Синдром самозванца (СИ) - Че Виктор - Страница 23

— А почему шторки иллюминаторов надо поднимать при взлете и посадке? — спросил я. — Я где-то читал об этом, но забыл.

Стюардесса посмотрела на меня как на дебила.

— Только так мы можем видеть, что происходит с крыльями самолета, — ответила она. — Взлет и посадка потенциально самые аварийно опасные части полета, поэтому важно контролировать обстановку визуально. Я еще чем-то вам помочь могу?

— Нет, спасибо, мы еще немного здесь осмотримся. Понимаю, что мешаем, но буквально пару минут.

Итак, она все сделала. Прочла инструкцию по безопасности, другие стюардессы продемонстрировали, как пользоваться спасательным оборудованием, командир корабля объявил подготовку ко взлету. Она вынимает из кармана нафтизин, делает это сейчас, чтобы предотвратить заложенность носа. Если «заправиться» после взлета, когда нос уже заложен, могут начаться проблемы со слухом. Поэтому надо успеть «до». И потом, если самолет взлетает, капать в нос неудобно. Возможно, она идет в уборную? Нет, едва ли. Туалеты закрыты, если она зайдет, пассажиры увидят и тоже захотят. Проще отвернуться, зайти в зону кухни и закапать капли в нос.

Убийца хочет это видеть? Ему важно видеть, как Ольга себя убивает?

— А здесь камеры есть? — спросил я у нашего провожатого, который, кажется, заскучал стоя в проходе.

Он показал на маленькую камеру, установленную в углу кухни.

— На этой камере видно меня? — спросил я.

— Да. Здесь в каждом салоне есть камера, а также еще одна, как раз вот эта, она смотрит на вход, что позади вас.

Итак, допустим, что наш убийца пилот.

Значит, он видит, как она это делает. Видит, что она закапала в нос. У него есть пять минут, и все будет кончено. А если бы она сделала это при подготовке самолета к вылету? Или когда заходили пассажиры? Или пока они рассаживались? Тогда она бы не улетела вместе с ним, не была бы мертвым грузом на борту.

Ему на это плевать. Нет цели лететь с ней. Цель только в том, чтобы убить, а что будет дальше — неважно. Она умрет при любом исходе, хоть успеют они взлететь, хоть не успеют, — это главное. Остальное ему безразлично.

Доставило ли убийце дополнительное удовольствие видеть, как она умирает? И когда она уже умерла, ему приятно было лететь с ней в самолете?

— Могу я посмотреть на монитор, куда транслируется картинка? — спросил я у паренька в кепке. Он кивнул и пошел в кабину пилотов.

— Виктор, идите сюда!

— Стой на моем месте, — сказал я Диане. — Когда я попрошу, ляг на пол, ладно?

— Чего?

— Делай, как я говорю.

Я протиснулся к кабине пилотов. Роман сидел справа, на месте второго пилота. А слева сидел усатый недовольный дядька. Оба были в форме.

— Добрый день, джентльмены, — сказал я. — Я буквально на минуту…

Монитор был крохотный, примерно в два экрана айфона. Картинка черно-белая, зернистая. Но можно разглядеть, как стоит Диана там, где я ее оставил.

— Диана, ложись! — скомандовал я.

Диана скорчила рожицу и села на пол, а потом легла. Я видел все ее тело, от пяток до макушки. Обзор отличный. Если он хотел наблюдать, то вполне мог.

— У вас всего один экран, изображение переключается? — спросил я у Романа.

— Да, — ответил он. — Разные салонные камеры сюда могут выводиться.

— А есть какое-то правило, какое изображение тут должно быть на время взлета?

— Какое угодно.

— Спасибо! Удачного вам полета.

— Это все?

— Да, спасибо. Пока достаточно.

Я улыбнулся и сделал несколько шагов назад. Диана все еще лежала.

— Поднимайся, — сказал я, подавая ей руку. — Спасибо.

— Это было обязательно? — спросила она, поднимаясь.

— Да.

Итак, ты ее видел. Видел, как она закапала капли в нос, как поправила волосы, откинула сиденье кресла, села, пристегнулась. Ты взлетаешь и не отрываешь взгляд от экрана? Нет. Подсматриваешь? Тоже нет. Роман может заметить, что ты не собран, что отвлекаешься на изображение салонной камеры. Ты не можешь этого допустить, это подозрительно. Если бы ты хотел наблюдать, ты бы сработал изящнее, в уединенном месте, чтобы никто не нарушил созерцание твоей работы. Например, полетел бы бизнес-классом и сидел бы в первом ряду. Но там сидели обычные пассажиры, которых проверили-перепроверили и по сто раз допросили о тех минутах, когда они могли видеть погибшую девушку.

Итак, ты даже не смотришь, хотя можешь. Не видишь, как ее голова свешивается, как она судорожно отстегивается, думая, что это облегчит ее боль, выжигающую кислород в груди. Она пытается надышаться перед смертью, но не может, в глазах паника. К ней, шатаясь, приближается вторая бортпроводница, а Ольга тянет на себе блузу, потому что вздохнуть уже не получается. Коллега уводит ее в каюту для отдыха, там давит ей на грудь, начинает массаж сердца, самолет все еще в крене. Все это время ты не смотришь. Даже не кидаешь взгляда. Почему? Потому что, если ты видишь, что там происходит, ты должен среагировать, сообщить второму пилоту, прекратить взлет… А вы «узнали» о произошедшем позже.

Нет, ты не смотришь. Для тебя это слишком рискованно. Тогда зачем стремиться к тому, чтобы совершить убийство прямо на борту и при этом не наблюдать? Чтобы получить удовольствие от осознания факта, что вот прямо сейчас приговор приведен в исполнение? Разве это удовольствие не требует визуального контакта? В тюрьмах преступников казнят перед зрительным залом. Если бы для тебя было важно видеть процесс, ты бы не упустил такой возможности. И в теории она у тебя была — камера все демонстрировала почти до самого конца.

— А когда камеры поставили в самолетах? — спросил я у нашего провожатого.

— Году так в 20-м, — ответил он.

Москва, дата записи: март 2023 года.

— Меня давно мучает вопрос: серийные убийцы — это психически больные люди, которых надо не в тюрьму сажать, а лечить?

— Не все из них психически больны. Это не мой вывод, а мировая практика проведения судебно-психиатрических экспертиз серийных убийц. На поведенческом уровне личность может быть явно неадекватной, но глубинной патологии психики в массе своей серийные преступники не имеют. Их описывают как «монстров» с кровью, капающей с клыков, или обезумевших психопатов, бормочущих сатанинские заклятия, но в реальной жизни они крайне редко бывают такими. Скажем, каждый двадцатый. Ввергающая вас — и меня, конечно же, — в шок ритуалистика чаще всего выступает в качестве искусственно созданной декорации для обмана следствия.

— Вы хотите сказать, что маньяк — это психически здоровый человек?

— Маньяк убивает ради удовольствия, но не все серийные преступники имеют такую цель. Ими может, например, двигать алчность, когда один наследник истребляет своих родственников, чтобы никому больше не досталось богатств. Или ревность. Или месть. Это очень сильные мотивы, которые могут породить целую серию убийств. Но, как ни странно это прозвучит, в целом ваш вывод верен: деятельность серийных преступников патологией психики не является, но и нормой тоже не является. Она где-то между ними, вероятно ближе к патологии.

— И все же, как ни крути, отклонение от нормы.

— Абсолютной нормы психики не существует, вы это по себе знаете. И я знаю. Яркие, жесткие и морально сомнительные сексуальные фантазии, которые возникают как у мужчин, так и у женщин, почти никогда не реализуются в их сексуальной практике. Ну и давайте честно: в обычной жизни большинство людей не убивают, но могут с удовольствием наблюдать, как это делают другие в фильмах или книгах.

— Это, что ли, выбор: остановиться на просмотре «Американской истории ужасов» или взять нож и пойти убивать?

— Выбор, свобода воли — называйте как хотите. Наличие фантазий и тяги их осуществить не означает, что человек станет убийцей или любым другим преступником. Ведь лежащая на столе в пустой комнате пачка стодолларовых купюр является притягательной не только для человека в тяжелом финансовом положении, правда? Кто ее возьмет — зависит от потребностей и свободы воли конкретного индивида.