Николай I Освободитель // Книга 9 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 37

Я только посмеивался про себя, читая отдельные отрывки из его статей, удивляясь — и местами радуясь, не без того — такому выверту истории. Видимо склонность к радикализму у него имелась природная, а вот в какую сторону ее применять — это уже от обстоятельств и окружения зависело. Теория подковы, как она есть.

Все эти движения уже в середине 1850 сформировали философское направление известное в мире как «Русский прогрессизм». По Канту прогресс — это движение от дикости к цивилизации, русские прогрессисты же ставили во главу угла глобальное движение цивилизации вперед соединяя воедино научное, социальное и культурное развитие. Мол, только то общество, которое двигается вперед от одной цели к следующей, можно определить как здоровое. Любой застой, любой перекос — в пользу материальных ценностей или наоборот отказ от материального в пользу духовного — рассматривался прогрессистами как признак болезни общества.

Официально «русский прогрессизм» в качестве государственной идеологии, конечно, принят не был, в условиях ускоренного развития жесткое идеологическое давление будет только мешать, не к чему это. Но вот лозунг прогрессистов — явно слизанный с французского «свобода, равенство, братство» — «знание, единство, прогресс» с середины 19 века стал в Российской империи практически официальным.

Интерлюдия 5

— Тудух-тудух. Тудух-тудух. Тудух-тудух, — поезд бодро двигался на запад, за окном проносились бесконечные поля, леса, реки. Хутора, деревни, села. Местечки и города. Россия. От Суворовска до Александрова-Тихоокеанского. Семнадцать часовых поясов из двадцати четырёх. Меньше, чем у Британии, но не на много.

Его Императорское Высочество Великий Князь Александр Николаевич отложил позолоченное перо, которое держал в руке, и устало потер переносицу. Мерный стук колес поезда о рельсы навевал на него неодолимую дремоту, работать не хотелось совершенно. Наследник русского престола встал с кресла, подошел к стоящему на тумбочке самовару — специальная конструкция, разработанная после катастрофы 1837 года, в случае переворота вагона емкость останется на месте, как и содержащийся в ней кипяток — набулькал себе в чашку исходящей паром воды, кинул мешочек с заваркой и вернулся за свой рабочий стол у окна.

На затянутой зеленым сукном поверхности в живописном беспорядке был разложен отчет комиссии по борьбе с голодом. С голодом для разнообразия боролись не в России — не слишком холодная, и снежная зима обещала добрый урожай озимых в этом году — а в Ирландии. Именно наследника по сугубо политическим мотивам император назначил ответственным за помощь пострадавшим от болезни выращиваемого ими картофеля островитянам.

В Ирландии происходило настоящее бедствие, которое дополнительно усугублялось действиями правительства в Лондоне. То, что британцы не любят — взаимно, тут нужно признать — своих рыжеволосых соседей, в общем-то не было никаким секретом, но устраивать целенаправленный голод целому народу — это уже выходило за любые рамки. Сам Саша предполагал — и тут отец был с ним солидарен — что подобные действия являются ответом на регулярные «эксцессы», происходящие на островах. То военного какого-то застрелят, то взорвут что-нибудь… А учитывая участие ирландцев в подготовке того самого ВЗРЫВА — наследник так сказать по должности был допущен к материалам дела, так что прекрасно представлял себе всю подноготную — данные действия Лондона вполне можно было расценивать как месть. И как далеко она зайдет, было одному только Богу ведомо.

Поезд меж тем начал постепенно замедляться, приближаясь к станции. Саша достал из кармана часы — половина двенадцатого — после чего бросил взгляд на расписание движения. Курск. Ветка, соединяющая Яссы и Львов еще только строилась, поэтому на запад из Николаева приходилось добираться по длинной-длинной дуге через Екатеринослав, Москву, Минск и Суворовск. Не слишком удобно, эту линию вообще-то должны были достроить уже в этом 1848 году, но долбанный финансовый кризис поломал все планы, и теперь сроки ее сдачи сдвинулась «вправо» на неопределенный срок.

Наследник собственного литерного поезда не имел — их вообще в империи было всего пара штук и пользовался ими только император лично, поскольку такие поездки сбивали график движения на железной дороге и вносили известным образом долю хаоса в расписание — поэтому путейщики просто прицепили четыре лишних вагона к регулярному поезду, идущему от Николаева в Москву. Салон-вагон самого наследника, вагон с прислугой, канцелярией и охраной. Самый минимум, который можно было себе позволить.

— Курск, ваше императорское высочество, — в салон заглянул дежурный адъютант в чине майора, — будут какие-то приказания?

— Нет, Федор Станиславович, все по распорядку, задерживаться тут не будем.

— Тогда позвольте мне… — Адъютант подошел к окну и рывком задвинул металлическую «шторку». Снаружи все окна императорского вагона — причем сам вагон не отличался внешне от «служебных» собратьев и ставили их в произвольном порядке, каждый раз по-новому — на станциях по правилам должны выглядеть одинаково, чтобы террорист, буде такой появится, не знал какую часть ему нужно атаковать. Ну и просто борт вагона, собранный из стальных листов толщиной в семь миллиметров так просто из пехотного оружия, не пробьешь, тут нужны калибры помощнее. — Вот так будет правильно.

Великий Князь только вздохнул в ответ. Не смотря на все неудобства от действий охраны, рисковать своей жизнью лишний раз он тоже не хотел. Тот день, когда оставшийся неизвестным польский бомбист подорвал едущую в каких-то двух десятках метров карету с матерью и сестрой, он запомнил на всю жизнь. Переживать что-то подобное еще раз, теперь уже на собственной шкуре, желания не имелось ни на грамм.

— Спасибо, Федор Станиславович, распорядитесь пожалуйста насчет обеда.

— Сюда?

— Да, очень много бумаг, боюсь обрадовать вас своим обществом у меня просто не получится, — улыбнулся цесаревич. В менее загруженные дни он регулярно обедал прямо с бойцами своего конвоя, благо проникся к казакам большим уважением еще во время своего путешествия через всю Сибирь в середине 1830-х.

Когда адъютант вышел, цесаревич вновь уткнулся в бумаги. Вот министерство земельных и крестьянских дел отчитывается о доступных остатках зерна на складах. Таблицы-таблицы, циферки-циферки, строчки и столбцы.

Например, по статистике министерства за 1847 год в империи было выращено порядка пятнадцати миллионов тонн пшеницы. При этом на экспорт уже — за осенне-зимний период — направлено около трех миллионов тонн и еще на два миллиона выдано экспортных разрешений. Дальше шли обширные таблицы с потреблением, переработкой — мука, спирт, еще несколько десятков строк с другими различными товарами — и остатки на императорских хлебных резервных складах. В царских закромах находилось чуть больше трехсот тысяч тонн пшеницы, которую — с учетом того, что до нового урожая осталось всего два месяца, и нужно будет начинать потихоньку выкупать пшеницу уже этого года — можно будет направить на помощь островитянам. Туда еду, а обратно — переселенцев, Сибирь она большая, примет иммигрантов в любом количестве.

За три года активной работы на Ирландском направлении с острова в Российскую империю было вывезено порядка семисот тысяч переселенцев. Поначалу их поток не слишком превышал стандартные значения, но в позапрошлом 1846 году, когда стало понятно, что очередной урожай картофеля будет потерян практически полностью, в сознании ирландцев наконец что-то сломалось, и они массово потянулись «на выход». Впрочем, тут их понять было можно, альтернатива эмиграции была туманна и рисовалась в тотально мрачных тонах.

Ситуация на острове и правда сложилась максимально паршивая. Мало того, что из-за болезни картофеля местные крестьяне начали раз за разом терять урожай, так еще их сверху начали давить повышением налогов и арендной платы на землю. Логика английских лендлордов тут была опять же проста и незамысловата — чтобы корова давала больше дешёвого молока, ее нужно больше доить и меньше кормить. К ирландцам этот принцип применялся в полном объеме.