Новик (СИ) - Борчанинов Геннадий - Страница 16

Как я и предполагал, подсел этот странный товарищ именно к боярину. Они оба заказали вина, мальчик-слуга принёс им целый кувшин на двоих, но из еды ничего брать не стали. Я то и дело косился на эту странную парочку, делая вид, что целиком поглощён пряженцами.

Нет, иноземцами в Москве меня не удивишь, тем более, что тут существовали целые районы, населённые сплошь иностранцами. Английская слобода не просто так называлась Английской.

Немец упорно что-то втолковывал боярину, тот кивал и оглаживал бороду, периодически оба прерывались на вино. Говорили по-русски, но тихо, услышать что-либо в гомоне постоялого двора было попросту невозможно. Я подозвал служку.

— Скажи-ка, любезный, кто этот боярин? Вон в том углу, — спросил я, взглядом показывая на неизвестных собеседников.

Мальчишка вытянул шею, пытаясь разглядеть его, и я чуть не треснул его по загривку, ему повезло, что рассмотрел он быстро. Никакой конспирации, блин.

— Вон тот, с немцем? Боярин Зубов это, — сказал он. — А немца не знаю, впервые вижу.

Что ж, мне этого достаточно. Я заказал пива и отпустил мальчишку.

Немец, похоже, подозрение вызывал только у меня, все остальные продолжали спокойно заниматься своими делами. Я, конечно, понимал, что тут большинство людей и знать не знают о шпионских играх, контрразведке, конспирации и прочих страшных словах, но вот так открыто назначать встречи на самом обычном постоялом дворе… Хотя, может быть, у меня просто разыгралась паранойя, и немец с боярином — давние знакомые, боевые товарищи, просто решившие отметить встречу кувшином вина.

И всё же я продолжал наблюдать. Слишком уж подозрительной казалась мне эта парочка.

Расчёты мои оправдались. В конце беседы немец вытянул из-за пазухи увесистый мешочек и передал Зубову, на что боярин расплылся в довольной ухмылке. Немец же встал, куртуазно поклонился и вышел прочь, насвистывая себе под нос разухабистую песенку.

Далеко не факт, что боярин Зубов только что продал Родину, он вполне мог получить деньги за какие-то обычные услуги или товары, но я не верил в такие совпадения. Принял серебро от иностранцев, значит, иноагент, продвигаешь их интересы, с чужой руки кормишься, а остальное уже не так важно.

Мальчишка принёс моё пиво, я вновь остановил его жестом, поманил к себе.

— А служит боярин Зубов где? — спросил я.

— Так в Разрядном приказе, — ответил мальчик, и я вновь наградил его копейкой.

Разрядный приказ это, получается, нынешний аналог военкомата и министерства обороны. Учёт служилых людей, назначение воевод и так далее. И я бы понял, если бы иноземец совал взятку дьяку Посольского или Челобитного приказов. Но дьяк Разрядного приказа, носитель гостайны, немцу мог понадобиться только в одном случае. Боярин же сказку про Мальчиша-Кибальчиша не слыхал, и хранить Военную Тайну Красной Армии, похоже, не стал. Продал в Буржуинию.

С учётом того, что сейчас идёт война в Прибалтике, численность поместных войск — лакомый кусочек информации для вражеских шпионов. Да и в целом этот боярин — находка для шпиона.

Сам боярин Зубов допил вино, убрал мошну за пазуху, поправил тафью на голове, расплатился за выпитое и пошёл к выходу. Я проводил его долгим задумчивым взглядом.

Я попытался вспомнить, кто нынче проводит сыскную работу и вообще занимается подобными делами. Кажется, Разбойный приказ, но они скорее ловят обычных жуликов, татей, разбойников, а вот делами о государственной измене, наверное, занимается кто-то другой. Опричники, но опричнины пока и в планах не было.

Из раздумий меня вывел объявившийся дядька, румяный, довольный и даже немного поддатый. Он грузно опустился за стол напротив меня, понюхал крынку с пивом, приложился.

— Всё, Никит Степаныч, обо всём позаботился, — объявил он. — Добро продал, телегу тоже, меринка оставил, а то негоже боярину знатному на одном коне путешествовать, как бродяжке какому.

— Молодец, Леонтий, — сказал я. — Не знаю даже, что бы я без тебя делал.

Дядька от простой похвалы растаял, заулыбался в усы.

— Завтра в Успенский собор идём, — сказал я. — Баню вели истопить…

— Натоплена уже, — перебил меня Леонтий. — Как же, все сегодня в баню идут. А в Успенский, всё чаешь государя в Кремле увидать?

Я нахмурился, не люблю, когда меня перебивают. Ещё больше мне не понравилась полунасмешливая реакция дядьки. Для него я всё ещё был несмышлёным пострелёнком Никиткой, только вчера выбравшимся из песочницы. И относился он ко мне соответственно, даже если мы буквально вчера вместе убивали людей. Несерьёзно относился.

— Ну, то всё завтра, утро вечера мудреней, — кашлянув, сменил тему Леонтий. — Зато домой скоро вернёмся, да с прибытком. Не каждый новик домой такую добычу привозит!

— Не с татар же взяли, — хмыкнул я. — Повезло просто.

— Так и хорошо же. Значит, удачливый. К такому и в холопы пойдут охотнее, и на посты ответственные ставить будут, — сказал дядька. — Да и батюшка твой такой добыче всё равно порадуется.

— Он же, вроде как, на войне? — не понял я.

— Так перемирие же объявили, — сказал Леонтий. — Я хоть на торге людей послушал, что в мире творится. Боярин Адашев, например, на Крым пошёл. А в Ливонии наоборот, замирились пока. Значит, и батюшка твой, Степан Лукич, домой возвертается.

— Значит, надо бы и ему на торге гостинец какой посмотреть, — сказал я.

Хотя для меня в приоритете была Москва и государь, а не возвращение домой.

Рано утром, сразу после рассвета, мы с Леонтием оседлали коней и направились к Кремлю. Казалось, поднялся весь город, словно это был утренний час пик в понедельник. Но нет, это было воскресенье, и все православные тянулись к церквям.

Мы могли зайти в любую первую попавшуюся, но я хотел посетить именно Успенский собор. Государь Иоанн Васильевич будет там, должен быть, и даже если мне не удастся пробиться к нему, то можно хотя бы поглазеть издалека. Любопытно же взглянуть на грозного царя.

Со всех сторон трезвонили колокола, мы с дядькой вошли в Кремль вместе со всем остальным народом. Что удивительно, настроение у всех было приподнятым, радостным, хотя я воспринимал это посещение церкви как какую-то обязаловку. Как посещение нудных и скучных планёрок. Но нет, здесь в церковь все выходили нарядными, довольными, по дороге общаясь друг с другом. Выходили, короче, людей посмотреть и себя показать. В конце концов, телевизора ещё не придумали, развлечений не так-то много, а в церкви и батюшка поёт, и на роспись посмотреть можно, да и вообще, завораживает.

На паперти вновь стайками сидели нищие, протягивая скрюченные грязные руки. Я подал в числе прочих, просто чтобы не выделяться из толпы. На входе скинул шапку, тафью, поблескивая бритой головой, размашисто и медленно перекрестился двумя перстами. Я основательно вливался в местную жизнь, и религия была одним из основных её столпов, так что я не отлынивал, а делал, как все. За излишнюю набожность ещё никого не наказывали, а вот за атеизм и его пропаганду могут и головы лишить.

К тому же я понимал, насколько сильно отличаюсь от местных, и говором, и поведением, так что усердствовал в вере не просто так, а чтобы ни у кого не было оснований назвать меня бесноватым или одержимым.

Величественный и просторный Успенский собор был запружен народом, пахло ладаном и свечным воском. Служба ещё не началась, так что общающийся народ гудел, как потревоженный улей. Я заворожённо глазел на иконостас, дядька разглядывал расписные колонны, поминутно крестясь. Мерцали свечи, выжигая кислород, которого в такой толпе и так не хватало. Всё сверкало золотом, святые строго взирали на собравшийся люд.

Несмотря на весь простор, было довольно тесно, почти как утром в трамвае, а люди всё прибывали и прибывали. Располагались причём не абы как, а по знатности, впереди — князья и родовитые бояре с супругами и детьми, чуть сзади — служилые попроще, приказные дьяки, дворяне, за ними — купцы и просто богатые горожане. У самых дверей — слуги и нищие.