Николай I Освободитель // Книга 9 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 33

— Почему вы всегда киваете на восток? В России в выборах могут участвовать одна сотая процента всех женщин, это абсолютно не то, на что нужно равняться. Да и парламента там нет совсем, только местные представительства на уровне областей, — а вот нашелся и адвокат дьявола, обнаруживший в себе смелость пойти против мнения толпы.

В Империи действительно формально не было никакого ограничения на участие женщин в выборах. Зато там был имущественный и образовательный ценз, преодолеть который женщине было очевидным образом гораздо сложнее чем мужчине. Примерно 99,99% всех женщин в империи формально не были владельцами хоть какого-то имущества кроме личного — юридически им был либо отец, либо муж, либо старший сын и только в случае смерти мужа и отсутствия наследников мужского пола вдова становилась полноценным собственником, — не учились в университетах, не состояли на службе, и не имели никаких наград. С другой стороны, теоретически, при большом желании и упорном многолетнем труде женщина вполне могла избирательные права получить, просто большинству, особенно если брать крестьянское население, коего в России было больше 80%, это просто не виделось чем-то важным. Именно в таком разрезе выступающая на трибуне выкрикнувшему с места и ответила, добавив в конце.

— А если вам есть что сказать, то милости просим на сцену, у нас никто за иное мнения вас не осудит! — Судя по недовольному гулу из зала, далеко не все были согласны с таким, высказанным главой федерации женских союзов Европы Розой Цеткин, мнением.

На сцену оперного театра воспользовавшись любезным приглашением выбралась одетая куда более традиционно женщина примерно сорока лет.

— Добрый день, мои дорогие сестры! — С характерным акцентом, выдающим ее французское происхождение — впрочем за последние сорок лет на землях Берга и Вюртемберга уже успела сформироваться своя норма немецкого языка, которую уже вполне серьезно некоторые филологи называли «Рейнским» отделяя его от «Прусского», а также Верхне- и Нижненемецких диалектов — обратилась женщина к залу. — Последние годы среди участниц нашего движения почему-то появилась очень странная мода смотреть на восток, как будто именно оттуда к нам приходит свет истинного знания. А ведь, я вам напомню, еще не так давно московитов считали варварами и дикарями, против них объединялась вся Европа…

— Против вас объединялась она еще более охотно, — кто-то выкрикнул из зала, явно намекая на французский акцент выступающей, чем вызвал волну смешков.

— Я напомню, дорогие мои сестры, что до сих пор в России только пятая часть девочек вообще получают хоть какое-то образование даже в школах на уровне умения читать и писать. И это официальная статистика русских причем по их центральным регионам, что творится на окраинах, одному богу известно!

— Однако это не мешает нашим женщинам ездить в Россию, чтобы учиться в университетах, ведь так? Сколько вообще университетов в Европе принимают к себе женщин на обучение, причем не вольными слушателями и не ученицами к отдельным преподавателям, а с полноценной выдачей диплома? Только Цюрих? И сколько там мест для женщин выделяется? Два-три на группу, не больше. Я сама изучала математику в университете Суворовска, и скажу вам, дорогие женщины, никаких препон для получения образования русские мне не ставили. Да, это было не дешево, но за исключением денег, на меня не оказывалось вообще никакого давления.

Более того, и Роза Цеткин совсем не торопилась объявлять это собравшимся, именно в русском городе Суворовске она сделала первые шаги по дороге защиты женских прав. Там она познакомилась с совершенно уникальными людьми — в том числе и с нынешним своим мужем, — которые и направили ее на путь борьбы за права женщин во всем мире

Отсюда из Дрездена — как, впрочем, и из других городов западной и центральной Европы — Российская империя была невообразимым местом, где происходило то, что нигде больше просто невозможно. Даже за океаном в Америке — во всех хоть сколько-нибудь серьезных странах этого континента — при всей тамошней свободе нравов и либерализме вкупе с республиканским строем и прочими необычными для европейца вещами, женщинам на выборах голосовать не позволяли. А в России — пожалуйста, никаких проблем.

— А сколько в них учится непосредственно русских девушек? Сколько вот с вами училось, дорогая наша Роза, — в голосе француженки послышались саркастические нотки.

— Не много, около двух десятков девушек, — вынуждена была признать суфражистка.

— На весь университет? В миллионной Варшаве? В империи с населением больше ста десяти миллионов человек. Вы правда считаете, что на это стоит равняться? Действительно?

— Город, в котором я училась, называется Суворовск, назван он так в честь великого русского полководца, никакой Варшавы я не знаю, — добавив железа в голос произнесла Роза Цеткин, и зал ее в целом поддержал одобрительным гулом. Не сказать, что русских в Европе так уж сильно любили, но к полякам относились глобально еще хуже. Уехавшие после провала их восстания миллионы католиков-поляков быстро стали настоящей головной болью почти для всех. Мгновенно образовывались целы банды из людей этой национальности, бордели были набиты полячками, а городское дно крупных городов повсеместно становилось двуязычным, кроме местного городские низы много, где говорили и на польском. Немного утрировано, но тем не менее любви к полякам это точно не добавляло.

Понятное дело, не от хорошей жизни бывшие подданные Российской империи заняли самую низшую ступень в городской экосистеме европейских городов. Большая часть уехавших из России были крестьянами и никаких полезных «городских» навыков за душой не имели. А есть меж тем, как и раньше хотелось каждый день, а еще лучше — даже не один раз. Что в таком случае делать? Кто-то уходил в строители, извозчики, просто батраки, нанимался на самые тяжелые и грязные работы в шахтах и на фабриках. А кто-то шел по кривой дорожке, и последних было совсем не мало, что у местных вызывало жуткую изжогу. Еще и газеты каждый случай участия поляков в какой-нибудь заварушке обязательно освещали с особым тщанием, политическая карта, связанная с иммигрантами, появилась на «большом столе» отнюдь не в 20-ом веке, в 19-ом чужих и понаехавших традиционно не любили еще сильнее. Время «общечеловеческих ценностей» еще не настало.

Так что сочувствия к себе полячка — а кто еще мог назвать Суворовск Варшавой — не почувствовала ни на грош.

— А по другим аспектам вы мне можете что-то сказать?

— Могу, — кивнула суфражистка. — Не защищая русских скажу, что у них есть возможность, а у нас ее нет. И мы здесь собрались именно для того, чтобы бороться за эту самую возможность! Никто никого не будет принуждать учиться, хочешь заниматься детьми и домом — занимайся, но возможность реализовать себя по-другому должна быть обязательно. Это вопрос принципиальный!

В ответ на это зал взорвался аплодисментами. Нужно понимать, что и в Европе в эти времена далеко не всем женщинам нужны были какие-то особые права. Тем более политические, которые и мужчинам-то были доступны далеко не всем. В той же Франции после очередной реформы избирательного законодательства на выборах в Национальное Собрание получили возможность голосовать примерно 3 миллиона человек. То есть меньше 7 процентов от 55-миллиононго населения Французской Империи. Коренного населения в смысле, дикарей в колониях, естественно, тут никто не считал. В той же России — да там только местные были выборы, но тем не менее — для сравнения к выборам на низовом уровне было допущено около двадцати миллионов человек или шестая часть населения. Считай в два раза больше, если относительные величины сравнивать. Ну и кто тут варвар и дикарь, появляется резонный вопрос.

— Нет «Четырем К», — взлетела очередная реплика из зала, тут же подхваченная остальными собравшимися женщинами. — Нет «Четырем К»! Нет «Четырем К».

Четыре «К» — Kinder, Küche, Kirche, Kleider, то есть Дети, Церковь, Кухня и Платья, если перевести на русский язык — была высказанная в какой-то консервативной газете концепция традиционного женского интереса, за пределы которого слабый пол вроде бы как и не должен высовываться. Высказывание тут же было поднято на знамя традиционалистами и так же мгновенно стало настоящей красной тряпкой для нарождающегося на континенте движения за права женщин.