Золотой воскресник - Москвина Марина Львовна - Страница 8

– Нет, вы ответьте мне, ответьте, – буянил Лёня, – хотя бы приведите пример: кому в женитьбе помешали брылистые губы?

Дома Тишков сел за стол и написал объявление:

“Английский сеттер ищет себе жену – порядочную, умеющую хорошо готовить, непьющую, остроумную, любящую охоту. Жилплощадью обеспечен, есть дом за городом. Телефон: … Спросить Лакки…”

– Что ты надеваешь чистую рубашку??? – кричит Лёня, глядя, как я собираюсь в полет на воздушном шаре. – Нет, я чувствую, что я тоже еду! Я чувствую, что я уже еду и – лечу вместо тебя!!!

Едем с Диной Рубиной в метро, слышим, кто-то – кому-то:

– У него пять дочерей, и всех пятерых зовут Ольги…

– …И у всех разные отчества, – добавила Дина.

Мать моя Люся на даче устроила викторину:

– “Как беспомощно грудь холодела, но шаги мои были легки…” Кто это написал? Отгадываем до трех раз. Подсказываю: А. А. А.

Редактор детского издательства, куда Сергей Седов отдал свои новые сказки, спросил:

– А можно мы вас напечатаем по складам?

– Понимаете, – растерялся Седов, – если б это была пятая публикация, тогда ладно, а то первая – и по складам?

– А с ударениями?

– Ну, с ударениями – куда ни шло, – смиренно ответил автор.

Мы с Люсей сварганили ужин в честь ее хорошего знакомого востоковеда, питерского археолога Петра Грязневича. Я запекла гусиную ногу.

– Раз он такой знатный археолог, – говорю, – пусть определит, кто это.

Он обглодал кость и сказал:

– Это гусь.

– Правильно, – сказал Лёня, – настоящий археолог может определить, чья это кость, только обглодав ее.

У Рины Зелёной на стене под стеклом висел бумажный советский рубль.

– Это единственное, что я выиграла в лотерею за всю свою столетнюю жизнь! – объяснила Рина Васильевна.

Зову Рину Зелёную выступить в моей передаче на телевидении.

– Как ваше здоровье, – спрашиваю, – как настроение?

– Здоровья у меня никогда не было, – мрачно сказала она, – настроение плохое и лучше не будет. Скажите Энтину, чтобы сочинил для Рины песню. Или, может, у него есть какая-нибудь завалящая? Чтобы ее назавтра пели все?

– Для Рины? Ни за что! – воскликнул Юрий Энтин.

Оказывается, в арии Тортилы в фильме “Золотой ключик”, кроме спетых Риной куплетов, был еще один, огласить который она категорически отказалась:

– Вот я – никогда не читал детской литературы! – гордо сказал поэт Виталий Пуханов.

– А Драгунского? Голявкина? – удивился Артур Гиваргизов.

– Ни того, ни другого! – с этими словами Виталий взял из салата луковицу в виде розы и сгрыз.

– Вы как Буратино, – сказал Артур. – Хотя – что я говорю? Ведь вы не знаете, кто это такой…

На фестивале в Таганроге зашли в кафе, Виталий заказал форшмак.

– А что это? – я спрашиваю простодушно.

– Ну-у, Марина, – Пуханов произнес лукаво. – Уж вам-то полагается быть в курсе, что такое форшмак!

Сергей Михалков – Валентину Берестову:

– Валя, почитай! Г-гениально, з-здорово, з-замечательно… Валя, а теперь прочитай, ч-чтобы мне было инт-тересно…

Возвращаюсь домой после полета на аэростате. Аэростат “колбаса” – вытянутый, старый, с заплатками от войны.

– Ну, ты летала? – звонит Яков Аким. – Какие мы сверху?

– Маленькие. А тени большие.

– А сколько были в воздухе?

– Да с полчаса.

– А высота?

– Метров триста…

– А облака были?

– Были.

– Спускались – выпускали газ?

– Н-нет…

– А где спустились?

– Там же, где и взлетели: аэростат-то наш был привязан, – пришлось сознаться.

– Прости, – сказал Яша. – Я все хотел спросить, но не мог задать в лоб этот хамский вопрос.

На выступлении молодых писателей один начинающий литератор объявил, что посвящает свое стихотворение высокому гостю из секретариата СП.

– “Не посвящай, тореро, бой правительственной ложе!” – послышался из зала голос поэта Марины Бородицкой.

– Я на Седова обиделся, – сказал Эдуард Успенский.

– Есть люди, на которых нет смысла обижаться, – заметил Гриша Остер.

– Ну как? – горячится Успенский. – Я с ним везде носился, а он меня подвел!

– А как бы ты на Олега Григорьева обиделся… – вздохнул Остер.

Собираюсь на книжную ярмарку. Хочу надеть что-то яркое, полыхающее красками. Лёня говорит:

– Не надо. Писатель должен одеваться просто, как Кафка: темный пиджак, такие же брюки, рубашка – все обычно. А на плече – живой крот.

Григорий Остер нам с Успенским пожаловался, что ему в нескольких местах отказали в виски. Я была поражена.

– Неужели? – воскликнула я. – Такому уважаемому человеку в трех местах отказали в виски???

– Да не в виски! – отмахнулся от меня Гриша. – А в иске!!!

– В городе Глазго мы с Кружковым вели семинар переводчиков, – рассказывает Марина Бородицкая, – и в качестве примера взяли “Блистательна, полувоздушна…” из “Онегина”. Так самое сильное впечатление от Пушкина у шотландцев было, когда я чуть не грохнулась, пытаясь показать, как выглядит “…и тонкой ножкой ножку бьет…”.

– У него фамилия Терпсихоров… – говорю.

– Какая-то выдуманная, – сказал Лёня. – Наверно, в детском доме придумали.

– А как бьется сердце автомобилиста, когда он отправляется получать номер!.. – говорит наш Сергей. – Если ты не заплатил – это полностью непредсказуемое дело. Все хорошие, благозвучные – они дорого стоят и раскуплены. Ты же можешь получить только “ХРЕМ” или “ФУК”, хоть не “ЛОХ” или “ПОП”! Не дай бог на “УЙ” будет оканчиваться, что-то напоминать из ненормативной лексики уничижительное…

Композитор Антон Батагов вернулся с Тибета, позвонил Тишкову и сказал:

– Лёнь, ты не хочешь купить у меня синтезатор с компьютером?

– Мне, конечно, очень приятно, – говорил потом Лёня, – что такой великий музыкант хочет продать мне свой синтезатор, значит, он считает меня тоже композитором!..

“Позавчера с приехавшими американскими друзьями, – пишет мне Дина Рубина, – я прогуливалась по Масличной горе в обществе экскурсовода Марины Воробьевой. Мы шли дорогой Спасителя, видели белого осла (натурального, живого), всегда ожидающего Его на Масличной горе, спустились в гробницу так называемых малых пророков (Агей, Малахия, Захарья) – действительно, огромный склеп, подземелье, высокие своды, древние ниши для омовения рук, рыжая кошечка, которая привязалась к моей ноге настолько, что вместе с нами спустилась в чрево земли… И бодрый голос американца Алика, вопящего в мобильник:

– Алё!!! Что? Где я? В могиле! Нет, серьезно!..”

По радио идет разговор о том, как оградить русский язык от засилья ненормативной лексики.

– По краткости и экспрессивности ничто не сравнится с матом, – рассуждает гостья. – Одно короткое слово, и ты выразил бурю эмоций. Кто осудит солдата, который поднимается в бой с матерщиной на устах? Но пусть она царит в пивной, в бане, в мужском туалете! Что делать, чтобы это не лилось зловонной жижей отовсюду?