Вий (СИ) - Бачурова Мила - Страница 2

Поле боя было усыпано тушами тварей. Медведи, волкодлаки, ящеры — все вперемешку. Это хорошо, жечь удобнее.

— Все целы? — спросил я.

Охотники многоголосо отозвались, что целы, да; слава тебе, Господи. Даже раненных уже подштопали. Ты-то, Владимир, как себя чувствуешь?

— Да нормально. Что мне будет.

Егор покачал головой:

— Что будет — ишь! Да шутка ли — одним махом столько тварей положить? Только крупных десятка два, ящеров не считано! И спрашиваешь ещё, что будет? Так я тебе скажу: не каждый охотник такое выдержит. Даже с твоим рангом.

— Как ты схватил палку эту светячую, так твари и полегли, — доложил Захар. — Все, разом! Повалились, будто чурки в городках.

— Угу.

Значит, про трость я всё понял правильно. И твари мой приказ тоже поняли. Сердца, или что там у них, остановились одновременно. А в меня жахнуло разом… Сколько? Ох, м-мать! Сто семнадцать родий. Неудивительно, что наземь хряпнулся.

— А сама трость куда делась?

Захар вздохнул.

— Утекла. Как ты упал, так из-под тебя выскользнула, и вон туда, — он показал на провал в центре площадки. Из которого успел-таки выбраться тупорылый терминатор.

Сам он, целый и невредимый, стоял в сторонке, по-прежнему прижимая к себе Троекурова. Ну, логично, команду-то я не отменял.

Синих искр, херачащих из трещин, больше не наблюдалось. Хотя выглядели трещины серьёзно, разворотить площадку успело здорово. Обломовские коммунальщики умаются засыпать.

— И сразу, как та палка светячая в провал скользнула, так и свет этот жуткий погас, — закончил доклад Захар. — Мы к тебе бросились, а ты лежишь, будто не живой! Три Восстановления сил в тебя влили. Земляна уж и рыдать начала…

Земляна порозовела и фыркнула.

— Ничего я не рыдала! Надо больно.

— Спасибо, — кивнул я. — Сочтёмся.

Поднялся на ноги.

— Давай! — обрадовалась Тварь.

Она, естественно, находилась тут же. Не могла допустить, чтобы такой кипиш обошёлся без неё.

— Что — давай?

— Считаться давай! Кто обещал после победы — в кабак?

Охотники поддержали предложение дружным «Ура!».

В кабак я торжественно ехал верхом на Твари. Рядом невозмутимо топал терминатор, прижимающий к себе Троекурова.

Ну, а куда я его дену? Бросать-то жалко. Освобожусь немного — в Оплот переправлю. Там оживим, поболтать попробуем. Вдруг чего полезное скажет. А пока — не до этой падали, вот вообще. Ничего, потаскает терминатор. Не развалится. Тем более, что его самого мне тоже девать пока некуда.

За мной следовала толпа охотников. По мере нашего продвижения смоленские улицы заполнялись людьми. А у кабака меня и мою полусотню встретил Илья Ильич собственной персоной, с хлебом-солью на вышитом полотенце в руках.

Спрашивать ни о чём не стал. Наш торжествующий вид говорил сам за себя. Ну, и дохлый Троекуров, болтающийся в стальных руках терминатора, тоже как бы немного намекал.

Обломов поклонился мне в пояс. Выпрямился и громыхнул хорошо поставленным басом:

— Славься, граф-охотник Владимир Давыдов! Славься, герой, спасший город наш от подлых тварей!

— Славься! — подхватила толпа.

Меня попытались стащить с кобылы. Та воспротивилась. Заржала так, что народ, кто послабее, полёг. Спросила:

— Чего это они?

— Качать меня собираются.

— Зачем?

— Уважают.

— А меня качать?

— Тебя — вряд ли.

— Значит, и ты обойдёшься, — рассудила Тварь. Строго посмотрела на Обломова и рявкнула: — Пиво-то где⁈ Долго мы тут стоять будем?

Ну и ладно. Не надо меня качать. Я и сам неплохо качаться умею. Если посмотреть правде-матке в глаза, то даже охренительно неплохо.

Казалось, только вчера я апнулся до Пятидесятника, до ранга, на котором Земляна, к примеру, зависла на долгие годы. И вот я, во-первых, уже покомандовал полусотней, а во-вторых, у меня на балансе целых двести девятнадцать родий. Для понимания: чтобы распаковать следующий ранг — Боярин — нужно всего двести пятьдесят. Могу прям сейчас вальнуть терминатора — и обояриться. Ну, с поправкой на то, что вальнуть терминатора я не могу.

Терминатора мы вообще оставили снаружи, у коновязи — охранять Тварь, которой выделили два ведра пива. Заслужила, хорошо поработала сегодня. В кабаке вместе с нами она сидеть не могла, не проходила в дверь.

Хотя такие расклады хозяину кабака тоже не ахти как нравились. Дело в том, что каждый идущий или едущий к кабаку человек видел в непосредственной близи от него бухающую демоническую лошадь со светящимися глазами, а рядом — чёрный металлический скелет с трупом в одной руке и волыной в другой. И, вероятно, при виде такого зрелища мгновенно вспоминал, что водка, вообще-то — яд для души и тела. Что инвестировать время нужно в семью и карьеру, что дома остались некормленные канарейки и не снятый с огня утюг. Иными словами, потенциальные посетители разворачивались и шли к другому кабаку. Этого добра в Смоленске хоть и небогато, но есть.

Хозяин, понятное дело, из-за этих неурядиц немного напрягался, но вслух не бухтел. Сказывалось присутствие его превосходительства генерал-губернатора. Как-никак, начальства выше в Смоленске нет.

Ну и полсотни охотников, каждый из которых бухал, как не в себя, тоже сглаживали картину. Без выручки кабак сегодня определённо не останется.

— Что, Алёшенька, невесел, что ты голову повесил? — подсел я к Алексею, который, забившись за столик в углу, держал двумя руками первую кружку. Из которой, кажется, даже не отпил.

— А? — дёрнулся Алексей и посмотрел на меня диким взглядом. — А, это ты…

— Я. Уже немало, я считаю.

— Угу. Иногда даже много…

— Чего раскис-то?

— Да ничего.

Я вздохнул, ополовинил свою кружку и приступил к одухотворяющей беседе.

— Ты, Алексей, задумайся вот о чём. Ты кем по жизни быть хочешь? Мальчик-то немаленький уже, пора определяться. Вот смотри, обрисую тебе твои расклады, как я их вижу. Есть вариант — дворянская линия. Тут что надо? Да ничего. Имя и деньги. Имя какое-никакое у тебя есть, а вот с деньгами, судя по всему, швах. Отец тебя не сильно балует. А как преставится, наследство если и будет, ты его быстро спустишь.

— Да там того наследства — только долги раздать, — буркнул Алексей. — Я ж подсвечники тогда… Не то чтоб даже ради денег. Я, может, память о матушке хотел спасти.

«Может», ага. Ну, задним умом все благородные. Ладно, не буду так глубоко копать.

— Положа руку на сердце: ты ведь давно понимал, что не твоя тема, не хватает тебе чего-то. Потому в охотники и подался. Так ведь?

— Ну, так…

— А среди охотников потыкался — опять не твоё. Дальше мог по воровской пойти — помнишь, как ко мне вломился? Но опять — неудачно начал. Огрёб сразу и с фейерверками.

— Да не собирался я ничего такого! Просто дядя попросил, я и не думал…

— Вот, что не думал — охотно верю. Люди вообще редко думают, им это не свойственно. Дальше что? Дальше ты лешему продался, а через него — Троекурову. На тёмной стороне себя попробовал. И что? И опять не то! Снова себя на своём месте не чувствуешь.

Алексей сподобился наконец глотнуть пивка.

— Ну и дембельским аккордом — к Ефиму попал. Мелиорация, иные работы. Не попёрло, скажи?

— Век бы тех работ не видел, — буркнул Алексей.

— Вот и мне так показалось. Так что ж в итоге-то, Алексей?

— А ничего. Как был — так и остался. Не пришей к известному месту рукав — так папаня про меня всегда говорил. А я что могу поделать, если ни к какому делу не способен?

— Ты зазря-то на себя не наговаривай. «Ни к какому делу», ишь. К чему-то способен. Просто найти нужно. Может, тебе на Кавказ съездить?

— Зачем на Кавказ? — изумился Алексей. — Там же тварей — как грязи!

— Ну… Быстрые лошади, чёткие горцы, красивые девушки, Максим Максимыч… Н-да, ладно, забей, хреновая идея, ничем хорошим не кончится.

— Вечно ты странные вещи говоришь…

— Это всё потому, что во мне гениальный ум. Гении — они все с прибабахом. Иначе гениальность не работает… В общем, так, Алексей. Держать тебя дальше против воли смысла я не вижу. Троекурова больше нет, а без него ты мне не напакостишь. Сегодня, считаю, отработал все свои косяки, так что можешь быть свободен, топай на все четыре стороны. Захочешь в охотниках остаться — оставайся. Нам в Оплоте администратор грамотный пригодился бы. Прохор крутится, как может, но везде не поспевает, годы уже не те. Ему по-хорошему вообще бы на пенсию выйти… Короче, если интересна вакансия, обращайся. Захочешь при Ефиме остаться — тоже слова не скажу. Ну, а если всё-таки решишь на Кавказ…