Ночь трех смертей - Шарапов Валерий - Страница 5

– Мы относимся к вашему требованию со всем уважением, – заявил следователь Паршин. – Итак, ваше имя?

– Сысоев Вадим Сергеевич, – представился мужчина, – первый помощник секретаря райкома партии в Хамовниках, в Москве.

Слова его звучали слишком напыщенно для такой глубинки, как Ковылкино, а учитывая текущие обстоятельства, еще и глуповато, как если бы десятикласснику вдруг вздумалось бахвалиться перед первоклашками. Паршин и Валеев переглянулись. Валеев едва заметно улыбнулся и пожал плечами, давая понять, что уступает следователю право решать, что делать с этим товарищем.

Паршин нахмурился, оттеснил Валеева чуть в сторону и, встав перед Сысоевым, задал первый вопрос:

– Вадим Сергеевич, это вы вызвали милицию?

– И да и нет, – ответил Сысоев. – Тело обнаружил я, но звонок сделал мой отец.

– Ваш отец? Где он сейчас? – спросил Паршин и огляделся в поисках второго свидетеля.

– Он в сторожке. – Сысоев досадливо поморщился, в очередной раз осмотрел следователя Паршина с головы до ног и наконец, смирившись, что придется иметь дело с тем, кого прислали, предложил: – Пожалуй, будет лучше, если я расскажу все с самого начала.

– Не возражаю, – согласился Паршин.

– Постараюсь не слишком вас задерживать, – пообещал Сысоев и приступил к рассказу.

В районный город Ковылкино столичный гость приехал позавчера навестить отца, который переехал из Саранска в Ковылкино пять лет назад. По приезде отец Сысоева сразу устроился на Примокшанское кладбище смотрителем, заняв прилагающийся к должности небольшой деревянный домик. Домик располагался на территории кладбища, у центральных ворот. Раз в год во время отпуска сын приезжал к отцу на побывку и в это время жил вместе с ним в домике смотрителя. Чтобы поддерживать форму, Сысоев и на отдыхе вставал рано и каждый день ровно в четыре тридцать отправлялся на пробежку. Здесь, в Ковылкино, он бегал одним и тем же маршрутом: от домика смотрителя вдоль северной ограды кладбища до дальних ворот, затем через ворота до монумента на Братской могиле, а затем обратно – до дальних ворот, чтобы возвратиться к домику уже вдоль южной ограды кладбища. Но в этот день ему пришлось нарушить традиции и прервать пробежку.

Монумент на Братской могиле виден издалека, так как в четыре стороны от него расходятся довольно широкие пешеходные дорожки, которые просматриваются от забора до забора. Свернув на дорожку, ведущую в центр кладбища, Сысоев понял, что с монументом что-то не так. Сначала он подумал, что у нерадивой хозяйки ветром унесло простыню, которую она повесила сушить, простыня зацепилась за монумент и теперь болтается на верхушке. Затем решил, что какие-то хулиганы водрузили на монумент пугало, видимо полагая, что это забавно. И только подбежав ближе и обогнув основание, Сысоев понял, что шуткой здесь и не пахнет: на остроконечной мраморной стеле головой вниз висело тело. Странное белое одеяние развевалось на ветру, придавая и без того жуткой картине зловещий оттенок.

– Когда я понял, что передо мной труп, я сразу отправился в сторожку к отцу и велел ему вызывать милицию, – закончил рассказ Сысоев.

– А как вы поняли, что перед вами труп? – задал вопрос следователь Паршин.

– Что значит – «как понял»? – искренне удивился Сысоев.

– Вы его осмотрели? Попытались нащупать пульс, проверили дыхание или предприняли попытки реанимации? – уточнил Паршин. Расположение тела не оставляло сомнений в том, что Сысоев тело не осматривал, и вопрос Паршин задавал, скорее, для протокола.

– Реанима… Да вы в своем уме? – Сысоев чуть не задохнулся от возмущения. – Я же говорю: труп, передо мной был труп, и никаких доказательств мне не было нужно! Он висел вниз головой, и даже не глядя на его лицо, я мог точно сказать, что он не жилец. Шея настолько посинела, что стала как свекла, а на фоне белого одеяния выглядела еще темнее.

– В том-то и дело, что на фоне одеяний. – Паршин говорил бесстрастно, но Сысоеву все равно показалось, что тот его осуждает.

– Хотите сказать, в тот момент, когда я его нашел, он был жив? – Подобное предположение не приходило в голову Сысоеву раньше, поэтому слегка его шокировало. – Думаете, если бы я проверил пульс, то мог бы его спасти? О, черт, только не это! Да нет, мертвый он был, точно говорю вам, он был мертвый. Я же видел, я хорошо разглядел…

– Как же вы так хорошо все разглядели в такую рань? – Вопрос стажера прозвучал внезапно, все сразу повернулись к нему. Стажер смутился, но мысль свою закончил: – Да еще и не прикасаясь к телу?

– Молодой человек, вы что, не местный? – едва сдерживая раздражение, произнес Сысоев. – В июне в Ковылкино светать начинает с половины четвертого, так что ко времени пробежки все дорожки уже освещены как днем.

– Да, света вам действительно хватило. – Вместо стажера, смущенного отповедью свидетеля, в разговор вступил Валеев. – На мой взгляд, решив не прикасаться к телу и не топтаться на месте преступления, вы поступили правильно. Наверняка вы уже ничем не могли помочь мужчине, только навредили бы до приезда специалистов.

– Какому мужчине? – Сысоев непонимающе посмотрел на Валеева.

– Как какому? Тому, которого вы нашли висящим на монументе, – в свою очередь, удивился Валеев.

– Мужчину? Почему вы решили, что речь идет о мужчине? – еще больше удивился Сысоев.

– Так вы же только что сами сказали: «Он был мертв», – напомнил Валеев.

– Ну да, сказал, но ведь я говорил про труп, а «труп» мужского рода. Как еще я должен был сказать? «Оно»?

– Не нужно кипятиться, Вадим Сергеевич, все мы немного устали, все на взводе, – вступил в разговор следователь Паршин. – Недопонимание вполне понятно, дежурный из отдела не сообщил нам пол жертвы.

– Знаете, этот вопрос беспокоит и меня, – заявил вдруг Сысоев. – Пока я вас ждал, все стоял и думал: кому же так не повезло, кого судьба так жестоко наказала? Встретить смерть на острие шпиля, быть проколотым насквозь, как букашка. Жуть! Никому такой кончины не пожелаю!

– Как-как вы сказали? Жертва приколота к острию памятника? – Паршин подался вперед, не веря своим ушам.

Памятник на братской могиле он видел не раз и хорошо помнил, что высота постамента вместе с длинным шпилем равна примерно трем с половиной метрам. Разумеется, заявление Сысоева привело его в замешательство. Как жертва могла попасть на шпиль? Какой силой нужно обладать, чтобы забросить тело человека на высоту в два человеческих роста?

– Понимаю, заявление мое больше похоже на вымысел, но так оно и есть, – подтвердил свои слова Сысоев и добавил: – Хорошо, что мне не придется доказывать свои слова. Идите за мной, сами во всем убедитесь.

Районный отдел милиции располагался на улице Первомайской и занимал типовое трехэтажное здание советской постройки: никаких излишеств, архитектурных украшений и прочих «буржуазных пережитков». Строгие аскетические формы как нельзя лучше подходили для тех задач, которые решали служители правопорядка в небольшом, но быстро развивающемся городе. За последние десять лет население города выросло почти вдвое, перевалив пятнадцатитысячный рубеж, но несмотря на быстрый рост населения, наплыв «пришлых», перебравшихся в Ковылкино из других уголков Мордовии, которых привлекли развивающаяся индустрия и немалое количество исправительных учреждений, работы у служителей правопорядка было не слишком много. В основном сотрудникам милиции приходилось разбираться с уличными драками, мелкими кражами и прочей «бытовухой». От этого оперативные работники, следователи и судейские чины чувствовали себя расслабленно и спокойно. Каждое утро они просыпались с приятным чувством, что все под контролем, с этим же чувством и засыпали, возвращаясь домой после рабочего дня, не обремененного сверхзадачами.

Так было до 11 июня 1970 года…

В это утро личный состав ковылкинской милиции подняли по тревоге в семь часов утра. Всех поголовно – начиная от участковых и заканчивая бывшими сотрудниками, вышедшими за штат по возрасту. Данный приказ поступил от начальника районного отдела полковника Стригунова, которому, в свою очередь, отдал распоряжение председатель Исполкома города Ковылкино при поддержке секретаря Горкома партии.