Дело вдовы Леруж - Габорио Эмиль - Страница 24

• Предыдущая
• 24/84
• Следующая

В ответ на эту неожиданную просьбу следователь не позволил себе даже намека на улыбку. Он и прежде слышал из уст маркизы немало несообразностей, но никогда не потешался над ними: маркиза была бабкой Клер, следовательно, он любил ее и почитал. Он воздавал ей хвалу за внучку, как иногда человек, гуляя, воздает хвалу небу за душистый лесной цветок, который сорвал под кустом.

Гнев старой дамы был ужасен и долго не утихал. Его, как гнев Ахилла,[9] можно было бы описывать на протяжении доброго десятка глав. Однако на исходе часа она, судя по всему, совершенно успокоилась. Горничная поправила ей прическу, привела в порядок ее туалет и убрала черепки.

Ярость наконец истощила самое себя, и маркиза простерлась в кресле, оглашая гостиную жалобами.

Эта волшебная перемена, изумившая горничную, произошла с ней благодаря г-ну Дабюрону. Чтобы добиться столь поразительного успеха, он призвал на помощь все свое хитроумие, пустил в ход ангельское терпение и удесятерил обходительность.

Победа его была тем более достойна восхищения, что он был совершенно не готов к этой битве. Нелепый случай с маркизой нарушил его планы. В кои-то веки набрался он решимости, чтобы заговорить, но события обернулись против него. Ему пришлось примириться с неизбежным.

Вооружась отменным судейским красноречием, г-н Дабюрон обрушил на голову раздражительной маркизы холодный душ. В огромных дозах использовал он нескончаемые периоды, которые, подобно клубку ниток, умеют разматывать товарищи прокурора, стяжая себе этим немалую славу. При этом у него хватило ума не перечить ей, напротив, он гладил ее только по шерсти.

Он был то патетичен, то насмешлив. О революции упомянул надлежащим образом, проклял ее заблуждения, осудил ее злодеяния и посетовал на пагубные последствия, которые она принесла порядочным людям. От нечестивца Марата искусно перешел к прохвосту мировому судье. Не стесняясь в выражениях, заклеймил возмутительное поведение этого судейского крючка и втоптал в грязь мерзавца маляра. Однако, по его суждению, от тюрьмы их все же следовало избавить. Его выводы клонились к тому, что, пожалуй, разумнее, мудрее и даже благороднее будет уплатить.

Не успел он вымолвить это злополучное слово «уплатить», как г-жа д'Арланж вскочила на ноги и надменно выпрямилась.

— Уплатить? — вскричала она. — Чтобы эти злодеи коснели в своей испорченности? Поощрить их преступной слабостью? Никогда!

— Речь идет всего-то о восьмидесяти семи франках, — возразил следователь.

— По-вашему, это пустяк? — отвечала маркиза. — Легко вам говорить, сударь. Сразу видно, у вас денежки водятся. Ваши предки были ничтожества, революция пронеслась высоко над ними, никак их не задев. Кто знает, может быть, они даже нажились на ней. А у д'Арланжей революция отняла все. Что мне будет, если я не уплачу?

— Да что угодно, госпожа маркиза. Вы разоритесь на судебных издержках, вам будут присылать письма на гербовой бумаге, придут судебные исполнители, на ваше имущество будет наложен арест.

— Увы! — возопила почтенная дама. — Революция не кончилась! Она доберется до каждого из нас. Вам хорошо, вы сами из черни. Вижу, мне придется уплатить, не откладывая, и это весьма прискорбно: ведь у меня ничего нет, и ради внучки я вынуждена идти на величайшие жертвы.

Г-н Дабюрон изучил маркизу как свои пять пальцев. Слово «жертвы» в ее устах до того его изумило, что, не удержавшись, он переспросил вполголоса:

— Жертвы?

— Разумеется, — отвечала г-жа д'Арланж. — Если бы не она, разве я жила бы, во всем себе отказывая, чтобы свести концы с концами? Да ни за что! Покойный маркиз часто со мной заговаривал о тонтинах,[10] учрежденных г-ном де Калонном,[11] вложенные в них деньги дают большую прибыль. Такие тонтины, по-видимому, существуют и поныне. Если бы не внучка, я бы вложила туда все, что у меня есть, без остатка, чтобы пользоваться пожизненной рентой. Тогда бы мне хватало на хлеб. Но я никогда не решусь на это. Слава Богу, мне известно, в чем состоит родительский долг, и все мое состояние в целости и сохранности перейдет малютке Клер.

Это признание так поразило г-на Дабюрона, что он не нашелся, что сказать в ответ.

— Это милое дитя доставляет мне ужасные мучения, — продолжала маркиза. — Вам-то я могу признаться, Дабюрон: когда я размышляю, как ее пристроить, мне худо становится.

Следователь покраснел от радости. Счастливый случай стремительно приближался, еще немного — и он окажется совсем рядом, остается только покрепче его ухватить.

— А мне кажется, — пробормотал он, — что пристроить мадемуазель Клер вовсе не трудно.

— К сожалению, вы заблуждаетесь. Она, конечно, лакомый кусочек, хоть и худышка, но что толку! Мужчины стали так расчетливы, что просто слов нет. Их интересуют только деньги. Я не знаю среди них ни одного, кому достало бы порядочности жениться на девушке из рода д'Арланжей, у которой всего приданого — красивые глазки да манеры.

— Полагаю, вы преувеличиваете, сударыня, — робко заметил г-н Дабюрон.

— Ничуть. Верьте моему опыту, я живу на свете дольше вас. К тому же, если я выдам Клер замуж, зять мой причинит мне кучу неприятностей — так утверждает мой нотариус. По-видимому, мне придется дать ему отчет — как будто я вела счета! Ах, если бы у малышки Клер было доброе сердце, она бы постриглась, ушла в какой-нибудь монастырь. А я бы уж в лепешку разбилась, чтобы собрать ей необходимый вклад. Но она совершенно меня не любит и не жалеет.

Г-н Дабюрон понял, что пришло его время. Он пришпорил свою отвагу, как всадник пришпоривает лошадь перед прыжком через ров, и решительно заговорил:

— Ну что ж, госпожа маркиза, по-моему, я знаю подходящую партию для мадемуазель Клер. Я знаю порядочного человека, который любит ее и сделает все на свете, чтобы составить ее счастье.

— Ну, без этого вообще не может быть разговора, — откликнулась маркиза.

— Человек, о котором я говорю, еще молод, — продолжал следователь. Он обладатель изрядного состояния. Он был бы счастлив получить мадемуазель д'Арланж в жены без всякого приданого. Он не только не станет требовать у вас отчета, но будет умолять вас, чтобы вы распоряжались своим состоянием, как вам угодно.

— Черт возьми, а вы не дурак, дорогой мой Дабюрон! — воскликнула старая дама.

— Если бы у вас возникли трудности с переводом вашего состояния в пожизненную ренту, ваш зять мог бы помочь вам, внеся недостающую сумму.

— Ах, мне худо! — перебила его маркиза. — Что же это — вы, имея на примете подобного человека, никогда мне о нем не говорили! Надо было давно уже мне его представить.

— Я не смел, сударыня, я опасался…

— Скорее же, кто этот изумительный зять? Где гнездится эта белая ворона?

Сердце у г-на Дабюрона сжалось от невыносимой тревоги. На карту было поставлено его счастье.

Наконец, словно пугаясь своих слов, он пролепетал:

— Это я, сударыня…

Его голос, взгляд, вся его фигура приняли самое умоляющее выражение. Он был в ужасе от собственной дерзости, потрясен тем, что сумел все-таки преодолеть свою робость. Он готов был пасть к ногам маркизы.

Старая дама покатилась со смеху. Она хохотала до слез и, пожимая плечами, повторяла:

— Нет, что за шутник этот любезный Дабюрон! Ей-богу, он меня уморит! Ну и потешник!

Но вдруг, в разгаре приступа веселья, она замолчала и с достоинством спросила:

— Следует ли принимать ваши слова всерьез?

— Я сказал чистую правду, — пролепетал следователь.

— Значит, вы в самом деле богаты? — осведомилась маркиза.

— Сударыня, от матери я унаследовал почти двадцать тысяч ренты. В прошлом году умер мой дядя, оставив мне в наследство чуть больше ста тысяч экю. У отца моего около миллиона. Если я попрошу у него половину, он даст мне ее хоть завтра. Если бы от этого зависело мое счастье, он отдал бы мне все свое состояние и вполне удовольствовался бы ролью управляющего.

• Предыдущая
• 24/84
• Следующая