Степень сравнения (СИ) - Бран Адерин - Страница 13

Марат быстро влился в молитву, дух его наполнился уверенностью и спокойствием. После завершения молитвы он долго сидел на ковре, подперев подбородок руками. Он просил Аллаха дать ему сил, укрепить его сердце и не дать обозлиться на весь мир.

Здесь, в мечети, думать так возвышенно было на удивление просто. Гораздо проще, чем в маленьком кафе.

[1] Ak — белый, kara — чёрный, deniz — море (тур.). Чёрное море турки тоже называют чёрным, а Средиземное — белым.

[2] Негодяи! Уроды! (тур.)

[3] Если на оборотной стороне турецких лир изображены разные учёные, то на лицевой стороне банкнот всех номиналов изображён портрет Ататюрка.

[4] Balık — рыба, ekmek — хлеб (тур.). Блюдо традиционной кухни, уличная еда. Половинка рыбы, приготовленной на гриле, на лепёшке с соусами и овощами.

[5] Два гёзлеме и два симита, пожалуйста. (тур.) Гёзлеме — тонкая лепёшка из слоёного теста с начинками, аналог нашего чебурека, но выпекается на специальной сковороде или открытом огне без масла. Симит — вкусный хрустящий кунжутный бублик, повсеместная уличная закуска в Турции.

[6] Что⁈ (тур.)

[7] Один кофе, пожалуйста. (тур.)

[8] Намазлык — татарское название молитвенного коврика. По-арабски называется «саджжада». На рисунке коврика обозначается, куда верующий должен ставить стопы, куда — ставить руки, а куда — преклонять голову.

[9] В исламе существуют два вида молитв. Намаз (по-арабски называется «салят») — это обязательная молитва, совершаемая пять раз в день. Намаз совершают в строго определенное время, соблюдая определённый порядок движений, с обязательным предварительным омовением. Также в исламе существует понятие «дуа», то есть, молитва, или мольба. Это произвольная мольба к Богу, не требующая соблюдения чистоты или каких-то ритуалов и определённого времени. Марат начинает произносить дуа, которую обычно мусульмане произносят при входе в мечеть.

[10] Магриб, закатная молитва. Одна из пяти обязательных молитв в исламе, совершается сразу после заката солнца.

Эмине полыхала неудержимым праведным гневом. Этот идиот со странным акцентом, которого она встретила в кафе, просто добил её. Мало того, что ей отказали в шансе на исполнение мечты всей её жизни, так ещё какой-то гад счёл её профурсеткой, готовой прыгнуть в руки совершенно незнакомому иностранцу.

Эмине маршировала в сторону дома на улице Топрак, где она снимала маленькую квартирку. Отсюда было не так далеко до Стамбульского университета, поэтому она мирилась с тем, что жила в крохотной каморке под самой крышей, которая промерзала в холодные зимы и страшно перегревалась на солнце летом.

Эмине прошла мимо комплекса Сюлеймание. В саму мечеть она заходила редко, а вот в библиотеке, которая относилась к тому же самому комплексу, она была завсегдатаем. Эта библиотека была, пожалуй, самой богатой на документы, связанные и историей древней Малой Азии.

Эмине казалось, она перелопатила её всю. Глядя на столь знакомое ей здание, девушка поморщилась. Всё напрасно. Все её мечты пошли прахом. Потом взгляд её невольно упал на саму мечеть, с минарета которой муэдзин начал созывать верующих на Закатную молитву.

Вот и вся суть главного конфликта её жизни. Мечеть и библиотека, расположенные так близко и в то же время так далеко. Её родители были довольно религиозными. В споре о головных платках, [1]шедшем в Турции с самого её основания как независимого государства, родители Эмине занимали весьма четкую позицию. Ту позицию, которую Эмине совершенно с ними не разделяла.

Эмине твёрдо верила, что была рождена в свободной стране, где за женщиной было закреплено право не покрывать голову и не прятать своё лицо. Где за женщиной было закреплено право голоса, право обучаться, право выбирать свою жизнь, право управлять ею. Именно за это Эмине и любила свою страну. Она считала её одной из самых прогрессивных. Права женщин в Турции защищались так же, как и права мужчин. Официально, конечно же.

Но правила на бумаге совершенно не совпали с реальностью для Эмине, и девушке приходилось с боем, кровью и жертвами отвоёвывать право жить согласно законам своей страны. Отца Эмине светские законы интересовали мало, а мать права голоса не имела.

Отец Эмине был «женат» на нескольких женщинах, хотя законодательно в Турции многожёнство было запрещено. Отец считал, что раз шариат разрешает четыре жены, значит, он и будет иметь четыре жены. Мнение её матери отца совершенно не интересовало. Всех своих жён он заставлял носить чарфаш[2] и чёрное свободное платье.

Эмине же, насмотревшись на покрытые синяками лица матери и сестёр, залечив несколько серьёзных травм после «случайных падений», твёрдо решила, что её отец может катиться к шайтанам, и заняла глухую оборону.

Сначала отец не замечал её вольнодумства. Но подумаешь, маленькая девочка не носит платок, это и не обязательно. Подумаешь, маленькая девочка увлекается историей, это — тоже неплохо. Будет, чем развлечь мужа.

Но когда он понял, что свобода мысли уже глубоко укоренилась в разуме Эмине, что-то менять было уже поздно. Ни побои, ни угрозы ни к чему не привели. Эмине на таких воспитательных беседах молчала, как партизан, и только прикрывала лицо, если отец особенно входил в раж.

Девушке было жаль только мать, которой тоже доставалось за поведение дочери. Но это только укрепляло Эмине в мысли, что она не будет жить так, как жила её мать. Она не будет хоронить себя дома, молча сносить измены мужа, выполнять его прихоти, содержать дом в стерильной чистоте, терпеть насилие и подчиняться. Ни за что!

Скандалы в доме не прекращались. Эмине уходила в школу без головного платка, она позволяла себе носить джинсы и блузки, как европейские девушки, она всерьёз собиралась закончить своё обучение и поступить в университет.

Отец был категорически против. Бывали дни, когда Эмине приходилось убегать школу через окно. Ее мать прикрывала девушку, за что часто сама бывала наказана мужем. Воспитательные голодовки стали для Эмине привычным делом.

Отец Эмине всерьёз считал, что после восьмого года обучения, то есть, после окончания средней школы, Эмине уйдёт в религиозную семинарию, отучится вместе с девочками, а после — удачно выйдет замуж с максимальной выгодой для него.

Против этого Эмине сопротивлялась так отчаянно, что родитель побоялся огласки и вынужден был уступить. Тем удивительнее был тот факт, что к двенадцатому году [3]обучения он внезапно смилостивился и начал усердно подталкивать Эмине к тому, чтобы та поступила в Стамбульский университет.

Отлично учившаяся Эмине и сама планировала идти туда. Она без труда сдала вступительные экзамены и поступила на исторический факультет. По своей наивности она не сразу поняла столь резкую перемену настроения отца.

Каково же было её удивление, когда в первый же год обучения на одном из семейных обедов она вдруг увидела декана собственного факультета. Отец тогда подозвал Эмине в столовую, где они трапезничали, и представил его, как её жениха.

Тут Эмине всё стало понятно. Для такого статусного мужчины необразованная жена была бы позором. Так же стало понятно, почему декан взялся лично курировать её курсовые и дипломные работы.

Идейно Эмине не была против брака, но брак с Бора-беем её совершенно не устраивал. На то было две причины. Во-первых, Эмине было девятнадцать, а Бора-бею — около сорока пяти. Но это — ещё полбеды. Самым же страшным было то. Что Бора-бей был Эмине просто невыносимо отвратителен.

При всей его вполне привлекательной внешности, Эмине тошнило от этого человека. Его сальные взгляды, ухмылочки, намеки, то, как он заглядывался на других студенток на молоденьких преподавательниц, не стесняясь присутствия Эмине — всё это было совершенно омерзительно.

В тот вечер отец Эмине решил, что она недостаточно благосклонно смотрела на своего жениха и влепил Эмине такую пощёчину, что голова девушки дёрнулась.