Ключи и калитки (СИ) - Демченко Антон - Страница 22

Впрочем, есть у меня надежда, и немалая, что на такой радикальный шаг нам с подругой идти не придётся. Чувствуется в Стояне нежелание отдавать нас на расправу и крепкое намерение сдержать данное слово. Понятное дело, что надеяться и рассчитывать только на эмоции, транслируемые полусотником, было бы опрометчиво, но сам факт их наличия вселил в меня некоторую уверенность. Так что с подругой я делился новостями уже без риска взволновать её сверх потребного. Иными словами, умолчал о маячащей впереди перспективе нашей казни в случае, если здешний характерник увидит в чужаках некую «тьму», и объяснил предстоящее действо местной традицией. Вроде бы Света поверила… но чехол со своим арбалетом приняла без возражений и даже, без всяких напоминаний с моей стороны, проверила оружие и подготовила его к максимально быстрому извлечению. Теперь, в случае необходимости, подруга могла начать стрельбу буквально через пару секунд после получения приказа. Проверено ещё во время наших тренировок в лесном лагере. Я тоже повесил чехол с самострелом на плечо, а остальные наши вещи двухвостый утащил в лабораторию Граца, едва мы со Светой покинули выделенную нам комнату.

Если полусотнику и не понравилось наличие у нас оружия, виду он не подал. А в эмоциях… да ни черта внятного по этому поводу я не смог «вычитать». Всё глушило тотальное недовольство, обуревающее Стояна Смеяновича и его же тяжёлая уверенность в собственных действиях. Причём недовольством он пыхал так, что с нашего пути даже городские кабысдохи убирались, едва завидев хмурую рожу хозяина острога.

Мы же со Светой вели себя, как два японских туриста на Красной площади. С той лишь разницей, что заменившие нам фотоаппараты видеофиксаторы, присланные Грацем в составе прочей машинерии, способной пережить давление здешнего инфополя, таскали не в руках, а прикрепили к плечевым ремням всё тех же чехлов с арбалетами, чтобы не пугать странным поведением жителей Усть-Бийска. Благо аппаратики были достаточно мелкими и хорошо приспособленными к такому ношению. Спасибо предусмотрительности подчинённых Всеслава Мекленовича, прекрасно осознавших всю прелесть возможности вести съёмку, имея свободные руки. В наших «диких» условиях она действительно могла стать бесценной. И сейчас мы со Светой с удовольствием сей возможностью и пользовались, не привлекая внимания психиа… местных жителей, да.

Вопреки моим измышлениям, памятный камень острога Усть-Бийск вовсе не был расположен в геометрическом центре городка, где-нибудь на главной площади, которой здесь, по сути, и не было. Её роль, как я понял, вообще исполнял двор полусотника. Ну, действительно, а что здесь такого? В остроге проживает не больше полутысячи человек, и возможности для расширения территории, занимаемой крепостицей, нет даже в теории. В ближайшие годы, так точно. Торг, на который съезжается ещё тысячи две-три человек, устраивается на очищенном от леса поле перед воротами острога, ну и зачем при таких раскладах нужна эта самая центральная площадь в крепости?

В общем, с месторасположением местной «святыни» я промахнулся. И понял это, лишь когда Стоян Смеянович, попетляв по городку, привёл нас к возведённой над Бием стене и наблюдательной башне-маяку, у подножия которого расположилось здание, выглядящее, как лабаз с крышей, сделанной из корпуса перевёрнутой кверху брюхом ладьи. Натуральный «длинный дом» эпохи викингов!

Оказавшись внутри просторного помещения, изогнутый потолок-крыша которого опирался на покрытые резьбой мощные деревянные столбы, я лишь убедился в первом своём впечатлении. Перед нами был классический бражный, или, как его ещё называли, «медовый» зал — огромное не разделённое на комнаты пространство, центр которого занимал не менее внушительный очаг… точнее, выложенное из камней и приподнятое над полом кострище длиной добрых четыре метра и шириной два. За ним расположились два длинных широких стола с лавками, на которых могло бы разместиться, пожалуй, всё стрелецкое «войско» острога и ещё осталось бы место для гостей. Образованный этими столами широкий проход, в котором, при желании, можно было устроить хоть бальные танцы, хоть добрую драку «стенка на стенку», перегородил третий стол, поставленный поперёк зала, полагаю, для хозяев пира. А вот за ним, в самой дальней части длинного дома, виднелась натуральная каменная скрижаль высотой добрых два метра. Именно к ней нас и повёл полусотник. На этот раз, правда, он и не думал лететь вперёд, как угорелый, как это было на улицах городка, и сбавил ход, позволяя нам со Светой внимательно рассмотреть довольно скромное убранство медового зала.

Впрочем, вполне возможно, что причиной очевидной медлительности Стояна Смеяновича было вовсе не желание потрафить гостям, а ожидание появления того самого хранителя памятного камня, что должен был провести наше испытание. А характерник, словно подгадав момент, соизволил выйти навстречу, лишь когда мы оказались в каких-то пяти-шести шагах от предмета его охраны. И не один. Следом за здешним хозяином, из-за камня, за которым, очевидно, находился то ли торцевой вход в дом, то ли отгороженная часть общего зала, вышли все четыре острожных десятника. Были они насторожены, хмуры и при оружии. Что ж, этого следовало ожидать.

— Ерошка, смотри, — Света отвлекла меня от дурных мыслей, кивком указывая на камень. Я присмотрелся и… чуть не ахнул, поняв, на что именно указывает моя подруга.

В Хольмграде распространены два типа записи ментальных манипуляций. Собственно, всемерно одобряемая и продвигаемая как философами, так и естествознатцами «формульная» запись, представляющая собой фактически описание любой ментальной манипуляции с помощью созданного специально для этих целей постоянно шлифуемого математического аппарата, и признанная устаревшей архаичная символьная запись, весьма неудобочитаемая и довольно неточная ввиду многозначности составляющих её условный «алфавит» символов, более присущая старинным описаниям наговоров, замороков и чар. Казалось бы, при наличии выверенных и точных формул, такая запись должна была давно захиреть и кануть в Лету, но… был у неё один плюс, благодаря которому она влёгкую переигрывала стройность математических формул, предельно точно описывающих современные воздействия. Символы этой архаики, нанесённые на предмет и запитанные хоть волей оператора, хоть современными накопителями, сами создают нужное воздействие, наделяя носитель «запрограммированными» в такой надписи свойствами. Тогда как «идеальные» выверенные до последнего знака после запятой, математические формулы так и остаются обычными записями. Запитай их хоть от накопителей ледокола «Грумант», толку не будет.

Примером тому, кстати, могли служить как наши со Светой арбалеты, так и вообще подавляющее большинство вооружения Яговичей. Всё их снаряжение, от одежды до подсумков и от пистолетов до последнего швыркового ножа, было расписано символами, дошедшими до нас чуть ли не из времён неолита, и буквами из алфавитов языков, вымерших ещё «до сотворения Мира»[2].

Так вот, тот самый памятный камень, ради испытания на котором мы и пришли в «медовый зал» Усть-Бийского острога, был буквально испещрён знакомыми мне рунами, чертами и прочими резами с иероглифами. Не похожими. Такими же! Более того, некоторые из бросающихся в глаза, благодаря использованию уж слишком запоминающихся знаков-символов, цепочек я мог бы даже расшифровать и с успехом переложить на современную формульную запись, не боясь потерять за разночтениями основной смысл и суть заложенных в них воздействий с тем, чтобы при осуществлении ментальной манипуляции на основе описанной математической модели не бояться получить иной результат. И это было удивительно, хотя… и не настолько, чтобы вопить о невозможности такого совпадения. В конце концов, говорим же мы с аборигенами на одном языке, пусть даже на слегка разнящихся его диалектах, да и то всё их различие обусловлено лишь разницей в произношении некоторых слов акцентом, по сути. Так почему бы не допустить, что это не единственный пример сходства наших миров?