Ну, ты, Генка, и попал... Том I (СИ) - Козак Арсений - Страница 14

Маринка прям сильно раззадорилась своими планами и сразу же бросилась писать письмо царю. А я откинулся спиной на кресло, забросил руки за голову и сквозь прикрытые ресницы наблюдал за ней и наслаждался. Это состояние блаженства длилось, увы, недолго. Очень скоро до моего слуха из открытого окна донеслись крики, визги — похоже, там между бабами шла самая настоящая битва.

Я выглянул и обомлел: Лизавета, та, что недавно вышла замуж, волокла за волосы бабку Акулину. Местный люд, обрадовавшись бесплатному представлению, толпился вокруг, подзадоривая молодайку и бросая в сторону старухи-жертвы нелицеприятные эпитеты. Бабка, несмотря на возраст, довольно резво отбивалась от Лизки, из чего я сделал вывод о том, что никаких увечий молодая женщина своей сопернице по драке пока ещё не нанесла.

Около моего крыльца Лизавета заставила старуху опуститься на колени и прокричала:

— Ведьме наказания! Пришло время положить конец козням старухи-колдовки!

Толпа дружно поддержала Лизавету, причём не только сканированием её пламенных призывов, но и вполне практично: мальчишки стали хватать с земли камешки и набирать ладонями песок с дороги, забрасывая всем этим простоволосую всклокоченную зареванную старуху.

Пришлось выйти к людям, хотя усталость ныла внутри, требуя организму отдыха.

— Лизавета, потрудись объяснить, в чём состоят твои претензии к этой женщине?

Лизка с полминуты растерянно хлопала глазами, пытаясь вникнуть в смысл сказанного мною. Потом, решив, что это дело заранее проигрышное — понимание слов барыча, — решила использовать время с пользой для себя. То есть прояснить ситуацию.

— Эта шишига… Акулька! Да, эта старая карга выбрала время, когда мы с Евтихием в лесу собирали валежник, да и намазала наши ворота дёгтем! Решила мне отомстить за то, что отхлестала её на свадьбах при всех. Она уже замучалась про всех сплетничать — в посёлке ни одного человека, наверное, не осталось, кого бы она грязью не облила, — в этом месте толпа одобрительно загудела, поддерживая Лизку. — Ежели вы, Грыгорь Владимирыч, нынче сиё прегрешение внови спустите без наказания, мы сами с ей пошшитамся, так и знайтя!

Бабёнка упёрла руки в бока, гордо вскинув подбородок. Народ снова радостно загудел. Да… Вот это баба! Огонь! Настоящий вождь в юбке. На небесах явно что-то перепутали, когда эту телесную оболочку полом наделяли.

— Лизавета, отпусти старуху. Сейчас её конюх отведёт в конюшню, — мужики довольно заржали, предвкушая старухину порку. — А ты сама тотчас пойдёшь в мой кабинет. Мне поговорить с тобой надобно кое о чём.

Лизавета ступала по полу моего дома босыми грязными ступнями осторожно, постоянно оглядываясь: не сильно ли она наследила. Боевой пыл у неё спал, уступив место смятению. Видимо, в барских покоях бабёнка ни разу не была.

Мы вошли в мой кабинет, я вызвал Глафиру.

— Вот тебе, Глаша, помощница. Распоряжайся ею по своему усмотрению. Тебе же нужны помощницы для обихода девчонок?

— Спасибо, Григорий Владимирович! Конечно, лишних рук тут быть не может, — обрадовалась девушка.

И тут же, обернувшись к Лизавете, стала вводить её в курс дела. Пару минут Лизка внимательно слушала наставницу, потом вдруг резко прервала её и обратилась ко мне:

— А мой Евтихий? Он же мастер на все руки! Где сплотничать, где переташшить чаво. Без няво я не могу, и так вона чаво эти грымзы старыя треплют языками…

Я улыбнулся, снова отметив про себя несгибаемый нрав «вождя в юбке».

— Хорошо, будь по твоему. Глаша, Евтихий тоже поступает в твоё распоряжение.

Когда девушки ушли, я слегка расслабился. Маришка всё время беседы не поднимала головы, делая вид, что продолжает писать. На самом деле она боролась с желанием расхохотаться во весь голос, так развеселила её выходка простой деревенской крестьянки. И лишь двери за женщинами закрылись, цыганочка сорвалась с места и просто таки залилась смехом.

— Нет, ты видел? Как она старуху эту… за волосы… Молодчина-то какая, а! И правильно, нечего этим бабкам воли давать! Ишь ты, распоясались! Ха-ха-ха!!! А потом-то… Ну, Лизка! Ей хлебушек на ладошке протягивают, а она и себе хватает, и для мужа старается! Помню, у нас соседка такая была, когда ей предлагали чем-нибудь угоститься, она брала две шутки конфетки ли, печеньки, приговаривая: «Это мне и моему цыганёнку!» Ну, для сынишки ещё брала гостинчик. Мать моя всегда злилась на неё и бубнила: «Такая в жизни не потеряется! Везде выплывет».

Я вспомнил тут свою бабушку: она тоже всегда возвращалась домой со своих «старушьих посиделок» у двора с гостинцами. Выдавала мне, помнится, и конфетки немудрёные, и пряники, сопровождая присказкой: «А что там зайка моему Геночке передать приказывал?» Смешная у меня бабушка была, думала, что я верил в этого мифического зайку… Даже малышу было понятно, что это она отдавала то, чем её саму угощали. Ну, не сразу, конечно, я таким умным стал, если честно. Поначалу-то наивно верил и даже мысленно представлял себе этого нелепого говорящего зайку.

А вот мать никогда таких гостинцев не приносила. Даже не так: мне не приносила. Потому что иногда она зазывала в свою спальню Галку, с таинственным видом подманивая её пальцем потихоньку, чтобы я не заметил. А из спальни сестра выходила, что-то дожёвывая с довольным и гордым видом. Видимо, зайка у моей матери был какой-то странный — гостинцы передавал исключительно девочкам, игнорируя мальчиков…

— Ген… То есть Григорий Владимирович! Я тебя чем-то расстроила? — настороженно поинтересовалась Маринка.

Нет, не стану ей пересказывать свои воспоминания. Ни к чему это. А то и она начнёт вспоминать что-то непотребное из своего прошлого-будущего. Надо как-то иначе объяснить резкий перепад своего настроения.

— Ну, это как сказать «Везде выплывет, в жизни не потеряется», — остудил я пыл подружки. — Ещё как может потеряться. Ты не забыла, что в эти времена порки были очень распространены? И порочных дел мастера хорошо справлялись со своими обязанностями: наказанные во время казни не погибали, а умирали уже дома. Такие смерти списывались как естественные. Так что Лизавете сильно повезло, что её господином стал я, а не тот же Плещеев хотя бы. Не стал бы он на её сторону, Акульку бы поддержал, чует моя душа.

Маришка при упоминании о наказаниях, царящих сейчас в России, сникла. Её резвость поубавилась. Девушка снова уселась за секретер и принялась писать. А я продолжил наблюдать за ней. Красивая она, всё-таки! Хоть в том облике Маринкой была видной, что в этом красавица…

Однако через полчаса в кабинет постучались Глафира. Она сообщила, что к нам пожаловали гости. Сам Санко Вишневский, купец из цыган! Офигеть!!! Я, после нескольких минут смятения, велел принять гостя в столовой.

Цыган лет сорока-сорока пяти был упитан, высок. С огромной чёрной бородой и великолепной шевелюрой, слегка тронутой сединой, он больше походил на медведя гризли, нежели на человека. Да и голос у него был под стать его внешнему виду: зычный, громкий.

— Будьте так добры поведать мне о цели вашего визита, — чопорно произнёс я, отвесив небрежный поклон головой, пытаясь своей культурой немного сбить спесь с цыгана.

Однако и Санко оказался не промах. Он так же чопорно вернул мне поклон, подал руку, представившись. Говорил он чисто, без акцента — было видно, что купчина прожил среди русских долгое время и имеет некоторые познания об этикете. Не удивлюсь, что он немало успел прочитать литературы, а то и силён во французском. Интересная личность, колоритная, надо сказать…

— Дело в том, господин граф, что я ищу свою невесту. Мы заключили с цыганским бароном табора сделку, за что я выплатил последнему немаленький выкуп. Но она, моя невеста, если верить его словам, сбежала. И случилось это не так далеко от поместья вашего сиятельства. Вот я и решился разузнать, не прибилась ли к вам юная цыганочка? Я бы дал за неё трёх рысаков! — чёрные зрачки цыгана буравили меня насквозь.