактуальными, потому что затронуты глобальные процессы внутри страны, которые сдвинут все остальное.

Я выбежал на улицу, прихватив сумку с подарками. Бежал и не мог надышаться морским воздухом. Настроению не давал воспарить лишь грядущий разговор с друзьями о базе и быках. Ну, чем раньше узнаю детали, тем понятнее будет, что со всем этим делать.

Подниматься к Илье было… не страшно, нет — неприятно. Как когда идешь к смертельно больному человеку, не зная, как себя с ним вести, о чем разговаривать. Понятно, что надо держаться, будто ничего не случилось, но гложет беспомощность и непонятно откуда взявшееся чувство вины, которое особенно невыносимо. Вот и сейчас стремно посмотреть в глаза родителям Ильи, как будто это по моему приказу разгромили их квартиру.

Ступенька. Еще ступенька. Задержаться на лестничной клетке, выглянуть в окно, где собрались наши и в свете двух фонариков ждут меня. Один луч голубоватый, второй оранжевый. А я в темноте незаметно проскользнул в подъезд и направился к Илье, потому что, если с ними языками зацепишься — пиши пропало.

Дверь в квартиру Ильи все та же, без повреждений. Палец лег на кнопку звонка. Донеслись шаги, возня, тетя Лора крикнула:

— Илья! Павлик пришел.

Снова шаги, щелчок замка. Дверь распахнулась, и я переступил порог. Илья посторонился, пропуская меня в зал, где всегда работал телик, когда родители дома, а сейчас было так тихо, словно в доме и правда покойник.

Диван на месте. Ни тумбочки, ни телевизора с предметом моей недавней зависти и вожделения — видиком, ни кресла и стола. Лак, покрывающий шкаф, потрескался, словно его били битой или камнями. Одной дверцы нет, вторая покосилась. Стекла частично выбиты, вместо них фанера. Из спальни явился Ян, сказал спокойным голосом:

— Капец я испугался, когда они вломились! С битами! Когда меня там, на рынке, убивали, я так не боялся!

Из кухни вышел Леонид Эдуардович, вполне себе целый, на лице ни ссадин, ни кровоподтеков, только двигался он так, словно у него болела каждая мышца, как после интенсивной тренировки. Придерживаясь за грудь, он сел на диван и откинулся на спинку.