Победив, заточи нож - Тюрин Виктор Иванович - Страница 29

Доказательств на меня нет, ни у властей, ни у тебя, дорогой Антоша. А если все закончится хорошо, мне будет наплевать на все и всех, потому что все мои грехи будут списаны под слова «он действовал по велению короля».

Мне страшно хотелось спать, но я мужественно отправился в тюрьму и выслушал признания Жюля, затем сравнил их с тем, что мне сказал покойный Оливье де Мони. Кое в чем у них были расхождения, но при этом довольно несущественные. Показания разбойника были записаны и стали частью официальных показаний по злодеяниям шайки бывшего лейтенанта арбалетчиков, вот только они не указывали на связь бандитов с казначеями, но при этом он упомянул хозяина «Дома изысканных удовольствий» и молодого, красивого и всегда элегантно одетого шевалье по имени Флоран де Сансер. По словам бывшего солдата, это именно он поставлял гостям опиум, девушек и юношей для удовольствия гостей. Всего этого было мало для виселицы, но его имя было упомянуто в связи с тем, что он давал имена должников бандитам, которые из тех вытрясали деньги. Выйдя из тюрьмы, я снова отправился к шевалье де Парэ. После доклада я наконец отправился спать к Бретонцу. Бандиты, которые остались на свободе, меня уже не волновали. Тех, кого не успели взять сразу, уже давно сбежали из города.

Рухнув на кровать, я заснул мертвым сном. Проснулся уже только под утро. Только-только начало светать. Я сел на кровати. Хотя я выспался, но ощущения свежести сон, полный кошмаров, мне не принес. Да и радоваться пока было нечему, так как у нас на руках пока было раскрытие только преступлений банды де Мони. То, что мне рассказал арбалетчик, не имело подтверждения в документах, а те бумаги, что я изъял у казначея, представляли для меня «филькину грамоту». Пока я сидел и думал, ударили колокола, затем заскрипела кровать в соседней комнате. Это встал хозяин дома. Пьер Бретонец в отличие от Пьера-палача по утрам не ел дома, а завтракал в таверне, поэтому разговор у нас сейчас состоялся за пустым столом. Я опять рассказал ему не все, а только то, что ему можно знать. При этом в разговоре с ним у меня мелькнула мысль, как правильно подать комиссии мою работу, после чего мы привели себя в порядок и вышли на улицу.

В таверне, стоило мне увидеть жарившуюся на вертеле выпотрошенную тушу молодой свиньи и почувствовать аппетитный запах жареного мяса, во мне вдруг проснулся зверский аппетит. Фурне только удивленно косил на меня взглядом, глядя, как после большой миски горячей похлебки, которую съел в рекордный срок, я буквально сметал с деревянной доски-подноса ломти жареной свинины. Запив еду двумя стаканами вина, я окончательно почувствовал, что наконец пришел в себя. После чего мы с Бретонцем расстались. Он отправился на свою службу, а я пошел на постоялый двор, к Антуану де Парэ, где застал его в одной из комнат.

На столе стоял кувшин с вином и серебряный кубок. У шевалье был довольно осунувшийся вид. Судя по всему, он плохо и мало спал этой ночью. Разговор состоялся короткий и сухой, так как новостей не было, поэтому нам оставалось только ожидать появления королевского курьера или приезда комиссии. Я попрощался, оставив название своей гостиницы, так как решил вернуться на свое прежнее место жительства, а заодно навестить своего приятеля шевалье Луи, с которым мы расстались неделю назад.

Придя на постоялый двор, где тогда остановился Луи де Жуанвиль, я спросил о нем у хозяина и вдруг наткнулся на его внимательный и оценивающий взгляд.

– Вы хороший друг господина? – вдруг он задал неожиданный и наглый вопрос.

Мне вдруг захотелось набить ему физиономию, так как мне тоже требовалась разрядка.

– Ты к чему клонишь, морда?

– Прошу простить меня, господин, – видно, он уловил мой злобный взгляд, поэтому заискивающе улыбнулся и жестом примирения прижал обе руки к груди. – Не надо гневаться, господин, просто выслушайте меня и попробуйте понять.

Все было хорошо до позавчерашнего дня, когда Луи пришел вечером навеселе, с какой-то подругой, а наутро начал кричать, что его ограбили, здесь, в гостинице. Хозяин попробовал поговорить с ним, но когда кроме ругани, ничего от него не услышал, то попросил постояльца съехать, после чего шевалье выхватил меч и заявил, что пока ему не вернут деньги, он будет здесь жить.

– И живет?

– Живет, – тяжело вздохнул хозяин гостиницы.

Я залез в кошелек и кинул на стойку несколько серебряных монет:

– Этого хватит?

Тот быстро сгреб монеты, после чего снова тяжело вздохнул и попросил:

– Я вам буду очень благодарен, господин, если вы его заберете.

– Попробую.

Луи, узнав, что это я, выказал такую радость, что только что не танцевал вокруг меня. Спектакль с ограблением в гостинице он устроил, чтобы не вылететь на улицу, так как чертовка, которую он подцепил в таверне, ограбила его подчистую. Кошелек с деньгами и весь его багаж, вплоть до пояса с кинжалом, исчезли, но почему-то при этом воровка не тронула его меч. По итогу у него остались только те вещи, в которых он рухнул на кровать и заснул. Еще осталась лошадь в конюшне. Перед самым моим приходом он уже обдумывал ее продажу, так как не ел уже два дня, а хозяин отказался кормить его в долг.

На деньги, что у меня находились в кошельке, мы слегка приодели Луи, потом хорошо посидели в трактире, где он ел, как не в себя, после чего сняли ему комнату уже в другой гостинице. Остаток денег я ссыпал ему в кошелек, под его горячее обещание все мне вернуть до последнего обола, как только мы вернемся в Тур. Перед тем как расстаться, договорились встретиться в таверне «Золотая форель», когда колокола будут бить к вечерне. Как сказал мне Луи, у них отличная кухня и замечательное бургундское вино, причем именно там, по его словам, он и подцепил ту очаровательную воровку, которая раздела его почти догола. Впрочем, как истинный дворянин, он относился к своей оплошности, как к неудачной шутке. Неловко получилось, господа!

По утрам и во второй половине дня я являлся в «Голову сарацина» за новостями. Напряжение все возрастало. На Антуане лица не было, а на меня он теперь смотрел с плохо скрытой злобой, похоже, проклиная тот день, когда судьба свела его со мной.

За это время с помощью Пьера я подготовил рапорт о своей работе, который сейчас представлял собой подробный и аккуратный документ, с полным и подробным перечнем всех моих подвигов. К нему я собирался приложить записку нотариуса и конфискованные мною бумаги, которые, после внимательного рассмотрения, оказались весьма ценными уликами, а также кое-какие сведения, которые собирался передать лично.

Впрочем, не у одного Антошки было поганое настроение, но и у меня тоже. Идя в очередной раз к «Голове сарацина», я подумал о том, что завтра с утра наступит день святого Германа, а о комиссии до сих пор ничего не слышно, но стоило мне завернуть за угол, как я увидел суету на конюшне и взмыленного конюха с его помощником. Они устраивали в стойла не менее трех десятков лошадей, а на очереди были еще два возка, с которых сейчас сгружали багаж. Во дворе стояло несколько королевских солдат и жандармов. Сердце радостно екнуло при виде этой картины. Теперь все разрешится, в плохую или хорошую сторону, остается только гадать, но непонятной и напряженной ситуации все же придет конец.

«Приехали и слава богу! Пусть будет, что будет!»

Я быстро зашагал к постоялому двору, надеясь перехватить Антошу. Солдаты и жандармы только проводили меня взглядами, но ничего не сказали. Войдя в зал таверны, я увидел множество незнакомых мне людей, сидящих за столами, но шевалье среди них не было. На меня если и обратили внимание, но только мельком. К хозяину я подходить не стал, так как видел, что ему не до меня сейчас, как и двум девушкам-подавальщицам, которые носились по залу, разнося вино, пиво и еду. Помощник повара, молодой парень, не отрываясь, нарезал ветчину, колбасу и хлеб, которые тут же ложились на деревянные подносы и разносились по столам. Королевские слуги, наслаждаясь отдыхом, сейчас жадно ели после дальней дороги. Мне трудно было определить кто есть кто, так как все они были в дорожной одежде, за исключением военных. Два офицера сидели отдельно от солдат, которые заняли два стола в глубине зала. Присмотревшись, я еще выделил стол, за которым сидели слуги, писцы и пажи. Остальные чиновники сливались для меня в однородную массу, но я знал, что большая часть этих людей из Счетной палаты, а остальные – дознаватели и их помощники.