Сердце Мириаля - Фьюри Мэгги - Страница 43
- Предыдущая
- 43/105
- Следующая
— Ладно. Я сейчас.
И в самом деле, миновали считанные секунды — и лицо Элиона тронуло теплое дыхание ветерка.
— А вот и я.
К изумлению чародея, на него вдруг снизошел безмерный, блаженный покой. Так бывало в детстве — стоило ему упасть, сломать любимую игрушку или запутаться в трудном задании, как тут же появлялась мать и, крепко обняв его, прогоняла прочь все напасти. Ее умелые руки могли починить все, кроме разбитого сердца, а мудрые советы помогали справиться почти с любыми трудностями…
Элион сердито мотнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Его мать уже много лет, как умерла. Он давно уже взрослый и сам способен справиться с любыми трудностями… вот только сейчас застрял на тропе с упрямым конем и вынужден просить помощи у насмешливой невидимки.
— Можешь ты заставить сдвинуться с места эту паршивую клячу?— раздраженно осведомился он.
— Надеюсь, что смогу. Не знаю только, что думает по этому поводу сама кляча! — В воздухе серебристыми колокольцами рассыпался легкий смех Шри.
— Оч-чень забавно! — Элион в который раз стиснул зубы. Еще немного — и он сотрет их до самых десен. — Когда закончишь…
— Уже закончила, дорогой мой чародей. — В мысленном голосе Шри все еще звенел смех. — Теперь ступай по ту сторону потока и жди там своего коня.
Гадая, что такое задумала фея, Элион побрел вперед по бурлящей ледяной воде. Как же она собирается сдвинуть с места эту упрямую скотину? Скорее всего сотворит иллюзию — медведя либо льва, — чтобы страхом погнать коня вперед. Элион забеспокоился не на шутку. Что может знать о лошадях это творение воздуха? Тропа, покрытая водой, на редкость скользкая, перепуганный конь может запросто споткнуться и сломать ногу. Этого еще не хватало! Гнедой кусака ему уже осточертел, но путешествовать на своих двоих…
Элион дошел до того места, где залитая водой тропа расширялась, и тут услышал перестук копыт. Поразительно, но конь, похоже, двигался вперед осторожным, размеренным шагом. Мгновение — и вот уже он возник в снежном круговороте. Элион заморгал: из-за поворота тропы появились две лошади — его гнедое наказание и — впереди — малорослая, ничем не примечательная рыжая кобылка. Злобный демон в конском обличье шел за ней покорно, как ягненок, и глаза его радостно блестели.
Разинув рот, Элион смотрел на это чудо — и тут рыжая кобылка бесследно исчезла. Гнедой жалобно заржал, озадаченно озираясь по сторонам. Чародей подошел к нему, взял под уздцы — и конь тут же пришел в себя, прижал уши и злобно щелкнул зубами. Как ни злился Элион на фею, но ее мастерству надо было отдать должное.
— Шри, это поразительно! Никогда прежде не видел ничего подобного. Как ты ухитрилась укротить эту злющую клячу?
Снежную завесу на миг пронизало радужное сияние — Тиришри прямо-таки засветилась от удовольствия.
— Да так, пустяки. Образ для иллюзии я взяла из сознания твоего коня. Эта рыжая кобылка — его мать.
И фея победно хихикнула, уловив досаду Элиона.
Проклиная всех на свете фей, лошадей и — не всерьез, конечно, — матерей, Элион подошел вплотную к Этону-провидцу. Дракон был безусловно мертв — холодная плоть уже начала коченеть, золотой отлив шкуры сменился пепельно-серым. Сердце у Элиона сжалось от горя. Отвернувшись, молодой чародей осмотрел множество следов, путаными цепочками тянувшихся в грязи и снегу. Прошли ли здесь Каз и Вельдан, разобрать было невозможно. Тропу, заваленную оползнем, отчасти разгребли солдаты, когда откапывали дракона, и теперь груды камней и грязи громоздились вдоль склонов оврага, уходившего в сторону от тропы. Вода теперь стекала в овраг, проточив себе дорогу в грязи, покрывавшей стволы поваленных деревьев и скатившиеся с горы валуны.
Элион спустился в овраг, чтобы отыскать беглеца, которого спасла Шри. Фея мчалась перед ним, отдувая прочь густую завесу снега. Если б не она, чародей в жизни не нашел бы беглеца. Он ожидал услышать хотя бы сдавленный крик о помощи или, быть может, отчаянную ругань, но чужак либо был тяжело ранен, либо предпочитал страдать молча. С каждым шагом Элион тревожился все сильнее. Почему этот бедняга не издаст ни единого звука? Быть может, он пострадал сильнее, чем уверяет Шри?
— Возьми чуточку левее, — подсказала фея. — Он примерно в десяти шагах от тебя.
Чародей осторожно двинулся влево — и наконец разглядел человека, лежащего ничком в грязи. Бедолага ерзал, пытаясь сбросить с себя груду увесистых сучьев.
— Шри! — с упреком воскликнул Элион.
— А что, по-твоему, я должна была сделать? Ты застрял на перевале, а я боялась, что он убежит и после мы его не отыщем.
— Нет, в самом деле, Шри, тебе должно быть стыдно! Разве такой поступок достоин старшего чародея? Ты не подумала, каково было бедняге очнуться под этой грудой?
— Зато он никуда не делся, — отпарировала фея, ничуть не смущенная упреками Элиона. Покачав головой, чародей поспешил к отчаянно извивающемуся беглецу. Он опустился на колени рядом с пленником и поразился тому, каким гневом и отчаянием искажено лицо незнакомца.
— Все в порядке, — торопливо сказал он. — Меня зовут Элион, я пришел помочь тебе. Теперь все будет хорошо.
Беглец отчаянно замотал головой.
— Моя жена! — простонал он. — Канелла… малышка Аннас…
Глаза его наполнились слезами.
Элион отвел взгляд, не в силах видеть это безмерное страдание, которое лишь растравляло его свежую рану.
— Ладно, ладно, — пробормотал он, неуклюже похлопав незнакомца по плечу. — Ты лучше пока помолчи. Прежде всего… — Он на миг умолк, прокашлялся. — Давай-ка вызволим тебя из этой западни.
Тормон, все еще потрясенный своим чудесным спасением от смертельной, казалось, стрелы, даже не сумел изумиться появлению этого черноволосого юноши с сумрачными глазами. Он почти не замечал, как неведомый благодетель принялся оттаскивать прочь увесистые сучья, которые вдавили его в грязь. В мыслях Тормона царил собственный сумрак — ужасные видения, повторявшиеся снова и снова. Убитая Канелла. Аннас, ясноглазое дитя, — мертвая, в черных недрах Цитадели, этого средоточия зла, рукотворного памятника жестокости, войне и разрушению. И над всей этой жутью, над убийством, ужасом, кровью маячило непроницаемое лицо иерарха, надменное и себялюбивое, — лицо человека, который подчинил свою человечность службе неким высшим силам и, совершив это, пренебрег своим долгом перед простыми людьми, подчиненными его власти. Убийство невинных? Обман и предательство? Вините в том Мириаля, а не Заваля. Все, что он ни сделает, — по Божьей воле и к вящей славе Божьей.
Тормон понимал, что надеяться бессмысленно. Сейчас уже поздно, слишком поздно. Здесь, в этом стылом и снежном безлюдье, лежа под непомерной тяжестью сучьев, он с ужасом осознал, что ловушку для него иерарх заготовил с самого начала. По какой-то неведомой причине он решил присвоить себе всю честь и славу чудесной находки, а потому устроил все так, чтобы Тормон никогда не смог проговориться. Такой бесчестный и безжалостный обман мог означать только одно: жена и дочь вольного торговца, беззащитные пленницы в крепости Мечей Божьих, были приговорены к такой же участи. Аннас и Канелла уже мертвы.
Мысли Тормона вернулись к иерарху — и внезапно все его существо охватило слепящее пламя ледяного гнева. Ни разу в своей жизни вольный торговец не совершил намеренного убийства… но очень скоро он отступит от своих правил.
— Ну, девочка моя, похоже на то, что я вовремя загнала тебя в постель, — проговорила Тулак едва слышно, чтобы не разбудить Вельдан, и плотнее подоткнула теплое одеяло вокруг спящей женщины. Затем старая наемница выпрямилась, оглядела свою гостью — и вздохнула. «Жаль, что ты заснула так скоро, — подумала она. — Я еще о многом хотела тебя спросить, а сейчас, пока ты еще слаба и не вполне оправилась, глядишь, и выболтала бы побольше интересного. Так-то, моя девочка-загадка. Проснешься ты окрепшей и освеженной — и будешь, увы, начеку».
- Предыдущая
- 43/105
- Следующая
