Александр. Том 2 (СИ) - "shellina" - Страница 13

— А… — начал он, но практически сразу замолчал, а потом осторожно произнёс. — А вам зачем знать про императора? Вы его в любом случае встретите в Москве.

— Происходят какие-то непонятные шевеления со стороны Порты. И хотя адмирал Ушаков не видит ничего особенного и не ощущает угрозы, мне так не кажется. И коль выпал случай встретиться с императором Александром, то я хочу поделиться с ним своими опасениями, — ответил Каподистрия.

— Попробуйте, — я улыбнулся. Почему-то этот странный грек меня не узнал. Не видел портретов? Или я настолько не похож на свои изображения? — Только вряд ли вам удастся встретится с его величеством сегодня. А завтра утром мы уезжаем.

— Зато я буду в непосредственной близости и смогу в конце концов переговорить с его величеством, — уверенно сообщил нам секретарь законодательного совета и захлопнул дверь кареты.

Бобров сделал знак гвардейцам, и они отошли в сторону, пропуская карету.

— А вот если бы он знал, как я выгляжу, то вполне мог поговорить со мной прямо здесь, — заметил я с философским видом.

— Полагаю, он знает, ваше величество, — ответил Бобров. — Просто граф не ожидал вас здесь увидеть, поэтому решил, что его обманывает зрение.

— Почему-то я сомневаюсь.

Никуда ехать не хотелось. Пожалуй, я ещё немного здесь погуляю. — А что у нас с Портой происходит? Вроде бы всё нормально с утра было. Или я чего-то не знаю?

— Вы меня спрашиваете, ваше величество? — Бобров посмотрел на меня удивлённо.

— Нет, Юра, это я размышляю вслух. На вопрос о турках мне, пожалуй, только Фёдор Фёдорович Ушаков сможет ответить. Скоро он прибудет в Москву, вот тогда у него и спрошу.

На дороге, ведущей из города, появился всадник. Он ехал целенаправленно в нашу сторону. Бобров заметил его приближение и нахмурился. Он сделал шаг и встал таким образом, чтобы закрывать меня собой. Сделать это было сложновато, хрупким и утончённым юношей я не был, даже несмотря на то, что немного похудел. Когда всадник приблизился ещё ближе, Бобров весьма демонстративно положил руку на рукоять пистолета, а двое гвардейцев выдвинулись навстречу.

Всадник тем временем затормозил и соскочил с коня. Бобров, всё ещё держа руку на рукояти пистолета, сделал ещё пару шагов ему навстречу, а гвардейцы перекрыли дорогу.

— Государь, может быть, вы уже прикажите вашим псам пропустить меня? — Кочубей, а это был именно он, смотрел на меня из-за плеч гвардейцев.

— Не раньше, чем вы отдадите оружие, Виктор Павлович, — спокойно ответил ему вместо меня Бобров.

— Держите, — Кочубей раздражённо сорвал с себя ремень с ножнами и пистолетом и протянул гвардейцу. — Так вы позволите мне приблизиться, ваше величество, Александр Павлович?

— Ты надел сегодня мундир, Витя? — спросил я, продолжая его разглядывать. — И что послужило причиной?

— Я всё ещё числюсь капитаном Преображенского лейб-гвардейского полка, ваше величество. С меня никто не срывал погоны. Просто те должности, кои я занимал до своей опалы, предписывали носить гражданское платье, — глухо ответил Кочубей.

— С которыми ты сросся очень сильно, Витя. Настолько сильно, что я даже уже начал забывать о том, что ты был когда-то адъютантом у Потёмкина, — наши взгляды встретились. Ты просто решил мне подыграть, Витя. Подумал, раз я сам постоянно таскаю мундир, то будет проще найти со мной общий язык, одевшись также. — Юра, пропусти графа Кочубея. Он обещает, что будет вести себя хорошо, и у него не припрятан кинжал, который граф планирует вонзить мне в спину.

На меня посмотрели оба. Кочубей пару раз моргнул, а Бобров нахмурился. На его лице явственно читался мучительный мыслительный процесс. Бобров несколько секунд раздумывал над тем, а не обыскать ли ему графа на предмет спрятанного кинжала, или я всё-таки так неудачно пошутил? Наконец он решился и сделал знак гвардейцам пропустить Кочубея.

— Вы раньше всегда предпочитали прогулки в одиночестве, ваше величество, — он подошёл ко мне, остановившись в положенных двух метрах. Бобров деликатно отошёл в сторону, но не слишком далеко. А вдруг Кочубей крышей поедет да как кинется. На хрена ему рисковать стремительно взлетевшей карьерой ради каких-то принципов? Молодец. Все они молодцы, те молодые офицеры, которые так быстро сориентировались и встали вокруг меня первыми.

— Именно поэтому ты устремился за мной, Витя? Решил составить компанию на прогулке? — я смотрел на его упрямо сжатые губы. — Всё меняется. С моим отцом, например, удар произошёл, когда он в окружении офицеров находился. Ты слышал, что Макаров выяснил? Суки они все продажные оказались. А ведь так старательно приличными и верными людьми прикидывались.

— Да, я слышал, ваше величество. Особенно за князя Волконского слышать было странно.

— Чужая душа — потёмки, — я развёл руками. — Может быть, у князя были денежные затруднения. Ты не в курсе? Мне он так и не признался.

— Зато Салтыковы сейчас воспрянут, не так ли? — ядовито спросил Кочубей.

— Оставь этот тон, Витя, — холодно оборвал я его. — Ты мне в прошлый раз так и не ответил, что же тебя задержало в Дрездене так надолго. Да ещё и руки сковало, что ты даже письмо не сумел мне составить со словами соболезнования и поддержки. Я так понимаю, ответа у тебя нет, — добавил я задумчиво.

— Я впал в немилость у Павла Петровича, когда отказался жениться на его шлюшке…

— А собственно, почему? — я прищурился. — Анька — красивая женщина. И её интрижка с императором не помешала бы насладиться её прелестями законному мужу. Зато только представь себе, какими благами ты бы оброс, если бы чуть-чуть помог своему императору. Но ты отказался, Витя. И я хочу знать, почему.

— Потому что это мне претит…

— Брось, — оборвал я его почти на полуслове. — Только не говори мне, что ты такой романтик. Веришь в возвышенную любовь и другие романтические бредни.

— Это вполне нормально, ваше величество, — Кочубей потёр лицо. Он сильно осунулся с нашей последней встречи. Тогда мы с ним недолго проговорили. Он не сумел ответить мне прямо ни на один вопрос, и я уже через десять минут сказал, что сильно занят, и что друг Витя пускай приходит, когда надумает, что отвечать.

— Нет, Витя, это нормально для простого смертного, но не для государственного мужа. И тем более не для человека, который хочет проводить реформы. Или ты уже оставил свои мечты о реформах в нашей стране?

— Нет, не оставил, ваше величество. Я долго всё обдумывал, наверное, поэтому не вернулся быстрее. — Кочубей потёр лоб. Я же пристально на него смотрел, отмечая, что на лбу у него появилась испарина.

— И обдумывал ты так же романтично, как свою женитьбу? Вроде «проведём мы реформы, и все сразу же станут счастливы»? — я усмехнулся. — Нет, Витя, так не бывает. Ещё ни разу за всё время существования людей ни одна реформа не прошла безболезненно. И пока я не стану уверен, что ты думаешь рационально и в какой-то мере цинично, как и полагается государственному деятелю, я тебя близко к управлению не подпущу. Дружба дружбой, но таких дров, как отец, я ради дружбы не наломаю. Что с тобой? Тебе плохо?

— Что-то мутит с утра. Как позавтракал, так и началось, — видимо, штормило его знатно, потому что он уже не мог скрывать своего плохого самочувствия. И, что самое главное, он не завтракал вместе с нами. Ел Витенька отдельно.

— Витя, мы продолжим наш разговор позже, а пока ты вернёшься в Путевой дворец, ляжешь отдыхать, а потом напишешь мне очень подробно, что ты ел на завтрак. Передашь Сперанскому до обеда.

— Да, ваше величество, я всё исполню, — он посмотрел немного удивлённо, но возражать не стал.

— Очень хорошо. Бобров, выдели графу человека, а то Виктор Павлович неважно себя чувствует. Ещё упадёт где-нибудь по дороге.

— Слушаюсь, ваше величество, — Бобров наклонил голову. — Когда мы возвращаемся?

— Через полчаса, — немного подумав, ответил я. — Прогуляюсь уже по полю, букет Елизавете Алексеевне составлю, — и я сорвал какую-то ромашку, чтобы показать, как буду букет составлять. А заодно подумаю, что делать с Каподистрия. Последнее я не озвучил и пошёл по полю, выбирая цветы покрасивее. Надеюсь, Лизе мой букет понравится.